Медальон двух монашек
Шрифт:
И, кое-как закинув мать себе на спину, как вязанку хвороста, побрела, шатаясь из стороны в сторону, к дому тетки Натальи. Она то пыхтела, то плакала от обиды, что именно ей досталась эта работа, сердилась, то на себя, то на мать, которая так не вовремя и не на месте умерла.
Какой-то нездешний парень, вихрастый и высокий, еще издали увидел и помог дотащить мать до дома, даже занести в дом. Несмотря на то, что Марфа к тому времени совсем выбилась из сил, она успела заметить, что парень всё делает спокойно и уверенно. Еще больше её удивило то, что он незаметно
Схоронили Глафиру на кладбище в тот же день. Провожали её в последний путь лишь самые близкие люди – тетка Наталья с мужем, да Марфа. На могилке матери Марфа просидела до позднего вечера без слез: в душе поселилась пустота.
Однако, когда же Марфа подошла к теткиному дому, от этой пустоты не осталось и следа. Мало того, она бы бросилась хоть сейчас на звуки гармошки и частушек, если бы не похороны матери. Даже выделила из всех голосов один – голос молодого сына управляющего поместьем Нарышкиных. И тут же вспомнила, что он давно заглядывается на неё.
– А чо? Может, и выйду за нево! Топерича-то некому меня сдерживать.
– решила она, и, улыбнувшись своему решению, пошла в дом тетки.
В доме давно пили самогон и пели тягучие старинные песни. Ей даже обидно стало, что никто сначала её и не заметил.
– На вот, выпей, голубка, с горя. Ить мать потеряла!
– произнесла тетка Наталья, по-своему жалея Марфу.
Но Марфа и сама не поняла, что же именно оскорбило её.
– Может лицемерие тетки, никогда не любившей её мать? Мало того, на похоронах она узнала, что тетка считала именно её виновницей преждевременной смерти своего брата и отца Марфы? А, может, оскорбила жалость человека, которого Марфа сама не любила, а потому и не захотела, чтобы её пожалели?
Только девушка резко встала, отвела в строну рукой стопку и подошла к столу, налила себе полный граненый стакан самогона и молча опрокинула его себе в рот. По-мужски. Разом.
В голове всё закружилось, все невзгоды, и заботы разом куда-то улетели, на душе стало легко и приятно. Так, шатаясь из стороны в сторону, добрела до тахты и улеглась на неё. Последнее, что услышала в приглушенном разговоре тетки Натальи с кем-то, было сообщение о том, что сын управляющего завтра женится на какой-то барышне из города.
– Во-о-от, сво-о-олочь!
– пробормотала Марфа заплетающимся языком по поводу своего потенциального кавалера, махнула на всё рукой и блаженно заулыбалась: в голове её всё завертелось и закружилось. Через минуту храп Марфы уже сотрясал дом тетки Натальи.
5.
Середина августа 1896 года, хутор Поганка Балашовского уезда.
Марфа в огне, ей жарко. Вот она сбрасывает с себя одежду и остается в одной рубашке, как и все остальные, прыгающие вокруг огромного толстого столба с маленькой шляпкой. Вокруг него разложен огонь. От него идет сильный жар. Вот кто-то берет её за руку.
– Это он, сын управляющего! Но ведь он же женат?! Так почему же тогда он здесь? Здесь ведь собрались только молодые парни да девки.
Он тянет её к себе и зовет. Тут откуда-то из-за огня мать ей протягивает руку и кричит.
– Не верь ему! Будь с ним осторожна!
Только Марфа почему-то не слышит ее голоса. Может потому, что та тут же исчезает, растворяется в воздухе?
Вся в поту вскочила Марфа с тахты и тут же зажала себе рот руками: было еще темно, а Вечный Художник только начал раскрашивать восток на горизонте зеленовато-красными тонами. Она осторожно легла на подушку и задумалась.
– Что же всё это значит?
Дрожь почему-то никак не проходила. Память услужливо вернула её к недавнему сну.
– Что-то сильно знакомое было в этом столбе. Но где же она это видела? Так и не вспомнив, переключилась на Ваньку, сына управляющего, который уже с год, как женился, уехал в город и не появлялся здесь. Да и что ему здесь делать-то? Небось, со своей мадамой где-нибудь ошивается! Он ведь теперь-то, небось, богатей первеющий. Что ему тут делать-то?
Марфа злилась и на себя и на мать, и на всех остальных.
– Такой был жених и уплыл! Да в город! Эх, бедная я, несчастная, сиротинушка. Не кому меня поласкать – пожалеть! А ведь могла бы, могла быть на месте той. Пролезть в барышни. Ить вон как зыркал он в мою сторону!
Вздохнув горько, повернулась она на бок и закрыла глаза. Но сон не шел.
– Может, плюнуть на всё это, да тоже податься в город?
– подумала она, поворачиваясь на спину. – Тут все надоело, спасу нет. Что, я хуже других? Уже скоро бабой-переростком стану, а мужика подходящего до сих пор нету! Да и где ж их взять-то тут? Они сюда даже и не захаживают! Вот в городе их полным–полно. Да только страшно как-то туда. Одной-то. Может, кого из девок сговорить? Вдвоем-то не так страшно будет!
И тут же удивилась своим мыслям.
– Как это ей, бесстрашной драчунье с местными подростками, страшно? А почему? Этого она и сама не знала: просто страшно, да и всё! Может в церковь сходить, помолиться?
От такой мысли ей самой смешно стало.
– Она – и в церковь? Сроду никогда не ходила и вот те на – новая молельщица. Да я даже и не знаю, кому свечку –то ставить, не то что молитвы! Отцу? Матери? Так она же мне ясно сказывала: «Ты не родная мене!» Так что ещё? Что тогда им свечки ставить? Надо мне разобраться, как это я у них оказалась? Может, украли меня маленькой и присвоили, а я была дочка, какого ни будь барина или барыни?
От такой мысли Марфа вся похолодела: уж слишком близко она подошла к своей заветной мечте!
Однако память упорно делала своё, складывая из разных воспоминаний своих, фраз отца и матери, некое уродливое изображение. Скоро Марфа ясно представила себе.
– Да, её воруют у богатой барыни и увозят далеко-далеко!
– Эх, бедная я, бедная сиротинушка! И никому-то я щаз не нужная! Такая ладная, такая красивая, а вот мужика-то нету!
– запричитала она снова, жалея себя. И тут же обозлилась сразу на всех.
– Вот, сволочи! Я ба щаз в городе-то и не за Ваньку выскочила!