Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Вы считаете, Гальперин мог умереть из-за того, что иностранный лечащий врач что-то недопонял или допустил халатность?
— О, я… это не… — Снова нешуточная внутренняя борьба. — Не думаю, что пациент скончался из-за чьей-то халатности. Вы в курсе его диагноза?
— Да, тяжелый случай.
— Ему оставалось от силы месяца два.
— Откуда вы знаете?
— Я лишь оцениваю диагноз, который Гальперин не скрывал. Не повезло мужику!
— Да уж, — снова кивнула Алла. — Умирать от рака — и упасть с лестницы!
—
— Согласна. Скажите, он был ходячий?
— Нет, конечно. Сильный ушиб на фоне очень низкого гемоглобина — сами понимаете!
— То есть ему требовался дополнительный уход?
— Он платил сиделке.
— Он сам ее нанял?
— Сначала вроде какая-то фирма предоставила, но он от нее отказался. Пришлось среди своих искать. Ту, что мы сперва предложили, он выгнал через пару часов. Потом были другие, но Гальперин выбрал-таки одну девочку. Она и ухаживала за ним до последнего дня.
— А в ночь его смерти она дежурила?
Алла уже спрашивала об этом Князева. На все вопросы она получила от него исчерпывающие ответы. Это говорило о том, что зав провел работу в своем отделении в первые сутки после случившегося, выясняя обстоятельства происшедшего. Все ли он ей рассказал? Это еще предстояло выяснить. А вот Муратов, похоже, все это время занимался чем-то другим.
— Э-э… точно не скажу, — пробормотал он неуверенно. — Вам нужно с Князевым поговорить. Позвать его?
— Не стоит отрывать человека от работы, мы ведь с вами еще не закончили, — улыбнулась Алла.
— А мы не закончили? — Муратов выглядел озадаченным.
— Буквально еще пара вопросов.
Мономах вдавил окурок в пепельницу и выдохнул остатки дыма из легких в теплый вечерний воздух улицы. Рука сама потянулась к пачке, спрятанной под ворохом бумаг в столе. Он намеренно положил ее подальше с глаз, но сегодня ему просто необходимо было «отравиться». И, похоже, никотина недостаточно.
Подойдя к шкафу, Мономах достал початую бутылку коньяка. Он не любил выпивать один, однако повод налицо, поэтому он выдул невидимую глазу пыль из пузатого бокала, стоящего тут же, на полке, и едва успел плеснуть на донышко янтарной жидкости, как в дверь просунулась голова. Стука Мономах не слышал, а голова с тщательно уложенной густой шевелюрой принадлежала его приятелю, патологоанатому Ивану Гурнову.
— Привет! — поздоровался он и, не дожидаясь приглашения, вошел и плюхнулся в потертое местами кресло из зеленого кожзама. Хотя, пожалуй, «плюхнулся» — не совсем правильное слово: высокий, тощий Гурнов сложил свои кости на сиденье, как марионетка, когда натянутые ниточки, за которые кукловод дергает ее во время представления, внезапно ослабевают.
— Ну привет, — вяло ответил хозяин кабинета. — Каким
— Фи, как невежливо! — скривился патолог. — Квасишь в одиночестве, и даже мысли не возникло пригласить друга!
— Будешь?
— Армянский? Конечно, буду!
Мономах достал второй бокал.
— Ты по делу или потрепаться?
— И то и другое. Слыхал, какой беспредел творится?
— То есть?
— Меня отстранили от вскрытия Гальперина, прикинь! — Гурнов сделал глоток из бокала. На его некрасивом костлявом лице появилось блаженное выражение. — Отличное пойло, жаль, мои пациенты не дарят мне такого!
— Твои пациенты вряд ли способны испытывать чувство благодарности, — хмыкнул Мономах.
— А зря, между прочим, — обиделся Гурнов. — Я с ними нежен и внимателен, как с собственными детьми! Ты в курсе, почему мне не позволили провести аутопсию?
— Похоже, подозревают неестественную смерть.
— Кому понадобилось убивать больного терминальной стадией рака?
— Тело забрали?
— Забрали. И мужики, которые за ним приехали, вели себя, как гунны в захваченном селении! Ходят слухи, к тебе следовательша приходила?
Мономах молча кивнул и прикончил содержимое бокала.
— Ну и что она говорит?
— Ты всерьез полагаешь, что она стала бы со мной обсуждать версии?
— Но как-то же она должна была объяснить свое появление!
— У меня создалось впечатление, что она и сама не знает, зачем ее к нам отправили… С другой стороны, может, и врет.
— Но тебя же не это беспокоит, верно? — нахмурился Гурнов. — Что еще случилось?
— У меня два пациента умерли, один за другим — тебе мало?
— И все-таки?
— Моя медсестра пропала, — после паузы ответил со вздохом Мономах. — Та, что дежурила в ночь смерти Гальперина.
— Что значит — пропала, ты ей звонил?
— А то!
— И?
— Она снимает комнату с подружкой, подружка — ни сном ни духом.
— Да ладно! Закатилась куда-нибудь с кавалером и приятно проводит время.
— Ушла со смены раньше времени, оставив сумочку с документами, деньгами и прочими женскими причиндалами.
— А вот это действительно странно, — покачал головой Гурнов. — Она местная?
— Из Калининграда. Парень ее, из наших ординаторов, тоже не знает, куда она могла подеваться.
— Ну тогда, насколько я понимаю, родители должны в розыск подавать. Сколько ее нет уже?
— Полтора дня.
— Маловато для взрослой девицы! Хотя, я слышал, сейчас можно и сразу подавать, трое суток ждать не обязательно.
— Думаешь, все серьезно?
— Ты сам так думаешь, — пожал плечами Гурнов. — Слушай, а о Суворовой ничего не говорят? — неожиданно сменил тему патолог.
— А что о ней могут говорить? — удивился Мономах.
— Родственники, часом, не объявлялись?