Медитация в действии

Трунгпа Чогъям Ринпоче

Если человек богат, он может сказать: "Вот теперь у меня есть возможность практиковать великодушие, потому что у меня есть, с чем его практиковать". Но для боддхисаттвы такой вопрос вообще не возникает; здесь нет речи об обладании чем-нибудь. Великодушие — это просто особое умонастроение, когда у нас нет и желания владеть чем-то, а потому мы можем раздавать свое богатство людям. Опять-таки, великодушие относится не только к практике медитации, во время которой мы можем ощущать своеобразное безличное состояние, чувствовать, что мы ничего не удерживаем; но в нем есть также нечто позитивное. В писаниях Будда говорит о практике великодушия, пользуясь образом протягивания руки и удерживания ее. Есть рассказ из времен Будды о нищенствующей женщине, одной из самых бедных в Индии, ибо она была бедной родом и бедной умом. Ей хотелось очень многого; и это заставляло ее чувствовать себя даже более бедной, чем это было на самом деле. Однажды она услышала, что Будда приглашен в дом Анатхапиндики в роще Джета; Анатхапиндика был богатым человеком и щедрым благотворителем. Поэтому она решила следовать за Буддой, зная, что он подаст и ей что-нибудь из оставшейся еды. Она присутствовала на церемонии подношения угощения сангхе и Будде, а затем уселась в стороне, ожидая, пока Будда заметит ее. Он повернулся к ней и спросил: "Что тебе надо?". Конечно, он знал, что ей нужно, но надо было, чтобы она сама увидела и выразила свое желание. Она ответила: "Я хочу есть, я хочу, чтобы ты дал мне то, что останется." "В таком случае, — сказал Будда, — тебе необходимо сперва сказать "нет". Когда я поднесу тебе пищу, ты должна сначала отказаться от нее". Он протянул ей пищу; и тут она обнаружила, что сказать "нет" ей очень трудно. Она поняла, что за всю свою жизнь никогда не сказала "нет". Всякий раз, когда кто-нибудь что-то ей подавал, она говорила: "Да, хочу". И теперь оказалось, что ей очень трудно сказать "нет", поскольку она совсем не привыкла к этому слову. Но после большого затруднения она наконец все же сказала "Нет!" — и тогда Будда подал ей пищу. Благодаря этому она поняла, что ее подлинным внутренним голодом было желание владеть, хватать, обладать, хотеть чего-то. Это пример того, как можно практиковать великодушие. С этой точки зрения можно практиковать великодушие и по отношению к самому себе; ибо дело здесь в том, чтобы освободить себя от обладания, от непрерывного желания.

Тогда, конечно, следующим шагом будет способность отдать то,

чем мы владеем. Это не обязательно связано с суровостью к себе; это не значит, что вы не должны иметь совсем ничего, что вам необходимо немедленно раздать все, что вы имеете. Вы можете иметь большое богатство, много средств, можете даже наслаждаться ими; вам может нравиться обладание ими, у вас может оказаться личная заинтересованность в них, как, например, у ребенка или подростка, который любит свои игрушки. Вопрос не в том, чтобы не видеть ценности имущества, — а в том, чтобы одинаково легко отдать его. Если кто-то просит у вас особый предмет, который вам нравится иметь у себя, вам нужно отдать его без колебаний. В действительности, здесь вопрос стоит об отказе от самого понятия обладания. Ибо и в действии скрывается особого рода голод. В Тибете существует история о двух братьях; у одного из них было девяносто девять яков, а у другого — только один. Бедный брат вполне довольствовался своим одним яком; он был совершенно счастлив и считал себя очень богатым. Его единственный як и был тем, что ему действительно нужно; ему было вполне достаточно этого яка, но он и не особенно боялся потерять его. Фактически радость обладания превышала страх утраты, в то время как другой брат всегда очень боялся потерять своих яков. Ему приходилось постоянно следить за ними; а обычно на Тибетском плоскогорье обитает множество волков и гималайских медведей; к тому же, яки часто гибнут во время трудной зимы. В этой части света для ухода за скотом существует гораздо больше помех, чем где бы то ни было. И вот однажды богатый брат подумал: "Пожалуй, стоит попросить у брата подарок." Понимаете, он не только боялся потерять своих яков, но также неустанно стремился собрать их побольше. Тогда он отправился к брату и сказал: "Вот, я знаю, у тебя есть только один як, и это не составляет для тебя никакой разницы: если бы его у тебя не было, это почти ничего не меняло бы. А если ты отдашь своего яка мне, у меня их будет сто, и для меня это значит очень многое. Я хочу сказать, что сотня яков — действительно кое-что; если бы у меня было столько яков, я был бы по-настоящему богат и известен". Таким образом, он попросил брата подарить ему яка, И другой брат без всяких колебаний отдал ему своего яка — просто отдал. В Тибете эта история стала пословицей; она иллюстрирует тот факт, что имеющий много хочет еще большего, а имеющий мало готов отдать то, что имеет; так что здесь налицо чувство обладания, психологический голод; и это относится не только к деньгам и богатству, но к глубоко скрытому чувству, к желанию обладать, держаться за вещи, к желанию, чтобы вещи определенно принадлежали вам. Предположим, например, что вы смотрите на витрину. Один человек может быть все время несчастным, и когда он видит нравящиеся ему вещи, это всегда вызывает у него душевную боль, потому что он думает: "Если бы только у меня были деньги, я мог бы купить это!" А другой человек может просто наслаждаться зрелищем товаров. Таким образом, это желание владеть, обладать чем-то и неподготовленность к тому, чтобы отдавать, по существу не является слабостью по отношению к какой-либо отдельной вещи. Гораздо чаще оно являет собой желание просто чем-то занять себя, а если вы утратили или утрачиваете интерес к этой отдельной вещи, вы всегда готовы поставить что-то на ее место. Дело, в частности, не в том, можете ли вы обойтись без автомобиля, центрального отопления или чего-то другого. За этим всегда скрывается нечто — нечто фундаментальное, своеобразное желание обладать, чем-то владеть; это желание всегда меняется и развивается, заменяя один предмет другим. Так что здесь налицо подлинная слабость; вернее, это не совсем слабость, а род привычки, которая имеет тенденцию к формированию в силу невротического типа мышления. Все наше существо кипит в этом потоке набегающих друг на друга мыслей, постоянно текущем через наш ум. Мы никогда не позволяем, чтобы в нашем уме действительно произошло что-то неожиданное. В нем появляется одна какая-то мысль, и, прежде чем мы покончили с ней, приходит вторая, как бы покрывая собой первую; а за этой появляется еще одна. Такое положение становится устойчивой потребностью, непрерывным процессом создания желания обладать. Именно потому необходимо выработать это великодушие истинного самораскрытия.

Следующая стадия будет, пожалуй, более глубокой формой великодушия. Иначе говоря, это готовность делиться своими переживаниями с другими людьми. Однако, это довольно рискованная вещь, ибо здесь существует также и опасность того, что вы попытаетесь учить кого-то другого тому, что вы узнали. Возникает довольно тонкий вопрос; вы можете раскрыть нечто отчасти потому, что вам хочется об этом поговорить. Предмет может оказаться несколько возбуждающим; пожалуй, вы знаете о нем больше, нежели другой человек, и вам хочется это показать. Такой образ действий немного рискован; тем не менее, облечь в слова все, чего вы достигли, и передать другому — единственный способ саморазвития. Это в особенности относится к учителям; а для продвинутых учителей — да фактически и для всех учителей — необходимо не просто усваивать знания и сохранять их, но также использовать и воплощать в действие, передавая другим, однако, без мысли о какой-либо награде. Это явление известно под названием дана-дхарма, т. е. непрестанного процесса отдачи. Конечно, следует быть очень осторожным, чтобы не дать человеку подарка, который ему не нужен, в котором он не нуждается. К примеру, предположим, что человек не очень расположен слушать о ваших переживаниях, связанных с медитацией и тому подобными предметами; тогда вам не следует продолжать об этом разговор, ибо в таком случае не будет никакой дана. Пожалуй, для подобного человека найдется что-нибудь более подходящее, нежели дхарма. Имея дело с такой личностью, нужно смотреть при помощи праджня-парамита: с пониманием, ясностью и мудростью. Но, в целом, если мы хотим что-либо получить, мы должны отдавать. Здесь имеет место непрерывный процесс преобразования. В Тибете существует традиция: если вы хотите получить какое-либо учение или наставление, вы обычно подносите гуру подарок. Кстати, это не значит, что я хочу собирать пожертвования от вас, от моих слушателей. Но за такой традицией скрывается особая концепция: если вам что-то нужно — "я хочу получить учение, я хочу что-то узнать" — тогда и вы должны также что-то отдать. Это касается и другого вопроса: вы оказываетесь не совсем бедным человеком, зависящим от другого, вы не испытываете унижения, когда просите о помощи, ибо у вас есть нечто дорогое, что вы можете отдать. В тибетской традиции буддизма было установлено правило: когда тибетцы шли в Индию, чтобы переводить тексты и получать учение от индийских мастеров, они перед этим в течение двух лет собирали золото по всему Тибету. Они всегда что-то давали прежде, чем получить наставление. И все дело здесь в том, что мы должны понять ценность учения, хотя оценить его по-настоящему нам невозможно, если мы будем пользоваться понятиями материального богатства. Однако, необходимо быть готовым отдать нечто, и, разумеется, одна из самых важных вещей — это отдать "я", драгоценнейшее и значительнейшее из наших обладаний; и вы должны отдать это "я". В тибетской традиции существуют и другие виды практики, такие, как простирание, при котором прежде, чем мы сможем практиковать какую-то следующую ступень медитации, нам необходимо выполнить сто тысяч простираний; эта практика связана с буддийской йогой. Сама идея простирания заключается в том, что вы отдаете нечто, отдаетесь, открываетесь — это своеобразный процесс опустошения, процесс приготовления сосуда, вместилища, приготовления к тому, чтобы получить. Вам нужно открыть и опустошить уже чистую чашу. Именно это вы должны преподнести — и тогда вы сможете получить все нетронутым, все самое ценное, наивысшего качества.

И, конечно, для учителя это тоже очень важно; я уверен, что мы все по-своему оказываемся учителями, всегда можем в разной степени чему-то учить людей. А учителя должны быть готовы учиться у учеников, что очень и очень важно. Иначе и со стороны учеников не будет подлинного прогресса, потому, что, в некотором смысле, мы будем слишком стремиться к процессу, в котором ученики получат лишь расширенную проекцию нашего "я", будем ощущать желание создать другого себя, а не помогать ученикам развивать собственные способности; нас будет интересовать только это. Потому учителя должны быть готовы учиться у своих учеников; тогда между ними существует постоянная связь. Все время имеет место взаимный обмен; в таком случае в процессе обучения вы не утомляете учеников, ибо тогда будете развиваться и сами. Всегда существуют какие-то различия; каждое мгновение приносит нечто новое, так что всегда имеется материал для обучения. Этот принцип можно применять даже к техническому обучению, к методам предметного обучения. Предметом может быть математика, или любая другая наука. Если учитель подготовлен к тому, чтобы учиться у учеников, тогда и ученик также становится заинтересованным в том, чтобы давать; таким образом, имеет место подлинная любовь, подлинное общение. Это — величайшее великодушие. В жизни Будды можно видеть, что он никогда не наставлял лишь силой помпезного авторитета, никогда не пользовался только своим авторитетом Будды, пробужденного, никогда не заявлял: "Вы ошибаетесь, а я прав". Хотя иногда он действительно указывал, что вот этот путь верен, а тот ошибочен, употребляя различающую мудрость, он как-то всегда поощрял среди учеников обсуждения и споры. И ученики постоянно вкладывали нечто в его учение; он все время особым образом общался с ними и задавал определенные вопросы: "Так это или не так?". Ученикам предоставлялась возможность вынести свое суждение, а затем он говорил "да" или "нет"; но каким бы ни был его ответ, он просто строил нечто на этой основе. Таким образом происходил постоянный процесс получения и отдачи; и я уверен, что и мы также можем вести дело весьма сходным образом. Конечно, когда нам есть, что сказать, нам обычно хотелось бы идти прямо вперед, не ожидая критики или реакции со стороны собеседника; фактически такой образ действий основан на тайном страхе; мы не вполне уверены в себе, мы боимся показать безумие своего "я", а потому склонны представить нечто в виде голого факта и на этом кончить весь разговор. Тогда, если ученик не может принять полного участия в процессе, последний становится чрезвычайно формальным, трудным и торжественным; тогда ученики не в состоянии получать удовольствия от обучения. Они осознают, что их обучают, что им говорят то-то и то-то; а тогда процесс каким-то образом утрачивает творческий характер, не проникает глубоко в их личность и не дает им возможности развивать собственные способности и знание.

Далее, великодушие в области материального богатства, конечно, как мы уже сказали, — это не просто вопрос о том, чтобы отдать какой-то предмет или деньги, здесь важнее скрывающееся за этим отношение. Я не говорю, что на Востоке все делается правильно, не выступаю здесь, как особого рода авторитет; не утверждаю, будто бы восточный образ действий единственно верный и единственно возможный; я просто говорю, что на Востоке человек обычно отдает какую-нибудь вещь потому, что любит ее больше всего: он дарит ее потому, что она по-настоящему представляет его сердце. С людьми вроде меня случаются чрезвычайно странные вещи; да и со мной тоже, поскольку я был настоятелем монастыря и путешествовал по разным областям Тибета. Там дарят всевозможные предметы: головные уборы, украшенные женские передники, женскую обувь и тому подобное. Люди не думают при этом, что эти вещи действительно нам нужны; но эти предметы драгоценны для них, фактически представляют их самих. В этих предметах заключено их желание обладать, и потому люди дарят их таким образом. Подношения и понятия пунья, заслуги, — это не просто вопрос

о подарках и пожертвованиях значительных сумм денег, а также вопрос физического участия, полного вовлечения в процесс подношения. Как и во всех прочих аспектах работы подобного рода, как практика медитации, вы должны быть полностью включены в то, что делаете, должны быть едины с этой работой. Точно также и с подношением вещей. Не важно, сколь бы малыми они ни были в терминах материальной ценности; мы должны полностью включиться в подарок, так, чтобы отдать также и часть своего "я". Благодаря этому мы достигаем парамита, трансцендентного акта, который представляет собой нечто потустороннее. Тогда мы не осознаем "добродетели", мы не дарим вещей в усилиях быть "религиозными", не осознаем получения какой-то особой награды за свою заслугу. Если мы даем лишь в надежде приобрести заслугу, тогда это будет склонностью укрепить "я", а не подлинным даром. Так что, если мы способны отдать себя, "я", часть страсти и стремления обладать, тогда мы действительно практикуем дхарму, которая есть бесстрастие; а заслуга автоматически становится побочным продуктом, и мы не стараемся все время ее приобрести.

Глава 5. Терпение

Терпение, санскр. "кшанти", обычно имеет смысл выносливости, терпеливого отношения к боли и трудностям. Но в действительности это слово означает нечто большее. Это выносливость в том смысле, что мы видим обстановку и видим, что для нас будет правильным терпеть и развивать терпение. Таким образом, кшанти имеет аспект разумности, так сказать, в противоположность терпению животного, нагруженного поклажей, которое может все шагать и шагать по дороге, пока не упадет замертво. Такого рода терпение — это терпение, лишенное мудрости, лишенное ясности. Здесь же мы имеем в виду терпение с ясностью, энергию со взором понимания. Обычно, говоря о терпении, мы подразумеваем какого-то отдельного человека, который его проявляет; но терпение имеет также много точек соприкосновения с общением. Терпение способно к развитию, если существует дисциплина и есть возможность создавать нужную ситуацию. Тогда мы терпим не только потому, что это болезненно и неприятно, не потому, что просто пытаемся как-то вынести эти ощущения, — тогда открывается возможность легкого развития терпения благодаря вирья, или энергии. Без энергии развивать терпение нельзя, потому что тогда не будет силы оставаться терпеливым, и эта энергия приходит из создания правильной ситуации, что связано с осознанием. Пожалуй, слово "осознание" несколько двусмысленно, потому что оно часто подразумевает самосознание или просто осознание того, что мы делаем; но в данном случае осознание — это всего лишь способность видеть точно ситуацию. Это не означает какого-то особого наблюдения за собой во время разговора и действий; это, скорее, умение видеть ситуацию как целое, подобно ландшафту, обозреваемому с самолета, когда открывается расположение города и прочие детали. Таким образом, терпение родственно дисциплине, а она, в свою очередь, связана с осознанием.

В действительности, дисциплина есть ключ ко всему, а шила, или мораль, есть источник дисциплины и ее главная функция. И вот существуют две школы мышления: согласно одной из них дисциплина является необходимой, и только благодаря ей можно учиться и найти верный путь; согласно же другой школе мышления, нужно дать вещам возможность развиваться своим путем; и если при этом будет поменьше дисциплины, если мы будем полагаться на индивидуальный выбор или инстинкт, тогда у человека выработается личный интерес к предмету, и вообще не возникнет необходимость налагать на него какую-то дисциплину. Обе эти точки зрения суть крайности. Не то, чтобы буддистам нравились компромиссы в каждом случае; здесь дело скорее в том, чтобы видеть обстоятельства со всей ясностью. Во всех случаях, когда налицо слишком много дисциплины, она неизбежно налагается кем-то другим. Существуют правила и предписания, и за человеком всегда наблюдают, говорят ему, что ему нужно делать; в подобных обстоятельствах человек — это не то, что он есть, — это кто-то другой расширяет свое "я", налагая свой идеал на вас. Это — своего рода диктатура, а не дисциплина, ибо она будет стараться силой вызвать рост — в противоположность тому, чтобы позволить практикующему расти естественно. С другой же стороны, если дисциплину всецело предоставить самому индивиду, сделать так, чтобы он сам чувствовал свой путь, он может найти ее весьма трудной; этого не происходит лишь в том случае (очень редком!), когда перед нами высоко интеллигентный человек, обладающий значительным самоконтролем, — в том смысле, что он не подвержен влиянию неправильного или невротического стандарта мышления, мнения и эмоций. Этим мы не хотим сказать, что в большинстве своем люди безумны, или страдают от психических расстройств; однако данный элемент присутствует в каждом человеке. Обыкновенно существует некоторый невротический аспект, который заставляет нас тем или иным образом реагировать на конкретную ситуацию и вырабатывать у себя невротический подход к ней; а это совсем не истинный путь, это — действие в соответствии со своей обусловленностью, а не в соответствии с тем, что есть. Поэтому в таком случае человек не будет обладать способностью развития свободы, ибо свобода не представлена ему надлежащим образом. А свобода должна быть представлена правильно. Фактически и само слово "свобода" есть понятие относительное: это свобода от чего-то. Иначе свобода не существует. И поскольку это свобода от чего-то, необходимо прежде всего создать правильную ситуацию, а это и есть терпение.

Этот вид свободы не может быть создан кем-то посторонним, каким-либо высшим авторитетом. Нам необходимо развить способность понимать ситуацию. Иными словами, мы должны выработать у себя панорамное осознание, осознание всепроникающее, понимание ситуации данного мгновения. Весь вопрос и заключается в том, чтобы знать ситуацию и открыть глаза именно на этот момент настоящего времени; и это не есть какое-то особое мистическое переживание, в нем вообще нет ничего таинственного; это просто прямое, открытое и ясное восприятие того, что есть сейчас. А когда человек способен видеть то, что есть сейчас, не поддаваясь влиянию прошлого или какому-то ожиданию в будущем, просто видеть данный момент настоящего времени, тогда в это само мгновение не существует никаких преград. Ибо преграда может возникнуть только вследствие ассоциаций прошлого или ожиданий будущего. Таким образом, настоящий момент совсем не имеет преград. И тогда человек обнаруживает, что в нем заключена огромная энергия, огромная сила для практики терпения. Он становится подобен воину, когда тот идет на войну: ему не нужно думать ни о прошлом, ни о своем предыдущем опыте войны, ни о будущих последствиях; он просто идет в бой и сражается; и это — верный способ быть воином. Точно также, когда существует какой-то гигантский, непрекращающийся конфликт, нужно развивать эту энергию в сочетании с терпением. Это и называется правильным терпением со всевидящим оком, терпением в ясности.

Конечно, для нас может оказаться возможным состояние открытости и вдумчивости по отношению к настоящему моменту, когда мы находимся в уединении или оказываемся в правильной ситуации, скажем, в какой-то солнечный день, во время приятного вечера, в хорошей компании, или при чтении подходящей книги, или в какой-то иной ситуации подобного рода, когда сама обстановка является правильной или очень близкой к тому, что мы хотим сделать, — тогда все складывается легче. Но часто этого не получается. Может быть, мы оказались в дурной компании, может быть, мы находимся в состоянии тяжелой подавленности или сильнейшего беспокойства; однако нам нужно увидеть, что оба эти аспекта являют собой одно и то же. Разумеется, легко говорить об этом; а на практике все оказывается довольно трудным. Трудность состоит в том, что даже тогда, когда ситуация кажется благоприятной, например, такой, какова она здесь, в этой стране, где все спокойно, где нет шума, мы все-таки никогда не оказываемся способны ускользнуть от эмоциональных расстройств, от подавленности, от огромного скопления вещей внутри своего ума. Частично они взаимно связаны с другими людьми, а частично дело здесь в том, что мы неспособны быть открытыми и выработать у себя достаточную силу терпения. Поэтому все явление имеет наклонность к тому, чтобы отколоться и стать отдельным существом вместо того, чтобы оказаться частью модели в целом, частью некоторой мандалы. Иными словами, нам всегда нужно оставаться в центре, а не просто реагировать на ситуацию. Если мы считаем нечто неправильным и желаем, чтобы оно было сделано верно, эта мысль может быть весьма благожелательной; тем не менее, в ней заключен элемент "я". Ибо ведь это "мне хотелось бы, чтобы он был счастлив" или "если это сделает его счастливым, тогда буду счастлив и я" — т. е. здесь налицо идея о том, что оба будут наслаждаться счастьем. С другой же стороны, здесь своего рода упоение счастьем. Поэтому часто бывает, что мы как бы оказываемся не в центре гончарного колеса; случайно бросая глину на его край, мы видим, как она отлетает прочь. Ни глина, ни колесо не виноваты: просто вы бросаете глину не на то место. Если же вы бросите ее в центр, получатся прекрасные горшки. Итак, все дело в том, что вам необходимо постоянно быть в центре ситуации и не ожидать, чтобы какая-то посторонняя личность или ситуация действовала за вас. Иными словами, тот, кто выработал терпение высокого качества, никогда ни от кого ничего не ждет, и не потому, что он никому не верит, а потому что знает, как быть и центре, потому что он сам и есть такой центр. Следовательно, для того, чтобы достичь молчания, вы не станете прогонять прочь птиц, потому что они создают шум, не станете останавливать движение воздуха над бурной рекой, чтобы создать покой, а примете все эти явления; и тогда вы сами осознаете безмолвие. Просто примите их, как часть общей структуры безмолвия. И когда мы можем подойти к этой стороне явления, шум птиц становится просто слышимым безмолвным. Значит, все дело здесь в том, чтобы ничего не ждать извне, не пытаться изменить другого человека или противопоставлять ему свое мнение. Не следует стараться убедить другого в неподходящий для этого момент, когда мы знаем, что у него есть своя собственная очень ясная идея, или когда просто не пришел удобный момент для того, чтобы ваши слова дошли до него. Вот аналогия: два человека шли босиком по каменистой дороге, и один из них подумал: "Как хорошо было бы, если бы всю дорогу покрыть кожей: тогда идти было бы так легко!" А другой, более умный, сказал: "Нет, я думаю, если бы мы покрыли кожей свои ноги, результат был бы тот же самый". Так и с терпением: оно не означает недоверия, это умение ничего не ожидать и не стараться изменить окружающую обстановку. И это — единственный способ для того, чтобы создать мир во всем мире. Если вы готовы вступить в это состояние и принять то, что есть, тогда кто-нибудь другой сделает то же самое; а если бы это сделало сто человек, все устроилось бы наилучшим образом.

Есть одна тибетская история. Как-то раз собрались солдаты — сто один солдат! Случилось, что один из них был сыном главнокомандующего; и он был еще совсем молод. Отец сказал ему: "Ты что-то опаздываешь. Все уже оседлали лошадей; почему же ты медлишь?". Тот отвечал: "Ну, если сто человек могут так быстро оседлать своих сто лошадей, один человек не заставит себя ждать". Но, конечно, все они оседлали лошадей одновременно, так что он остался позади. Так, если мы ждем, когда изменится внешняя обстановка, все дело оказывается перевернутым с ног на голову; со всех сторон мы испытываем толчки и терпим поражение; это подобно хождению по льду. Конечно, иногда нам удается изменить обстановку и отношения с некоторыми людьми. Может быть, при этом окажется необходимой целая серия болезненных шагов: придется кому-то жаловаться, кому-то обстоятельно объяснять, что нас беспокоит то-то и то-то, что-то для нас неприемлемо и т. д. Но к тому времени, когда мы пройдем через этот довольно долгий процесс, окажется, что сама цель, которой мы старались добиться, т. е. мир и спокойствие, давно уже исчезла, и мы ничего не добились. Все дело превращается в постоянную бесплодную деятельность. Поэтому терпение — это способ показать пример мира. Если нам хочется создать где-то спокойную обстановку и атмосферу мира, тогда нам нужно развить терпение — не просто переносить боль, но видеть смешную сторону ситуации, где мы обнаруживаем у себя раздражение. И если мы способны видеть этот особый аспект, иронический (а также интересный!) аспект ситуации, — тогда вся ситуация как-то более не будет вызывать раздражение, не будет вторгаться в принадлежащее нам безмолвие. Если мы способны принять ее спокойно, без напряжения, это будет уже первым шагом к созданию мирного климата, атмосферы спокойствия, а тогда, может быть, кто-то почувствует эту атмосферу даже без всяких слов.