Медленный ад
Шрифт:
– Звейниекс остался. – Сказал он, не глядя на меня. – Что-то пошло не так, и это полбеды…
Он хлебнул чая и закашлялся.
– Чёрт, кипяток!
Таа нервозность для шефа нехарактерн, но я его понимал. Меня эта новость тоже не обрадовала. Кабинет, в котором мы сидели, был почти моим, а теперь потрясающий карьерный прыжок опять превращался в марафонский забег.
– Мне намекнули, – пухлые пальцы сыграли на невидимом пианино, – неофициально… Что старый маразматик знает, кто именно так озаботился его здоровьем. Ты понимаешь,
Конечно, понимаю. В переводе это значило: берегись, Саттаров. И мне тоже не поздоровится. Слишком долго и ловко мы “работали” с правилами. Как ни пытайся, следы всегда найти можно. Я погасил разгорающуюся паранойю и сказал:
– Я здесь сижу с чашкой чая, потому что у тебя уже есть какой-то план?
– Да, есть. Я его уничтожу до того, как он начнёт копаться в нашем департаменте, а ты мне поможешь.
– Как именно?
– Ты в курсе, у кого в правлении самая старая секретарша?
– У него?
– Да. А знаешь почему? Потому что он бабами не интересуется, он по другой теме.
Его голос сочился отвращением. Видимо, зря я подозревал его в нездоровом интересе ко мне.
– Прости, но нет. Моя тема с его не совпадает.
– Дослушай, – резко оборвал меня Саттаров. – Мне нужна его секретарша, Инга. Дрессированная, как цирковая собачка. Чтобы я сказал: “Ап”, и она прыгала. Займись ей, и срочно. Времени у нас считай, что нет.
– Не улыбается мне эта идея… – Сказал я с сомнением. – Она старая.
– Ты её варить собрался? Её жарить надо! – схохмил Саттаров. – Ты лучше подумай, что на кону. Что может вылезти, если начнут копать. Баба нормальная. Ей сорок два, без трёх лет ягодка. Стройная, спортивная, следит за собой. – шеф расхваливал её, как рабыню на базаре. – А главное – она по тебе сохнет.
– Не замечал, – буркнул я.
– Зато я заметил, поверь на слово. Баб, брат, бывает, накрывает, хочется молодого тела, смазливой мордашки. Зацикливаются на ком-то и теряют разум. Даже очень умные бабы, и особенно в возрасте. Вроде Инги. Ты её фикс. Давай! Сделай так, чтобы ради встречи с тобой она была готова на всё. А самое тяжёлое я возьму на себя. Тебе – одни удовольствия.
…
Я перепарковал свою машину ближе к лифту. Сидел и терпеливо ждал. Завибрировал телефон:
– Юлиан Сергеевич, – услышал я голос нашего офис-менеджера, – Инга Борисовна вышла из кабинета и вызвала лифт.
– Спасибо, Вадик, – сказал я и отбился.
Я вышел из машины, открыл багажник, будто только что подошёл и собираюсь уезжать. Когда открылись двери лифта, я вскинул глаза, как бы с удивлением посмотрел на неё.
– Поздно вы, Инга Борисовна, с работы уходите, совсем себя не бережёте.
– Вы, Юлиан Сергеевич, тоже, кажется не по КЗОТу сегодня…
Я поймал её взгляд и понял, что Саттаров был абсолютно прав. Попадала бы она в сферу моих интересов, и я бы заметил. Но я всегда смотрел на неё, как на пустое место.
Я хлопнул багажником и подошёл ближе. Она
– Мне кажется, вы любите джаз, – сказал я.
– Я да, а вы?
– Честно? Нет. Но у меня друг играет в банде, позвал сегодня на их тусовку на пароходе. Отказаться неудобно, а идти одному совсем не хочется. Пойдёте со мной?
– Я? Почему я?
– Почему нет? Это просто концерт и пара коктейлей на прогулочном пароходе.
Инга опустила взгляд.
– Спасибо за приглашение, но я сегодня не могу. Другие планы, извините. Хорошего вечера, Юлиан Сергеевич.
Она пошла к своей машине, я проводил её взглядом. А она ничего. Кожа гладкая, тело упругое. Лицо… Как говорила моя бабушка, “с лица не пить”, но и в нём тоже что-то было. Лошадино-аристократическое.
“Стильная баба, пойдёт. Второй подход продумаю получше.” – Подумал я, садясь в машину. Чирикнул телефон:
“Предложение в силе?”
Ну надо же… У неё есть мой номер, интересно.
Ответил:
“Да”
Открылась дверь и Инга скользнула на пассажирское сидение, смущённо разглаживая юбку. Скрывает мандраж за деланно-бодрыми фразами:
– Вечер джаза на пароходе в круизе по Москва-реке… Я не смогла отказаться.
– Другие планы подождут?
– Подождут, – кивнула она, и мы поехали.
Весь этот джаз…
Джаз… Джа-аз. Кто придумал, что любить джаз – это круто? Это прям сразу делает тебя каким-то утончённо-загадочным и адски привлекательным. Я и без него всегда справлялся. Мне эти бибопы на душу не ложились, от синкопированных ритмов побаливала голова, но здесь, на пароходе, я работал. Пахал с полной самоотдачей. Потому что главный секрет соблазнения – искреннее восхищение в глазах.
Это не изобразишь, надо почувствовать, даже при таком абсолютно холодном контакте, как сейчас. Мне не приходилось раньше “разжигать в себе страсть”. Те, от кого не разгоралось само, просто оставались за бортом. Сейчас я учился на ходу, искал вдохновение в мелочах: её духах, улыбке, изгибе тела. Искал и неожиданно для себя находил.
Пока я старательно собирал детали, Равиль, тот самый друг-саксофонист, заиграл что-то тягуче-блюзовое, и у Инги засияли глаза. Так ярко, что я представил, как она лежит подо мной с таким же блеском в глазах. Случилось то, чего не хватало до сих пор, я на самом деле её захотел, и она поймала мой посыл. Сверкнула белизна между слегка приоткрывшихся губ, чуть опустились веки, чуть раздулись ноздри, втягивая мой запах. Обмен самой древней информацией и коннект. Я получил главное: её доверие. Теперь на любое возражение она сама найдёт ответ, без моего участия.