Медленный ад

Мельников Сергей

Лисицына села на пассажирское сидение, ткнула пальцем в сторону большого здания из красного кирпича:

– Там парковка, можно оставить машину. Заведующая нас ждёт.

До приезда Звейниекса оставалась пара часов. Тушин загнал машину в куцую тень, растормошил Веника. Между сиденьями появилось заспанное лицо пухлого бородатого ребёнка, щёчки в складочках. Он зевнул во всю пасть и сказал обиженно:

– Ты мне кофе обещал.

– Обещать не значит жениться. Приведи себя в порядок, в дверце влажные салфетки. Лицо федерального канала, блин

– Сам лицо… – пробурчал оператор,

потягиваясь. – Я с другой стороны и ниже…

Тушин открыл дверцу

– Стойте! – Лисицына вцепилась ему в рукав. – Посидите тут, я схожу с заведующей поговорю. Она недовольна, что её заранее не предупредили про съёмку. Не надо обострять.

Когда она скрылась в доме, Веня тронул Тушина за плечо.

– Посмотри… – Сказал он шёпотом. – Окна.

Михаил повернул голову. В десятке метров от них торчало крыло здания тёмно-багрового цвета. Узкие окна и выложенные по стене торцами кирпичей узоры хорошо б смотрелись в историческом кино, с матросами увешанными пулемётными лентами и девушками с наганами, в коже и красных косынках. Но вместо орлов революции во всех окнах с первого до последнего этажа, были дети.

Между головами первого ряда выглядывали другие, над ними те, кто повыше, или кто нашёл стул. Дети стояли и молча смотрели на машину телевизионщиков. Не разговаривая и не улыбаясь. Тушин поёжился. Нет ничего более странного, чем ребёнок, который не улыбается. Потом внутри что-то случилось. Исчезли головы сверху, потом остальные спокойно развернулись и ушли вглубь здания.

– Жуть какая-то, – сказал Веник, – как тут люди работают? Кукуха улететь может.

– Дети всегда дети, – сбросил оцепененние Тушин. – Просто собрались посмотреть на машину, потом пошли на обед. Как раз пора.

– Их хоть кормят, – заныл Веник, – а ты мне даже кофе не взял.

– Хватит скулить. Сейчас заведующая напоит, потерпи.

Распахнулась дверь. На крыльцо вышла угрюмая Лисицына и радушно улыбающаяся миниатюрная пышечка в лёгком сарафанчике. Тушин с Веником вылезли из машины. Веник полез в багашник, а Михаил поднялся по ступенькам, протянул руку:

– Михаил Тушин, телеканал СТВ. А это, – он кивнул в сторону машины, – Вениамин, мой оператор.

– Очень приятно, а я – директор школы, Василиса Витальевна, – она вложила свою маленькую ручку, почти детскую, с трогательными перетяжечками, в руку журналиста. – Надо, кажется, говорить “директорка”, но мне это слово не нравится.

– Совершенно не надо! – согласился Тушин. – “Директорка” – что-то унылое и злое, даже ядовитое. Это ведь совсем не про вас.

“А она ничего,” – подумал Тушин, – “не смотря на то, что полненькая”

Он легко сжал её руку и виновато улыбнулся:

– Вы извините, что так внезапно, прям сосуля на голову. Неожиданное редакционное задание. Как начальству что-нибудь в голову ударит, надо бежать выполнять.

– Ничего страшного, – ответила Василиса Витальевна, безмятежно улыбаясь, – у нас всё точно так же. Мне стесняться нечего: в школе полный порядок. Идёмте.

В прохладном холле, ярко освещённом люминесцентными лампами, Тушин огляделся. Обширное пространство с двумя рядами квадратных колонн сияло свежим ремонтом. Неплохая

мебель, на одной из стен – огромный выключенный телевизор.

– Хорошо у вас, вот прям на самом деле хорошо, – удивился Тушин. После ограды с колючкой и КПП он ожидал увидеть стены, крашенные до середины зелёной краской.

– Нравится? – Обрадовалась Василиса. – Ремонт мы закончили два месяца назад. Частично за счёт областного бюджета, частично спонсоры помогли. Сейчас многие крупные компании занимаются адресной благотворительностью. Вся техника и мебель от одной крупной корпорации из Москвы. С чего хотите начать?

Тушин открыл рот, но в этот момент живот Вени выдал такую руладу, что Михаил сказал:

– А давайте начнём со столовой. Мы сможем посмотреть, что едят дети, как и в каких условиях им готовят?

– Конечно. У вас есть санитарная книжка?

– И у меня, и у Вениамина.

Василиса удовлетворённо кивнула:

– Тогда без проблем. Можете покушать с детьми, оцените уровень наших поваров.

Тушин чуть скривился, он не любил слово “кушать” в применении к взрослым людям, зато Веня расцвёл и засиял. Он был так голоден, что мог и кушать, и есть, и жрать, и хавать, и производить приём пищи, и, желательно, одновременно.

– А кофе у вас есть? – спросил он.

– Детям дают кофе с молоком, но он вам не понравится: он слабенький и без кофеина. Зато у меня есть в кабинете кофе-машина. Тоже подарок одного из наших благотворителей. После столовой я вас угощу. Пойдёт?

Веня кивнул.

Василиса повернулась к Тушину.

– Только у меня просьба… Даже не просьба, это необходимость. Всё, что касается… самой организации работы школы снимать можно. Лица детей должны обязательно скрываться, как это называется?..

– Заблюрим детские лица, не беспокойтесь, мы в курсе правил, – заверил её Тушин.

– И всё, что скажут дети, сначала должна проверить я. У нас закрытый интернат, у каждого ребёнка здесь есть своя печальная история. Не всё можно делать достоянием общественности. Вас, наверное, в департаменте предупредили?

– Конечно, ни о чём не беспокойтесь. Фильм пойдёт в эфир только после утверждения у вас и в департаменте.

– Ну, тогда прошу в столовую.

Она распахнула широкие двери в ярко освещённое помещение. Гам за столами стих, сотня мальчишеских глаз обернулась к вошедшим людям. Дети с ложками в руках молча разглядывали пришельцев, особенно бородатого пухляша с камерой, висящей на странной конструкции.

– Приятного аппетита, дети! – задорно крикнула Василиса так неожиданно, что Тушин вздрогнул.

– Спасибо Василиса Витальевна, – ответили дети хором и вернулись к еде. Время от времени кто-то из детей с осторожной улыбкой пытался поймать взгляд посетителей и сразу прятал глаза. Улыбка гасла, и ребёнок снова утыкался в свою тарелку.

Они шли через столовую, Веник не отрывался от экрана, и ряды детских голов за столами поднимались и опускались вслед за глазком камеры, как волна, запущенная болельщиками на футбольном матче. Вокруг молча двигали челюстями, тишину разбавлял только стук ложек о тарелки, и отдавался эхом звон посуды за раздаточным окном.