Медленный танец в чистилище
Шрифт:
– Малыш Харви? Сын Джина? – Она снова застала Джонни врасплох.
– Ага… сын Джина. Но он уже никакой не малыш. Он скорее старый… и толстый, – как бы невзначай заметила Мэгги.
Джонни недоверчиво хохотнул:
– Малыш Харв. Знаешь, это имя прилепилось к нему, когда он болтался у нас в мастерской. Ему тогда было года два, не больше, и он вечно играл с такими игрушечными машинками. Устраивал гонки. И он все время издавал такой звук, как будто мотор ревет, – «ХАРРРРВ! ХАРРРРВ!» – Джонни снова хохотнул. – Мы стали звать его малышом Харвом, а потом и Харви. Значит, так его с тех пор и зовут?
Мэгги широко
– Похоже на то.
Джонни просунул голову в дверцу «кадиллака», провел рукой по приборной панели, по огромному рулю. Коснулся пальцем маленькой медной таблички с выгравированным именем: «Айрин».
– Это была новейшая модель. На ней стояли два четырехкамерных карбюратора – двести семьдесят лошадок. Эта крошка могла разогнаться аж до ста восьмидесяти пяти километров в час! Помню, я тогда мечтал на ней прокатиться. Эти чудные колеса с тонкими спицами, хромированная рамка для номерного знака, акульи плавники сзади, дагмары впереди. Красота!
Джонни скользнул на переднее сиденье, взялся обеими руками за руль, восхищенно подметив, что он «двухцветный, с роговой вставкой». Мэгги едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. А Джонни просто сидел и с восторгом разглядывал машину, о которой давным-давно мечтал.
– Может, хочешь заглянуть под капот? – намекнула Мэгги, стараясь привлечь его внимание к проблемным местам.
Джонни снова расхохотался и выбрался из машины. Подняв капот, он еще раз присвистнул:
– Харви неплохо заботился об этой старушке. Гляди-ка! Тут триста тридцать первый восьмицилиндровый и два четырехкамерных. И даже крышки на клапанах оригинальные.
Мэгги вежливо кивнула, хотя и не поняла ни единого слова.
– Заведи ее, Мэгги. Двигатель еще не остыл, но я хочу, чтобы он хорошенько прогрелся, прежде чем проверять трансмиссионную жидкость.
Мэгги сделала, как попросил Джонни, а потом снова вылезла наружу и стала смотреть, как он с явным удовольствием глядит на жужжащий двигатель. Он был совершенно им зачарован. Проведя несколько долгих минут в своем личном раю, он снова заговорил:
– Тут стоит четырехступенчатая коробка «Гидраматик». Мне придется залезть под машину, чтобы ее проверить, но будем надеяться, что я сумею ее починить, потому что замена потребует денег и времени. Времени у меня достаточно, но вот денег нет, а у тебя, надо полагать, нет ни того ни другого. Когда нам нужно закончить это дельце?
– Айрин вернется вечером в воскресенье. Значит, у нас два дня, не больше. И потом, нельзя вечно держать ее здесь, в мастерской. Утром в понедельник сюда заявятся школьники и сильно удивятся такой находке.
– Чем дольше машина пробудет здесь, тем легче мне будет ее починить, – заметил Джонни. Он склонился далеко вперед, под капот, и, словно меч из ножен, вытащил откуда-то длинный щуп.
– Но почему?
– Все, что какое-то время находится в школе, поглощает энергию. Я каким-то образом связан со школой и могу управлять этой энергией, посему я сумел устроить кавардак со шкафчиками и починить тебе очки.
– А я-то не могла понять, как ты это сделал! Значит, стекло и правда треснуло? – восхищенно протянула Маргарет. Она взяла очки, которые спрятала за козырьком над водительским сиденьем, и принялась их рассматривать. На них не было ни единой царапинки.
Джонни
– Жидкость чуть пенится. Ее перелили. Но это легко исправить. Глуши мотор, Мэгги. Давай поглядим на нее снизу.
Мэгги заглушила мотор. Джонни поднял «кадиллак» на домкратах и скользнул под него. Мэгги легла рядом с ним и принялась разглядывать металлическое подбрюшье машины. Бетонный пол холодил спину, нос щекотали запахи бензина и масла. Она совершенно не понимала, что видит перед собой, зато Джонни явно все понимал. Он сходил к школьному шкафу с инструментами и теперь откручивал что-то гаечным ключом.
– Джонни, ты правда сказал «посему»?
Он фыркнул и поглядел на нее. Они так и лежали рядом под «кадиллаком».
– Неплохое словечко, а? Если перечитаешь все книги в библиотеке, непременно начнешь использовать слова вроде «посему».
– Что, серьезно? Ты их все перечитал? Я читать не слишком люблю. – Мэгги нахмурилась. – Слова вечно разбегаются от меня в разные стороны. Наверное, я просто не способна просидеть на одном месте так долго, чтобы снова собрать их воедино. У меня в голове всегда звучит какая-то музыка, и я отвлекаюсь, а потом вдруг понимаю, что отрабатываю новые движения или просто танцую посреди комнаты.
– Я раньше не читал. Честно скажу, я в старшей школе держался как можно дальше от книг. Все свободное время торчал в автомастерской. – Он чуть заметно усмехнулся, произнося эти слова. – Но когда тебе совершенно нечем больше заняться, а времени бесконечно много, волей-неволей начнешь любить книги.
– То есть ты читаешь, спишь, слушаешь музыку и время от времени наводишь страху на школьников. – Мэгги попыталась его поддеть. – А что еще?
– Я не сплю. Точнее, не сплю так, как ты.
Мэгги молча вскинула брови, ожидая объяснений.
– Когда со мной это случилось, я просто болтался по школе в каком-то злом тумане. Если честно, я тогда тут кое-что повредил, но потом понял, что мне никто не может помочь, а если я всех отпугну, то останусь в полнейшем одиночестве. В самом начале я был здорово потрясен, и до меня не сразу дошло, что я ужасно долго не ел и не спал. И не делал всяких других повседневных вещей. Но я не испытывал ни голода, ни усталости. Или нет, не совсем так. Усталость была, но мне не хотелось спать, и я не чувствовал, что стоит мне поспать, как усталость пройдет. Не знаю, насколько осмысленно это звучит.
– Я не могу себе этого представить, – честно призналась Мэгги.
– Я думал, что сойду с ума. Помнится, в какой-то момент я был очень близок к безумию… Но со временем я научился очищать сознание – я просто отключал голову, концентрировался на энергии, которая все время меня окружает, и целиком уходил в себя.
– Похоже на медитацию.
– Может, и так. Я называю это парением. Чем больше я этим занимался, тем лучше у меня получалось. Я уходил в себя на все более долгое время. Когда я хоть ненадолго мог отключить сознание, это дарило огромное облегчение. Однажды я очнулся после такого парения и понял, что, пока меня не было, весна закончилась и наступило лето. Когда я отключился, в школе было полно учеников, все ходили в теплых куртках и сапогах, с мокрыми от дождя книгами и рюкзаками. Когда я пришел в себя, в школе никого не было, здание стояло пустым. Наступило лето, значит, меня не было несколько месяцев.