Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

Овалов Лев Сергеевич

В комендатуре гестапо я был известен — время от времени господин Эдингер приглашал меня для назидательных бесед, — и, хотя в гестапо меня называли господином Берзинем, все, по–моему, знали, что на самом деле я Дэвис Блейк.

— К господину обергруппенфюреру? — любезно обратился ко мне дежурный офицер.

— На этот раз нет, — сказал я. — Мне нужен господин Гашке.

— А что у вас за дела к Гашке? — спросил офицер уже гораздо строже.

— Мне нужно совершить с ним некоторые обменные операции, — сказал я и высыпал на барьер, за которым сидели

сотрудники комендатуры, свои карточки.

Они вызвали целое ликование! От официального тона не осталось и следа.

— Обер Гашке любит такие штучки! — воскликнул офицер. — Сейчас его вызовут, господин Берзинь!

Он позвонил по телефону и попросил как можно скорее прислать Гашке. Пронин не замедлил появиться. Он шел с недовольным лицом, сдержанный, строгий. Он точно не заметил меня.

— В чем дело? — спросил он дежурного офицера.

— Этот господин спрашивает вас, Гашке, — сказал офицер, ухмыляясь и указывая на меня. — У него к вам коммерческое дельце.

Пронин с невозмутимым видом приблизился ко мне.

— Что за дело?

— Видите ли… — пролепетал я, — я слышал, что у вас есть несколько книжек определенного содержания, приобретенных у здешних букинистов. Если бы вы могли со мной поменяться…

И я с трогательной непосредственностью рассыпал перед ним свои картинки.

— О! — сказал Пронин с оживлением. — Где вы это достали?

С видом знатока он стал их рассматривать.

— Что же вы хотите за свою коллекцию? — деловито спросил он.

— Я слыхал, что у вас есть несколько французских книжек, — сказал я. — Если бы мы могли обменяться…

— Пожалуй, я бы на это пошел, — задумчиво сказал Пронин. — Сегодня вечером, после службы…

— Нет, мне нужны эти книжки именно сегодня, — настаивал я. — Я обещал достать их к одиннадцати.

— Какой это барышне вы хотите дать урок, господин Берзинь? — заметил кто–то из присутствующих. — Хотел бы я на нее взглянуть!

— А вы отлучитесь, Гашке, — посоветовал дежурный офицер. — Господин Берзинь на машине, вы слетаете с ним за полчаса, жалко упустить такой случай…

Пронин колебался.

— Если книжки мне подойдут, — добавил я, соблазняя Гашке, — я добавлю к карточкам несколько бутылок французского коньяка.

— Валяйте, Гашке! — сказал офицер. — Вечером вы нас угостите, я давно не пил французского коньяка.

Тогда Пронин как будто решился.

— Ладно, — сказал он. — Поедем. Я живу в общежитии гестапо.

Под общее одобрение мы покинули комендатуру и вышли на улицу. Но Пронин заговорил со мной только тогда, когда мы очутились в машине и тронулись с места.

— Я бы сказал, вы довольно смело действуете, майор Макаров, — не слишком одобрительно заметил он. — Что там у вас стряслось?

— В Риге находится кто–то из генералов заокеанской разведки, — объяснил я, полагая, что удивлю Пронина. — Я только что от него.

Но Пронина, кажется, нельзя было удивить ничем.

— Догадываюсь, — коротко отозвался он. — Сегодня у нас в гестапо черный день. Все в Риге говорят о приезде видного промышленника

из Южной Америки. Эдингер, конечно, осведомлен, кто это такой, и пребывает в большом миноре. Во–первых, в этом деле обошлись без него, а во–вторых, дали, вероятно, понять, чтобы он вообще не совал своего носа. Тут действуют фюреры покрупнее и посильнее Эдингера. Поэтому громы и молнии в данном случае он может метать только против своих подчиненных Сам я, разумеется, не знал точно, кто прибыл, но можно было предположить…

— Нет, он говорил вполне откровенно, — объяснил я. — Генерал Тейлор

Мы неторопливо двигались по городу.

— Ну а чего он хочет от вас? — насмешливо спросил Пронин. — Вербует в американскую разведку?

— Конечно, — отозвался я. — Хочет послать обратно в Россию и обещает мне там высокий пост.

— Нет, нет! — решительно сказал Пронин. — Вы еще нужны здесь. Соглашайтесь на все, но скажите, что на какое–то время задержитесь. Намекните на привязанность к Янковской…

Он попросил меня подробно изложить разговор с Тейлором, и тут выяснилось, что рассказывать мне почти нечего

— Он больше занимался философией, — объяснил я. — Наподобие бальзаковского Гобсека поэтизировал власть денег, а практически… — Я пожал плечами. — Практически ничего.

Пронин усмехнулся.

— Что ж, он может позволить себе такую роскошь, у него найдется кому заняться техникой. Понимает, что новичков нужно идейно подковать. Но учтите, философия философией, а палец в рот ему не клади…

Мы доехали до общежития, Пронин скрылся на несколько минут в здании, вышел с книжками, бросил их на сиденье — ни он, ни я на них даже не взглянули, — и я повернул обратно.

— Кажется, все ясно, — произнес Пронин. — Соглашайтесь. Но Ригу пока что вы покинуть не можете. Скажите, что вам нужно собрать здесь ценную информацию, сочините что–нибудь…

Все это было ясно и мне самому, и я огорчился, что напрасно потревожил Пронина.

— Выходит, беспокоил вас зря, — заметил я. — До всего того, что вы сказали, мне следовало додуматься самостоятельно.

— Вы ошибаетесь, — ответил Пронин. — О таких вещах обязательно надо докладывать, я мог бы и не знать о приезде этого господина, а это очень важно. В нашей работе нельзя пренебрегать ничем. Этот случай надо использовать возможно лучше. Не исключено, что при втором посещении вы услышите что–нибудь конкретное…

Я довез Пронина до гестапо и отдал ему картинки.

— Ну а какой банк выбрать? — пошутил я на прощание. — Шведский или швейцарский?

Пронин опять усмехнулся.

— Я бы выбрал шведский, — шутливо посоветовал он в тон мне. — В данном случае я вполне солидарен с мистером Тейлором, шведский, по–моему, солиднее.

Он вышел из машины, махнул на прощание рукой и скрылся в подъезде, а я прямым ходом помчался на улицу Кришьяна Барона. В знакомой передней сидело двое каких–то людей в синих комбинезонах, а тот, кто впускал меня в первый раз, вышел мне навстречу, улыбнулся как старому знакомому и повел в одну из комнат.