Медная пуговица. Кукла госпожи Барк
Шрифт:
Я приказал Ромашову, взяв с собою больного, проехать в больницу и выяснить там личность неизвестного.
К ночи вернулся Аркатов.
Врача Янковиц у них никогда не было, но один из медицинских работников польской дивизии вспомнил, что с такой или очень похожей фамилией работала женщина в войсках генерала Андерса, которые после сформирования ушли в Иран.
— Точно я не помню, не то Яновиц, Яннивец, или Янковец, но что–то очень похожее на это, — сказал он.
На вопрос о внешности этой женщины он ответил также неточно:
— Она
Когда Аркатов описал говорившему черты и внешний вид убитой женщины, рассказчик задумался и потом сказал:
— Похоже на нее, однако, по–моему, госпожа Янковиц была блондинкой, — потом, напрягая память, он воскликнул: — Очень хорошо помню ее маленькую, точно нарисованную родинку на щеке и холеные, красивые руки. Вот все, что осталось в памяти, — как бы извиняясь, закончил он.
— Что же? И этого не мало, — сказал я, — хотя у погибшей нет родинки, она шатенка, и руки ее похожи на руки женщины, знакомой с трудом.
— Шатенка могла перекраситься в блондинку или наоборот, родинку или мушку может поставить любая кокетливая женщина, а руки… руки могли погрубеть позже, когда настали лишения и физическая работа, — постукивая пальцем по портсигару, сказал генерал. — Гораздо интересней — это появление в нашем деле имени Андерса…
— Сейчас оно появится снова, — сказал Аркатов. — Среди шоферов, ведших автоколонну, двое оказались бывшими андерсовцами. Один служил под его началом еще в польско–германскую войну в 1939 году, а другой поступил в Куйбышеве, где формировался этот корпус. И оба одновременно отмежевались от него перед самым уходом Андерса в Иран.
— Интересно! — проговорил генерал.
— И оба вели свои машины рядом, — Аркатов сделал паузу и тихо сказал: — самыми последними в колонне.
— Их фамилии?
— Рядовой Ян Кружельник и младший капрал Тадеуш Юльский. Последний был в частях Андерса в 1939 году. За ними ведется наблюдение органами их дивизии, и новый материал, по мере поступления, будет направляться к нам. Вот копия их личных дел.
Мы стали разглядывать бумаги.
— Образованный человек этот Тадеуш Юльский, — знает русский, английский и немецкий языки. Последний «плохо», что ж, для шофера очень недурно. Окончил восемь классов Лодзинского коммерческого колледжа, сын приказчика фирмы «Годлевский и Смит». Тоже неплохо.
В комнату вошел запыхавшийся адъютант генерала лейтенант Рябов.
— Товарищ генерал, я за вами, — сказал он.
— Что случилось?
— Шифровка из штаба фронта, — и он передал генералу бумагу.
— Так! — прочтя бумагу, сказал генерал. — Неожиданно, — и протянул шифровку мне.
«Генерал–майору Степанову и полковнику Дигорскому с получением сего прибыть в штаб фронта для немедленного отлета в Москву».
— Значит, — вставая с места, сказал я, — нам
— Да, тут ясно сказано — мне и вам.
— В Москву, — перечел я. — Конечно, кому не лестно побывать в Москве, но сейчас я, право, не радуюсь этому. Столько незаконченных дел и особенно эта проклятая история с привидениями.
— Приказ, дорогой мой, — остановил меня генерал. — Аркатов и те, кто останется вместо нас, разберутся во всем, а нам, Александр Петрович, следует собираться… Люди мы военные, и приказ остается приказом.
Мы выехали в штаб фронта. Провожавший нас Аркатов с грустью сказал:
— Расстаюсь, как с родными. Чует мое сердце, что вы уже не вернетесь сюда.
— Война не кончена, фронты велики, а военная служба разнообразна. Мы еще встретимся и поработаем с вами, дорогой капитан, а вы обещайте вкратце регулярно сообщать нам о дальнейшей судьбе дела «о привидениях», — прощаясь с Аркатовым, сказал генерал.
— Обещаю, — горячо сказал капитан.
Под утро мы прибыли в село Суковники, где находился штаб фронта, а ночью, уже с предписанием вылететь в Москву, приехали на аэродром. Зачем мы вызваны командованием, никто не знал, но было ясно, что сюда больше не вернемся, так как на наши места уже назначены новые люди.
Ночью взмыла в воздух наша легкая и сильная птица, держа курс на родную Москву.
Мы вышли из «Метрополя» и направились в штаб. На улицах, бульварах и площадях Москвы было оживленно.
Вот она, Москва, военная столица советского народа.
Как эта суровая, затемненная, могучая в своем величавом напряжении Москва непохожа на тот праздничный, веселый и гордый город, каким мы знали его в предвоенные дни! И все же есть что–то близкое и кровное между той и этой Москвой. Спокойное достоинство и уверенность в своем завтра чувствуется во всем.
Генерал, с которым я еще не успел обмолвиться своими мыслями, остановившись, вдруг сказал:
— Солдатская, трудовая, в суровом цвете хаки, победная Москва. Хотя мы на фронте видим, как немцы пятятся назад, но здесь еще яснее видна наша неминуемая, закономерная, кровью и страданием добытая победа.
Генерал, встретивший нас, старый конармеец, участник гражданской войны, радушно сказал:
— Поздравляю с новым назначением, ответственным и почетным, — и, не закончив своей фразы, заторопился. — Прошу за мной, товарищи, вас ждут, — и он проводил нас в кабинет генерала, возглавлявшего управление штаба.
— Вам уже сказали о новом назначении? — спросил генерал. — Нет? Дело в следующем. Завтра же вы должны вылететь в Тегеран. — И, заметив наше изумление, он добавил: — Что ж тут необычного? Вы — востоковеды и, если б не необходимость, вы с самого начала были бы посланы туда. Но, — он развел руками, — в начале войны вы были нужны здесь, а теперь — там. Садитесь.
Рядом с генералом сидел человек в штатском. Умные глаза, внимательный взгляд, добрая улыбка и радушное, крепкое рукопожатие располагали к нему.