Медная пуговица. Кукла госпожи Барк
Шрифт:
— Что за чертовщина! Да ведь она раздавлена машиной…
— Никак нет… она… — возбужденно докладывал майор.
Телефон смолк, разговор оборвался.
— Алло! Алло!.. — стуча по рычажку, закричал я. Мертвое молчание было ответом. Было ясно, что провод оборвался или был обрезан в момент нашего разговора. Аркатов, поднявшийся с места и молча слушавший мои слова, сказал:
— Вздор!.. Неправда!.. Краснова или та, кто прикрывался ее именем, убита…
— Не знаю… Начсанчасти только что доложил, что она жива.
— Действительно
И мы побежали к машине, ожидавшей капитана у ворот.
В санчасти возле возбужденного майора и удивленных, ничего не понимающих сотрудников стояла полная высокая женщина с круглым, типично русским лицом. Она была в форме капитана медицинской службы.
— Вот, рекомендую, товарищ полковник, военврач Краснова, — разводя руками, сказал майор.
Поднося руку к пилотке, женщина отчетливо отрапортовала:
— Товарищ полковник! Гвардии капитан медслужбы Краснова прибыла к месту службы. Задержка в пути произошла ввиду…
Я остановил ее и, войдя в кабинет майора, спросил:
— Где вы были эти три дня?
— Четыре, товарищ, полковник. В субботу вечером, когда я ехала сюда из сануправления фронта, меня при въезде в город задержал комендантский патруль, отобрал документы и до сегодня держал под арестом.
— Причины задержания?
— Лейтенант, снявший меня с машины, сказал, что документы не в порядке и для выяснения пригласил в комендатуру.
— Сколько человек было в патруле?
— Двое. Лейтенант и солдат.
— А в комендатуре?
— Не знаю. Я даже не могу вспомнить, что произошло дальше, так как, когда меня повезли, уже в машине мне стало плохо… дальше не помню ничего… какой–то туман… Очнулась час назад в саду, на окраине города, откуда я добралась до санчасти. Я могу приступить к своим обязанностям? — спросила Краснова.
— Это дело вашего начальства, — указывая на майора, сказал я.
— Документы ваши у меня, вы их получите вечером, — сказал Аркатов. — Говорить о том, чтобы вы не распространялись об этом приключении, я думаю, не стоит, — закончил он, и мы вышли на улицу.
— Ну, как, товарищ полковник, узел распутывается? — спросил он.
Я пожал плечами.
— А по–моему запутывается.
— И да, и нет. Вы сейчас куда едете?
— Опросить погорельцев, жителей того проклятого дома.
— А я в комендатуру. Итак, до вечера у генерала.
Жильцы сгоревшего дома были переселены в пустовавшее здание почтамта. Всего было пять семейств: Градусова, того самого инженера, о котором говорил посетивший меня человечек, и четырех других. Тут был и рабочий пивоваренного завода Соломин, и пианист Приорин, и та самая Елизавета Львовна, на которую ссылался таинственный человек.
Конечно, никто из них даже и не слышал ни о каких «привидениях». На мой вопрос, кто
— Разве товарищу полковнику неизвестно, что вся передняя половина дома, начиная с парадного и включая большой зал, то есть центр здания, пустовала?
— Почему пустовала?
— До прихода наших войск там находился немецкий офицерский изолятор, и, хотя официально это не было известно, мы, жильцы, знали об этом.
— Как же немцы разрешили посторонним жить в том доме?
— А мы жили с другой стороны, отделенные глухой стеной от изолятора. Дом этот некогда принадлежал купцу Тестову, и купец своеобразно построил этот дом. Переднюю сторону он вывел фасадом на улицу, с парадным подъездом, с колоннами и львами, с просторными комнатами, большим залом, с паркетом и высокими окнами… То есть для себя. Для прислуги же и для сдачи в наем он отвел вторую, заднюю часть дома, совершенно изолированную от первой, с отдельным ходом, со своим двором. Поэтому нас и не тронули немцы. Вот приблизительный план этого дома… — И он быстро набросал его на бумаге.
— Но кое–кого вы все–таки видели?
— Конечно, — зашумели жильцы, — и больных, и врачей некоторых…
— А не встречали вы когда–либо маленького роста, невзрачного человека, отлично говорящего по–русски?
Жильцы задумались, потом Елизавета Львовна, а затем и остальные покачали головами.
— По–русски некоторые говорили, но мужчины такого не было.
— А женщины?
— Была одна, врач, но она давно уехала отсюда… да и та, кажется, была не немка: не то полька, не то чешка, — сказал Градусов.
— Немка, — решительно сказала Елизавета Львовна, — только она родилась в России и долго прожила в Польше. Воспитанная дама с хорошими манерами и очень неплохо говорила по–русски, но она не уехала, недели три назад она ненадолго приезжала…
— А вы помните ее внешность? — спросил я.
— Ну, как же! Невысокая, полная, с приятным лицом и темными глазами.
— Спасибо, прошу извинить за беспокойство, поднимаясь, сказал я.
— Товарищ полковник, — просительным тоном сказал Градусов, — от лица, так сказать, коллектива я обращаюсь к вам… нельзя ли просить об одном очень большом для нас одолжении?..
Жильцы закивали головами.
— …Здесь есть несколько никем не занятых домов. Можно ли нам, с вашего разрешения, перебраться в один из них. Почтамт и велик, и неприспособлен для жилья.
— Отчего же? — сказал я. — Вы и Елизавета Львовна садитесь сейчас со мною в машину. Мы проедем в комендатуру, где вам выдадут ордера на подходящий дом.
Под радостные возгласы остальных мы спустились к машине.
Проезжая мимо санотдела, я сделал вид, будто что–то вспомнил и, приказав шоферу подъехать ко входу и попросив спутников подождать, вошел в дом.