Медовый месяц в улье. Толбойз

Сэйерс Дороти Ли

На то, что имелись и другие жертвы шантажа, ничто не указывало, зато обнаружилось много свидетельств того, что дела Ноукса были еще в худшем состоянии, чем предполагалось. Нашлась весьма интересная папка с газетными вырезками, на которых рукой Ноукса были сделаны пометки: объявления о продаже дешевых домов на западном побережье Шотландии – страны, где почти невозможно взыскать долги по векселям, выданным в других местах. Вне всяких сомнений, Ноукс был “тот еще мошенник”, как и подозревал Кирк. Но к сожалению, в доказательствах нуждались не его злодеяния.

Миссис Раддл ничего полезного больше не сказала. Она слышала, как Ноукс захлопнул окно, и видела, как Селлон уходил

в сторону главного входа. Она решила, что представление закончено, и поторопилась домой со своим ведром воды. Через несколько минут она вроде бы услышала стук в дверь и подумала: “Он еще на что-то надеется!” На вопрос, слышала ли она, о чем был спор, она с сожалением признала, что не слышала, но, злорадно усмехнувшись, прибавила, что об этом следует спросить Джо Селлона. Селлон, добавила она, частенько приходил к мистеру Ноуксу – и если полиция хочет знать ее мнение, пытался “деньгу занять”, а Ноукс больше давать не хотел. Миссис Селлон расточительна, это всем известно. Кирк хотел бы спросить миссис Раддл, не волновалась ли она по поводу исчезновения мистера Ноукса, раз до этого видела его бурную ссору с констеблем, но вопрос застрял у него в горле. Это означало бы, что в убийстве подозревают служителя закона, – у него язык не поворачивался даже произнести подобное, не имея тому веских доказательств. Его следующая неприятная задача заключалась в том, чтобы допросить Селлонов, и он не горел желанием за нее браться. В чернейшей меланхолии он отправился разговаривать с коронером.

Тем временем мистер Паффет, прочистив кухонную трубу сверху и поучаствовав в разведении огня, забрал свою плату и пошел домой, рассыпавшись в любезностях и благодарностях. Наконец, мисс Твиттертон, в слезах, но польщенная, была доставлена Бантером на машине в Пэгфорд. Ее велосипед при этом восседал на заднем сиденье, “высоко и у всех на виду” [163] . Гарриет проводила мисс Твиттертон и вернулась в гостиную, где ее господин и повелитель мрачно строил карточный домик из засаленной старой колоды, которую откопал на этажерке.

163

Отсылка к мемуарам сэра Джеймса Мелвилла (XVI в.), в которых “высоко и у всех на виду восседает” королева Елизавета I.

– Ну вот! – с наигранной радостью сказала Гарриет. – Все ушли. Наконец-то мы одни.

– Какое блаженство, – мрачно отозвался он.

– Да, я бы больше не вынесла. А ты?

– Тоже нет… И сейчас-то невыносимо.

Слова его не прозвучали грубо, в них слышались усталость и беспомощность.

– Я не хотела, – сказала Гарриет.

Он ничего не ответил, поглощенный пристраиванием четвертого этажа к своей конструкции. Гарриет немного за ним понаблюдала, а потом решила, что его лучше оставить в покое, и ушла наверх за бумагой и ручкой. Не мешало бы черкнуть несколько строк вдовствующей герцогине.

Проходя через гардеробную Питера, она увидела, что в ней изрядно потрудились. На окнах появились занавески, на полу – ковры, кровать была застелена. Гарриет задумалась на мгновение, значит ли это что-нибудь и что именно. В ее собственной комнате не осталось следов краткого пребывания мисс Твиттертон – одеяло вытрясено, подушки взбиты, грелка убрана, беспорядка на умывальном и туалетном столиках как не бывало. Дверцы и ящики, которые открывал Кирк, были закрыты, на подоконнике стояла ваза с хризантемами. Бантер прошелся по всему дому как паровой каток, разглаживая следы волнений. Она взяла то, что хотела, и вернулась вниз. Карточный домик уже насчитывал шесть этажей. При звуке ее шагов Питер вздрогнул, рука его сделала неловкое движение, и все хрупкое строение рухнуло. Он что-то

пробормотал и упрямо начал его восстанавливать.

Гарриет посмотрела на часы. Было почти пять, самое время выпить чаю. Она уговорила миссис Раддл поставить чайник и накрыть на стол – скоро все будет готово. Затем села на диван и принялась за письмо. Герцогиня, вероятно, ожидает совсем не таких новостей, но крайне необходимо написать ей о случившемся, пока история не попала в заголовки лондонских газет. Кроме того, Гарриет хотела кое о чем ей рассказать – то, что рассказала бы в любом случае. Она закончила первую страницу и подняла глаза. Питер нахмурился; домик, вновь поднявшийся почти до пятого этажа, выглядел так, будто вот-вот снова рассыплется. Она невольно рассмеялась.

– Что смешного? – спросил Питер. Шатающиеся карты немедленно расползлись, и он раздраженно обругал их. Вдруг его лицо разгладилось, и уголок рта поднялся в знакомой полуулыбке.

– У всего есть комическая сторона, – извиняющимся тоном сказала Гарриет. – Так не похоже на свадьбу.

– Истинно так, господи! – печально подтвердил Питер. Он встал и подошел к ней. – Мне кажется, – проговорил он отстраненно и неуверенно, – что я веду себя как деревенщина.

– Правда? На это я могу только сказать, что ты весьма смутно представляешь себе деревенщину. То есть вообще не знаешь, что это такое.

Ее насмешка его не утешила.

– Я не рассчитывал, что все так получится, – сбивчиво пояснил он.

– Псих мой ненаглядный…

– Я хотел, чтобы у тебя все было чудесно.

Она ждала, пока он сам найдет ответ, что и произошло с обезоруживающей скоростью.

– Думаю, это тщеславие. Возьми перо и запиши [164] . “Его светлость испытывает крайний упадок духа по причине необъяснимой неспособности подчинить Провидение собственным планам”.

– Так твоей маме и передать?

164

Цитата из стихотворения, которое читает Шалтай-Болтай в VI главе “Алисы в Зазеркалье” (1864) Люиса Кэрролла (1832–1898). Перевод с англ. Д. Орловской.

– Ты ей пишешь? Боже мой, я совсем забыл, но очень рад, что ты помнишь. Бедная моя старушка, все это ее очень расстроит. Она крепко вбила себе в голову, что для ее светлоголового мальчика брак означает безмятежный рай от века до века, аминь [165] . Удивительно, как мало собственная матушка может о тебе знать.

– Твоя матушка – самая разумная женщина, какую я встречала. Она гораздо лучше тебя разбирается в жизни.

– Правда?

– Да, конечно. Кстати, ты не настаиваешь на праве мужа читать письма жены?

165

Еф. 3:21.

– Нет-нет, боже упаси! – в ужасе воскликнул Питер.

– Рада слышать. А то тебе могло не поздоровиться. Вот и Бантер возвращается, можно будет попить чаю. Миссис Раддл в таком возбуждении, что, наверное, вскипятила молоко и посыпала чаем сэндвичи. Надо было все время стоять над ней.

– Пошли к черту миссис Раддл!

– С удовольствием… но думаю, этим уже занялся Бантер.

Стремительное появление миссис Раддл с чайным подносом подтвердило эту гипотезу.

– Вот, – сказала миссис Раддл, с грохотом ставя свою ношу на маленький столик перед камином, – давно бы уже чай подала, кабы не полицейский из Броксфорда, который ворвался, как раз как я тосты жарила. У меня душа в пятки, уж думала, стряслось чего. Но это просто повестки от коронера. Целая пачка у него была. Вот ваша.