Медведь и соловей
Шрифт:
Вася покраснела и сделала большой глоток, чтобы скрыть пылающее лицо. Когда она посмотрела на него, он смеялся.
— Не надо так стесняться, Василиса Петровна, — сказал он. — Эту кровать сделали для тебя мои слуги.
— И ты… — начала Вася и покраснела сильнее. — Ты никогда…
Он снова принялся вырезать. Он убрал ее кусочек дерева с цветка.
— Часто, когда мир был юным, — сказал он мягко. — Они оставляли мне дев в снегу, — Вася поежилась. — Порой они умирали, — сказал он. — Порой были упрямыми или смелыми
— Что с ними случалось? — сказала Вася.
— Уходили домой с подарками, — сказал сухо Морозко. — Ты не слышала сказки?
Вася, все еще краснея, открыла рот и закрыла его. Варианты ответа летали в голове.
— Почему? — выдавила она. — Почему ты меня спас?
— Это позабавило меня, — сказал Морозко, не отрывая взгляда от работы. Цветок был почти готов, он отложил нож, взял кусок стекла — или льда — и начал разглаживать его.
Вася коснулась лица, где оно было обморожено до этого.
— Да?
Он промолчал, но посмотрел ей в глаза. Она сглотнула.
— Зачем ты спас мне жизнь, а потом попытался убить?
— Храбрая жизнь, — ответил Морозко. — Трусы умирают в снегу. Я не знал, какая ты, — он опустил цветок и протянул руку. Его длинные пальцы задели место, где была рана — на ее щеке и челюсти. Когда его большой палец коснулся ее губ, она затаила дыхание. — Кровь — одно дело. Зрение — другое. Но смелость редчайший талант, Василиса Петровна.
Кровь отлила от кожи Васи, и она ощущала, как трепещет воздух.
— Ты задаешь слишком много вопросов, — резко сказал Морозко и опустил руку.
Вася смотрела на него большими глазами в свете огня.
— Это было жестоко, — сказал он.
— Тебя ждет долгий путь, — сказал Морозко. — Без смелости тебе лучше было бы умереть тихо в снегу. Может, я желал тебе добра.
— Не тихо, — сказала Вася. — И не добра. Ты ранил меня.
Он покачал головой и снова взял деревянный цветок.
— Потому что ты боролась, — ответил он. — Это не должно было ранить.
Она отвернулась и прижалась к Соловью. Повисла тишина.
А потом он очень медленно сказал:
— Прости меня, Вася. Не бойся.
Она посмотрела ему в глаза.
— Я не боюсь.
* * *
На пятый день Вася сказала Соловью:
— Этой ночью я заплету тебе гриву.
Жеребец не застыл, но мышцы напряглись.
«Ее не нужно плести», — сказал он, тряхнув гривой. Тяжелый черный занавес раскачивался, как женские волосы, ниспадая с его шеи. Это было непрактично, но удивительно красиво.
— Но тебе понравится, — уговаривала Вася. — Разве тебе не хотелось бы убрать ее с глаз?
«Нет», — твердо сказал Соловей.
Девушка попыталась снова:
— Ты будешь выглядеть как князь всех лошадей. У тебя такая красивая шея, ее не нужно скрывать.
Соловей вскинул голову. Но, как и все жеребцы, он был тщеславным. Она ощущала, как он колеблется.
— Пожалуйста.
«О, ладно», — сказал конь.
Той ночью, как только конь был чист и вычесан, Вася придвинула стул и начала плести его гриву. Жеребец был чувствительным, и она не стала плести сети, завитки и много косичек. Вместо этого она собрала его длинную гриву в одну косу вдоль изгиба шеи, чтобы она казалась мощнее. Она радовалась. В порыве веселья Вася попыталась незаметно взять со стола пару подснежников и вплести в его косу. Жеребец насторожил уши.
«Что ты делаешь?».
— Добавляю цветы, — виновато сказала Вася.
Соловей топнул.
«Никаких цветов».
Вася долго боролась с собой, а потом убрала их, вздыхая.
Завязав концы, она замерла и отошла на шаг. Коса подчеркивала гордый изгиб темной шеи и изящную голову. Вася воодушевилась и подвинула стул к хвосту.
Конь обреченно вздохнул.
«И хвост?».
— Ты будешь выглядеть как владыка лошадей, когда я закончу, — пообещала Вася.
Соловей оглядывался, тщетно пытаясь понять, что она делает.
«Как скажешь», — он ворчал из — за такого ухода. Вася не слушала его, напевала под нос и заплетала короткие пряди у спины.
Вдруг холодный ветер коснулся гобеленов, огонь подпрыгнул в печи. Соловей насторожил уши. Вася повернулась, и открылась дверь. Морозко пересек порог, белая кобылица прошла за ним. От тепла дома над ней поднимался пар. Соловей вырвал хвост из хватки Васи, с важным видом кивнул, не повернувшись к матери. Она направила уши на его заплетенную гриву.
— Добрый вечер, Василиса Петровна, — сказал Морозко.
— Добрый вечер, — сказала Вася.
Морозко снял свой синий кафтан. Он слетел с его пальцев и пропал в облаке пыльцы. Морозко снял сапоги, которые растаяли, оставив мокрое пятно на полу. Он босиком прошел к печи. Белая кобылица — за ним. Он схватил солому и начал натирать ее. За миг солома превратилась в щетку из шерсти кабана. Кобылица стояла, покачивая ушами, приоткрыв рот от наслаждения.
Вася подошла ближе с восхищением.
— Ты изменил солому? Это была магия?
— Как видишь, — он продолжил вычесывать лошадь.
— Можешь сказать, как ты это сделал? — она подошла к нему и посмотрела на щетку в его руке.
— Ты слишком привязана к облику вещей, — сказал Морозко, вычесывая шерстку кобылицы. Он опустил взгляд. — Ты должна позволить вещам быть такими, как нужно тебе. И так будет.
Вася растерялась и не ответила. Соловей фыркнул, добавляя свое мнение. Вася тоже зачерпнула солому и начала с шеи коня. Как она ни смотрела на нее, солома не менялась.
— Ты не можешь изменить ее в щетку, — сказал Морозко, глядя на нее. — Потому что веришь, что сейчас это солома. Просто позволь ей стать щеткой.