Механические птицы не поют
Шрифт:
— Давай мы придумаем для тебя что-нибудь получше, чем перспектива заржаветь? — улыбнулся он.
— Давай, — кивнула Эльстер, и Уолтеру показалось, что ее глаза в темноте блеснули золотом.
…
Остаток ночи Уолтеру удалось проспать без сновидений.
Утром золотистый свет в каюте сменился на белый, и прозвучал тройной сигнал, означающий приглашение на завтрак.
Эльстер проснулась раньше него, и уже успела одеться и сходить в душевую на нижней палубе.
— Если поторопишься — не будешь торчать в очереди, — улыбнулась она, увидев, что он открыл глаза.
Душевых
Умываясь теплой водой, которая едва заметно пахла железом, Уолтер с щемящей тоской вспомнил ледяные волны в Лигеплаце.
Закончив, он зашел за Эльстер, чтобы отвести ее на завтрак.
Столовая оказалась просторным светлым помещением. Столы и стулья, сплетенные из легкой сухой лозы, стояли вдоль стен, освобождая центр зала.
— Я слышала, что на одном из дирижаблей, кажется, на «Гиденбурге» есть рояль, — раздался за спиной Уолтера женский голос.
— Вы правы, — ответил ей мужчина, чей голос показался Уолтеру смутно знакомым.
— Какая глупость! — весело отозвалась женщина.
Уолтер обернулся. Сначала он увидел даму. Немолодая женщина в строгом темно-синем платье сидела в инвалидном кресле, словно на троне. Затем он встретился взглядом с мужчиной, который вез кресло.
Он узнал его только по огненно-рыжим волосам, сейчас стянутым в хвост. Без камзола, грима и липких черных нитей в руках Томас Штармвайд казался совсем другим человеком.
— Томас! — Эльстер тоже узнала его и широко улыбнулась. — А мы видели ваше выступление в Лигеплаце.
— Как лестно, что вы меня вспомнили, фройляйн, и как жаль, что все мои цветы остались в каюте, — улыбнулся он, вкатывая кресло в столовую. — Позвольте представить свою мать, фрау Тесс Даверс.
Томас подкатил кресло к одному из столов и жестом пригласил их сесть.
— Меня зовут Уолтер… Честейн, а это моя сестра, Сулла, — представился он.
Тесс с достоинством протянула ему руку и улыбнулась. Сын явно был похож на нее — такое же лисье лицо, такие же хитрые искорки в живых, ярко-синих глазах. Только волосы у Тесс были совсем белыми.
— А разве ваша фамилия не Штармвайд? — спросила Эльстер, садясь на стул. Она не стала протягивать Томасу руку.
— Нет, фройляйн, это сценический псевдоним. Почти «Штормовой ветер», людям нравятся такие громкие слова и не нравятся простые альбионские фамилии.
— Так вы из столицы? — спросил Уолтер.
— Нет, из Эгберта. Ужасную путаницу вносит, когда столица зовется так же, как и вся страна, не правда ли? — спросила Тесс.
— «Альбион — это мы, а мы — это Альбион», — скривившись процитировал Уолтер строку из гимна.
К их столику подошел стюард и положил в центр четыре узкие голубые полоски бумаги.
— Чай — из Лигеплаца, — безапелляционно заявил он, словно готовясь защищаться.
— Прекрасно, — проникновенно ответил Томас. — Альбионскими помоями мы еще насладимся.
Несколько минут они в молчании изучали меню. Уолтер заметил, что Эльстер растеряна, но она не стала просить
— А вы из столицы? — спросил Томас после того, как они сделали заказ.
— Да, — ответил Уолтер, не распространяясь о своем происхождении.
— В таком случае, возможно, вы знаете хорошую клинику, занимающуюся протезами? Мы хотели обратиться к доктору Лэньону, но буквально перед вылетом узнали, что он закрыл практику.
— Доктор Харрис — один из лучших на Альбионе, учился у Рейне, — не задумываясь ответил Уолтер.
— Кажется, я слышала о нем. Мой сын все хочет узнать, можно ли что-то сделать с позвоночником. Я пыталась объяснить этому мальчишке, что мой недуг таков, что мне не помогут даже две механические ноги, но он не желает меня слушать, — сказала Тесс, раскладывая на коленях салфетку.
— И каков же ваш недуг? — спросила Эльстер прежде, чем Уолтер успел ее остановить.
— Я стара, девочка, и ужасно устала от этой бессмысленной возни. Вот поэтому я и предпочитаю корабли, Том, посмотри на эти тарелки, они же чуть ли не бумажные! — с возмущением отозвалась Тесс, увидев тарелки, которые расставлял перед ними стюард.
— Моя мать сопровождает меня много лет. Я артист и постоянно нахожусь в дороге, но она никак не может привыкнуть к отсутствию фарфоровых тарелок, — усмехнулся Томас. — Матушка, после того, что случилось в прошлое наше плавание, я предпочитаю не возить вас на кораблях, мы же не раз об этом говорили.
— А что случилось? — с искренним недоумением спросила Тесс, наливая чай из общего чайника сначала Томасу, а затем себе.
— Спасибо. На нас напали пираты, и какой-то нелюдь прорвался в пассажирские каюты. К несчастью, меня рядом не было — я был занят в коридоре с тремя его… коллегами. Он пинком опрокинул кресло и лишь по воле Спящего не убил мою мать. Совсем молодой, сразу рванулся к шкафу искать деньги.
— Том, негодный мальчишка застрелил мерзавца, когда тот открыл шкаф! — в голосе Тесс звучало искреннее возмущение. — Мне пришлось выбросить все вещи, которые там висели, их забрызгало кровью!
— Это все, что вам стоит знать о приоритетах моей матери, — усмехнулся Том.
— Мои кружева против жизни какого-то бродяги с кривой железкой! — возмущенно выдохнула Тесс.
— Но на дирижабли ведь тоже нападают пираты? — отметил Уолтер, решив уйти от скользкой темы.
— Вы видели эти нападения? Нет? Я вам расскажу, — сказал Томас, откидываясь на стуле. — Во-первых, никто не достает огнестрельное оружие — потому что упавший дирижабль для них бесполезен, и даже с падающего корабля в их корабль долетит не одна пуля. Во-вторых, вы представляете себе ангар для стоянки дирижабля? Знаете, где располагаются причальные мачты? Представляете себе, сколько стоит обслуживать эту махину на земле? Одно только топливо… Обычно воздушные пираты — дурачки, которым удалось вырезать экипаж и пассажиров. Они понятия не имеют, что делать с захваченным дирижаблем, и потом просто ищут следующую жертву. Чаще всего не находят, кое-как приземляются, иногда неся при этом потери и почти всегда уничтожая корабль.