Механический зверь. Маленький изобретатель
Шрифт:
Жалобно вскрикнув, самый молодой, получивший уже длинный и глубокий разрез на руке, рванул в сторону. Но он и не думал бежать. Его цель стояла в стороне от сражения, с совершенно белым от ужаса лицом наблюдая за чужими смертями.
— Брось меч или я прикончу мелкую! — клинок, острый, нищеброду чертогов такого никогда не достать, прижался к шее девочки.
— Теперь ты понимаешь? Слабость — это болезнь, когда ты слаба, ты не способна выжить! — мужчина обращался явно не к похитителю.
— Бросай меч, гнида! — по бледной коже потекла красная струйка.
— В этом мире выживает сильнейший! — паренька словно не существовало. —
— Ну все, ты сам напросился-а-а-А!
Он выронил клинок, ощутив резкую боль в ране на поврежденной руке. Маленькие детские зубки со всей силы впились в мясо, так глубоко, что лишь пару раз встряхнув рукой, парень смог освободиться. А продолжать сражение у него уже не осталось возможности: клинок мужчины вошел ему ровно промеж глаз. В пару оставшихся из темноты прилетели арбалетные болты. На улице снова было лишь два живых человека.
— Молодец! — мужчина присел рядом с девочкой и помог ей подняться. — Именно так! Сила не приходит сама, ее нужно захотеть!
Однако его не слушали.
Маленькая Айниталия, дочка самого влиятельного человека на континенте, уставилась в одну точку и все слова отца были для нее сейчас лишь бессмысленным шумом. Все ее внимание было приковано к собственным губам. Раньше она никогда особенно не обращала на них внимания, но они вдруг стали какими-то не такими. Другой вкус… вкус грязи, налипшей на руки жителя чертогов, соленый привкус его пота, а еще… железный привкус его крови. Крови человека, что сейчас лежал мертвый у ее ног.
В тишине и темноте пустой улицы раздался оглушительный детский визг, переполненный болью и безумием. А потом Айна потеряла сознание.
— Нет! Нет-нет-нет!
— Что он натворил!?
— Ужасный человек! Как мы могли отправить нашу девочку к такому?
— Решили же, что должна быть известная семья.
— Решили, да! Смотри что теперь с ней творится!
— Великая вселенная… так же не должно быть! Тьма не может существовать внутри света!
— Это не тьма…
— Что вы имеете в виду?
— Это ее собственная душа ломается. Не будь наших сущностей…
— Сумасшествие.
— Да. Полное разрушение разума.
— Значит… значит мы спасли ее, да?
— Нет. Без наших сущностей она бы не отреагировала так. Да и не вмешайся мы — она бы не стала так важна для этого человека, что он занялся ее “обучением” лично.
— Мы виноваты? Это… это ужасно.
— Да. Надеюсь, это не навсегда.
— Вы хотите сказать…?
— Да. То, что сломано, можно починить. Вот только это невероятно сложно.
— И мы…
— Ничего не можем сделать, да.
Глава 23
Глава 23.
— Могу я войти? — В дверь лаборатории аккуратно постучали. Голос заставил Лаза вздрогнуть.
— Да, Дамия, заходи.
Они не виделись больше полугода. После того случая в королевском дворце мальчик отказался от учителя, няни, двух личных служанок, в общем всех, кто окружал его помимо семьи. Этому решению почти никто не сопротивлялся. Родители после произошедшего были дико перепуганы: Фелиция, когда думала, что сын спит и не слышит ее, тихо плакала у его кровати, Санктус как-то резко утратил свою чуть детскую наивность, стал серьезней и тише. И они были готовы исполнить все, что бы их ребенок не попросил. Чем Лаз и воспользовался, сравнительно легко организовав себе полную изоляцию.
Отчасти
С другой стороны, он хотел поставить себя в максимально сложные условия. Чтобы у него не осталось иного выбора, кроме как учиться использовать магию для любых бытовых дел. Его цель была предельно проста, но тем сложнее осуществима: научиться воспроизводить телекинезом все то, что человек делал руками. Чистить зубы, писать, есть, одеваться… в отличие от управления “Лапкой” такие задачи требовали одновременного применения сразу множества телекинетических векторов, что не было возможно без идеального, почти подсознательного контроля магии. И он понимал: если рядом постоянно будут люди, готовые помочь, покормить с ложечки, застегнуть пуговицы — его самообучение пойдет куда медленнее, чем нужно.
А еще Лаз отчасти соглашался с Торусом. И искренне переживал за то, что произошедшее может повториться. Пусть не с таким размахом, пусть причиной будет нечто куда более мелкое: пролитый служанкой ему на брюки чай, нечаянно сломанная Дамией модель, попытка сестры Таракис снова пощекотать ему живот, хотя он уже не одну сотню раз говорил этой женщине, чтобы она прекратила… Но магическая сила черной души уже сейчас куда выше, чем даже у его учителя, а значит они не смогут никак защититься от его магии. Может это не приведет ни к чему страшнее синяка, но после Лаз уже точно не сможет себя оправдывать. Ни перед Торусом, ни перед собой.
Поэтому после выписки из больницы — то есть всю осень, зиму и часть весны, он проводил в почти полном одиночестве, встречая домашних только за столом. Родители и Лани часто к нему заходили и он всегда был им рад, но в остальном Лаз старался отрезать себя от людей. Хотя бы до тех пор, пока не научится контролировать свои силы.
Но сейчас, когда его бывший учитель сам пришел к нему, мальчик, конечно, не мог ей отказать.
Дамия вообще-то не была в восторге от этого визита. Гордую по натуре женщину оскорбило то, что ее просто выгнали без лишних слов и обсуждений. Она знала, что решение принял Лаз и знала, что слова этого странного ребенка всегда стоит воспринимать серьезно, но все равно, контракт она подписывала не с ним, а с его родителями. И когда ей пришло письмо из дома Морфеев, Дамия всерьез подумывала о том, чтобы просто сжечь квадратик бумаги, даже не открывая.
Однако она провела в этом доме почти три года и приятные воспоминания победили гордыню — письмо она-таки прочла. А дочитав, бросила все дела и знакомой дорогой отправилась в дом семьи Лаза.
Фелиция Морфей писала так:
«Дорогая Дамия,
Понимаю, что ты не слишком рада этому письму, но, прошу, дочитай его до конца.
Ты должна поговорить с Лазом. Мы с Санктусом — его родители, но мы не маги и не можем понять много. Я бы не обратилась к тебе, но мой отец почему-то наотрез отказывается что-либо обсуждать с внуком. Случай во дворце короля выбил его из колеи, он постоянно сосредоточенно о чем-то думает, перестал почти улыбаться и охладел к Лазу. Я не могу ничего из него вытянуть, как бы не старалась, так что приходится обращаться к тебе.