Мелкие боги
Шрифт:
Б'ей Реж собрал все, что осталось от достоинства.
— Я тебя знаю, мы неоднократно встречались!
Смерть долго смотрел на него.
— ЧТО-ТО НЕ ПРИПОМИНАЮ.
— Уверяю тебя…
— ТЫ ВСТРЕЧАЛСЯ С ЛЮДЬМИ. ЕСЛИ БЫ ТЫ ВСТРЕТИЛСЯ СО МНОЙ… МЫ БЫ СЕЙЧАС НЕ РАЗГОВАРИВАЛИ.
— Но что теперь со мной будет?
Смерть пожал плечами.
— ТЕБЕ ЛУЧШЕ ЗНАТЬ, — ответил он и исчез.
— Подожди!
Б'ей Реж бросился на стену и, к своему величайшему удивлению, почувствовал, что она
А потом он понял, что это вовсе не тот коридор, который он помнил так хорошо — с вечными тенями и песком под ногами.
В конце того коридора не было свечения, которое сейчас притягивало его, как магнит притягивает железные опилки.
Неизбежному невозможно сопротивляться. Рано или поздно ты все равно попадешь туда, где тебя уже ждет это самое неизбежное.
Так и случилось.
Б'ей Реж вышел сквозь свечение в пустыню. Небо было черным и усыпанным крупными звездами, но черный песок, уходивший в никуда, был тем не менее ярко освещен.
Пустыня. После смерти — пустыня. Пустыня. И никаких тебе преисподних. Может, еще есть надежда?
Он вспомнил песню из далекого детства. Странно, но она повествовала вовсе не о муках. Никто в ней не корчился под железными копытами. И рассказывала она не об Оме, ужасном в своей ярости. То была простая домашняя песня, внушающая неподдельный ужас своим постоянным повторением:
И ты пойдешь по наводящей грусть пустыне…
— Где я? — спросил он хрипло.
— ЗДЕСЬ НЕТ ПОНЯТИЯ «ГДЕ», — ответил Смерть.
Пойдешь по ней совсем один…
— А что в конце пустыни?
— СУДИЛИЩЕ.
И никто не пройдет ее за тебя…
Б'ей Реж оглядел бесконечный унылый простор.
— И я пойду по ней совсем один? — прошептал он. — Но в песне говорится, что это поистине ужасная пустыня…
— НЕУЖЕЛИ? ВПРОЧЕМ, МНЕ ПОРА, Я НЕСКОЛЬКО ЗАДЕРЖАЛСЯ ЗДЕСЬ…
Смерть исчез.
Б'ей Реж по привычке глубоко вздохнул. Может, ему удастся отыскать пару камней. Маленький — чтобы взять в руку, а большой — чтобы спрятаться за ним, пока он будет поджидать Ворбиса…
Эта мысль пришла ему в голову тоже по привычке. Месть? Здесь?
Он улыбнулся.
«Прояви благоразумие. Ты же был легионером. Это просто пустыня. Сколько ты их пересек в свое время?
И ты выжил, познавая их. В самой безжизненной пустыне обитают целые племена. Они умеют слизывать воду с теневой стороны барханов и все такое прочее… Такие пустыни они считают своим домом.Посели их на огороде, и они решат, что ты сошел с ума…»
В голове мелькнуло некое давно слышанное изречение: пустыня —
«Здесь нет места для лжи. Нет места притворству. Так всегда в пустынях. Остаешься только ты — и то, во что ты веришь.
А во что я всегда верил?
Я верил, что, если человек в общем и целом живет правильно, не в соответствии с тем, что твердят жрецы, а в соответствии с тем, что ему кажется пристойным и честным, в конце концов все обернется к лучшему».
Несколько запутанно для жизненного кредо. Но пустыня разом стала выглядеть более привлекательной.
Б'ей Реж отправился в путь.
Мул был невысоким, а ноги Бруты — длинными. При желании юноша мог встать и пропустить животное под собой.
Порядок процессии был не совсем таким, каковым мог представить его непосвященный. Сержант Симони и его легионеры ехали впереди, по обе стороны дороги.
За ними следовали слуги, чиновники и мелкие жрецы. Ворбис ехал позади всех, как и подобало эксквизитору, следящему за своим стадом.
А Брута ехал рядом. Впрочем, от такой чести он бы с радостью отказался. Брута относился к тем людям, которые потеют даже в морозный день, и пыль прилипала к нему, словно вторая песчаная кожа. Но Ворбис, казалось, получал какое-то извращенное удовольствие от его компании. Иногда он даже задавал ему вопросы:
— Слушай, Брута, сколько, по-твоему, миль мы уже прошли?
— Четыре мили и пять эстадо, господин.
— А откуда ты знаешь?
Ответа на этот вопрос у него не было. Откуда он знает, что небо голубое? Знает, и все тут. Невозможно думать о том, как ты думаешь. Это словно открывать сундук ломом, который заперт внутри самого сундука.
— И сколько времени это у нас заняло?
— Чуть больше семидесяти девяти минут.
Ворбис рассмеялся. Честно говоря, Брута не понял причину его смеха. Для него загадка состояла не в том, каким образом он все помнит, а в том, каким образом другие умудряются столько забыть.
— Твои предки обладали столь же блестящим даром?
Молчание.
— Они тоже все-все помнили? — терпеливо переспросил Ворбис.
— Не знаю. Я помню только бабушку. И у нее была… хорошая память. На некоторые вещи.
Особенно на проступки.
— И хорошее зрение и слух.
То, что она могла видеть и слышать через две стены, казалось ему просто феноменальным.
Брута осторожно повернулся в седле. В миле позади над дорогой поднималось облако пыли.
— А вон и остальные легионеры, — заметил он невзначай.
Его слова, казалось, поразили Ворбиса. Возможно, впервые за несколько лет кто-то посмел обратиться к нему столь непосредственно.
— Остальные? — уточнил он.