Мэллори
Шрифт:
Когда прозвучал последний удар часов, Корридон вошел в квартиру, запер дверь на ключ и засов, включил свет и поднялся по крутой лестнице в гостиную. Сырой затхлый воздух и стерильная чистота напоминали приемную в лечебнице для неимущих.
Прежде чем снять плащ, Корридон опорожнил карманы и обнаружил конверт, который дал ему Ренли; он совсем забыл о нем. Корридон небрежно расправил конверт, прошел в спальню, зажег свет, закурил и повалился на кровать, с удовольствием вытянув ноги. Удачный день — семьсот пятьдесят фунтов!.. Он отнес эти деньги в банк — кассир еще бросил на него удивленный взгляд, — а потом
8
Кенсингтон — фешенебельный район на юго-западе центральной части Лондона.
Корридон позвонил Эффи, сообщил о назначенном приеме у врача и торопливо повесил трубку, стесняясь выслушивать восторженную благодарность.
Еще он встретился с одним человеком в Уайтчепеле [9] и с другим человеком на Балхем-Хай-стрит, и два маленьких пакета, тайком привезенные из Америки в подкладке плаща, перешли из рук в руки. На автобусе он вернулся в Уэст-Энд, пообедал и пошел к себе. Теперь, лежа на кровати и устремив глаза в потолок, он чувствовал себя удовлетворенным.
9
Уайтчепел — один из беднейших районов Лондона.
В тиши комнаты, за надежными металлическими решетками, Корридон вспомнил вдруг о Жанне Персиньи. Интересно, что она сейчас делает?.. Завтра вечером в клубе он скажет ей, что не намерен браться за эту работу. Можно вообразить их реакцию! В глазах Жанны вспыхнет презрение и ярость. Ренли смутится, как человек, случайно уличивший друга в неприличном поступке. Ян схватится за маузер…
Корридон криво усмехнулся: пускай судятся! Что они могут?.. Он вспомнил про конверт Ренли, открыл его и стал рассеянно читать машинописный текст. Ему было неинтересно. Ну кто такой Мэллори? Ничего не значащее имя… Корридон читал от скуки — надо же чем-то заняться перед сном.
«Брайан Мэллори. Родился 4 февраля 1916 года. Рост — метр восемьдесят шесть. Вес — восемьдесят пять килограммов. Волосы темно-каштановые, глаза карие, кожа светлая.
Особые приметы: голос — вследствие ранения во время бегства из лагеря — тихий, сдавленный. Не может кричать, но говорит отчетливо и ясно.
Привычки: когда злится, имеет обыкновение бить правым кулаком в ладонь левой руки. Когда доволен, потирает руки. Сигарету держит всегда между большим и указательным пальцами. Спички зажигает о ноготь большого пальца. Гордится своей невозмутимостью, смеется и улыбается редко».
Корридон нетерпеливо хмыкнул и заглянул наугад на следующую страницу.
«Единственная родственница — тетка, мисс Хильда Мэллори, воспитывала его с четырехлетнего возраста, после смерти матери. С отцом отношения были плохие, встречались редко. Тем не менее, отец сделал его своим наследником и оставил большое
Корридон зевнул и, скомкав листки, бросил их в угол комнаты.
«Надо раздеться и лечь по-настоящему», — подумал он, закрыв глаза. Прошло несколько минут. Он не шевелился. Его лицо постепенно разгладилось и утратило выражение жесткости. Корридон заснул.
Ему снилось, что в конце постели, сложив на коленях изящные белые руки, сидит Мария Гауптман. Ее лицо разбито и окровавлено — как тогда, когда она лежала мертвая у его ног. Она пытается что-то сказать, но от ее головы остались лишь широко раскрытые глаза над зияющим провалом с несколькими торчащими зубами. И все же он твердо знает: она пытается что-то сказать.
Не первый раз ему снился этот сон, и всегда у него складывалось впечатление, что Мария собирается сказать что-то очень важное… Но она ничего не говорила — просто сидела на постели, вселяя в его сердце ужас; сидела и не уходила.
Корридон проснулся от стука в дверь. Он оторвал голову от подушки, чувствуя, как ноют челюсти, — опять во сне скрипел зубами, прислушался. Когда стук повторился, он бесшумно скользнул в гостиную, не зажигая света, отодвинул занавески и выглянул в окно. Фигура едва виднелась в лунном свете. Жанна была все в тех же черных брюках и черном свитере. Она стояла, засунув руки в карманы, с непокрытой головой, с сигаретой в губах.
Корридон застыл на миг, не сводя с нее глаз, потом включил свет и спустился по лестнице. Он понятия не имел о причинах столь позднего визита, но открыл дверь, не колеблясь.
— Входите. Вы одна?
— Да, — ответила Жанна, ступив в маленькую прихожую.
— Поднимайтесь наверх, — сказал Корридон и закрыл дверь — но лишь после того, как выглянул во тьму и убедился, что Ян или Ренли не прячутся в тени поблизости.
Жанна поднималась по лестнице, а он следовал за ней, глядя на прямую спину, на покачивающиеся бедра. Девушка вошла в гостиную и остановилась возле камина.
— Что привело вас сюда в такой поздний час? — спросил Корридон с порога. — Я уж собирался ложиться — плохо выспался прошлой ночью.
Она отвела от него взгляд и стала рассматривать комнату — ничего не упуская, впитывая каждую деталь. Наблюдая за ней, Корридон впервые обратил внимание на убогую скудость обстановки, на потертый ковер, кресло с выпирающей пружиной, старый, с пятнами, стол…
— Выпьете немного? — резко спросил он, сняв с полки бутылку джина. — Где-то должен быть и вермут.
Корридон скрылся на кухне, раздраженный тем, что ему понадобился предлог, чтобы уединиться и прийти в себя от ее тревожащего присутствия. Когда он, найдя вермут, вернулся в комнату, беспокойство улеглось, но скованность и напряжение остались.
Жанна все так же стояла у камина — безмолвно, недвижно, настороженно. Насвистывая сквозь зубы нехитрый мотивчик, Корридон смешал коктейль и поставил на стол бокалы.
— Чувствуйте себя, как дома. Эту дыру, конечно, трудно назвать домом, но лучшего у меня нет. — Он сел в кресло, и оно затрещало под его тяжестью. — Ваше здоровье! — Корридон сделал глоток и поморщился. — Паршивый вермут, надо сказать…
Девушка будто не замечала предложенного бокала.
— У вас обыкновение давать слово и нарушать его, так ведь?