Мельник ностальгии (сборник)

Нобре Антонио Перейра

4

И колокол зовёт к новене,Звук сокровенней.Звук колокола сокровенней,Зовёт к новене.О, девушки, в покое забытьяМолитесь!Литания о душах, как моя,Молитесь!О, Матерь скорбных, мой оплот средь бытия,Быть может, дочь ты дашь мне в час благословенный,Чтоб мог идущей с матерью её увидеть яВо дни новены…

5

К последнему причастью звонСо всех сторон.Доносится со всех сторонК причастью звон.Зажгите, люди свет в ночи,Зажгите!Пусть плачет в окнах воск свечи,Зажгите!Пронижут небо звёзд лучи,Зажжётся!Сейчас меж звёзд душа в ночиЗажжётся…

6

Чу, похоронный звон в предместье,Звонят все вместе,Колокола звонят все вместеВ одном предместье.Они лежат под образами.Сеньор! Сеньор [40] !Лежат с закрытыми глазами.Сеньор! Сеньор!Грущу о тех, кто молчалив под образами,Ах, рану ты мою не береди…С закрытыми глазами! С закрытыми глазами!И руки на груди.Вот, похоронный звон в предместье,Длин! Дланг! Длинг! Длонг!Колокола звонят все вместе,Длонг! Длин! Длинг! Длонг!

40

«Сеньор» – обычное в Португалии обращение к Богу.

Париж, 1891

Полная

луна

Под влиянием луны

Вновь осень. Воды дальние горят:То солнца бриг пылает, умирая.О, вечера, что таинства творят,Что вдохновеньем полнятся до края.Дороги, как вода, вдали блестят,Текут они, как реки в лунном свете,А рек сереброструйный стройный лад,Как будто трасс причудливые сети.И чёрных тополей трепещет ряд:Шаль просят, чтоб согреться, у прохожих,А трясогузки так пищат! пищат!Справляя свадьбы в гнёздышках пригожих.Как благовонье, мелкий дождь душист,Так сладко ртом его ловить левкою!Невеста-деревце под ветра свистРоняет флёрдоранж, взмахнув рукою.Залётный дождик – гость из дальних стран,Давно безводье землю истощает.Гремит с амвона падре-Океан:О пользе слёз Луне он возвещает.Луна, в чей плен так сладостно попасть!Луна, чьи фазы помнят при посеве!На океан твоя простёрта власть,На женщин, тех, что носят плод во чреве.Магичен в полнолунье твой восход!Твой ореол – Поэзии потоки,Их, кажется, струит небесный свод:Смочи перо – и сами льются строки…Октябрьским вечером придётЛуна Сменить волшебным свет бесстрастный Феба.Изящества и прелести полна [41] ,Монашка вечная ночного неба.

41

В оригинале парафраза слов Квинтилиана о Горации: plenus est jucunditatis et gratiae – полный прелести и изящества (Quint. Inst.

Orat. 10,1, 96).

Порту 1886

Дон Неудачник

Добрый друг, о котором пою,Невезучим родня горемыкам,Он предчувствовал долю свою:Родился с горьким плачем и криком!Бедный мальчик, заранее зная:Удручённым покоя здесь нет, —Горько плакал, родных умоляя,Чтоб его не тащили на свет.Восклицая: «Уже озорство!Ну, и хват! Так и ждёт нахлобучки!»Акушерка без спросу егоПодхватила под белые ручки.Вырос он, увидал без труда:Проку в жалобах, в общем-то, мало…В меланхолию впал он тогда,И она его не оставляла.Страсть любовная грянула грозноИ сразила его наповал.Суицидом он бредил серьёзноИ луне обещанья давал.Был в Коимбре однажды обед.Пьют студенты, витийствуют в раже!Он вина обоняет букет,Но не пьёт, ну, ни капельки даже!Да, подобного нет сумасброда:Он не ел, и не спал, и не пил.Он – наследник великого рода,От семьи – и аскеза, и пыл.Приходил в дом игорный, сеньоры,А друзей там его – без числа.– Ах! Он сглазит! – шептали партнёры.Так и было: им карта не шла.Как-то в мае приспела пора:Проводили призыв ежегодный.Он приехал, но все доктораПишут: к армии он непригодный.От несчастий уставший тогдаСтал он странствовать – в пику кручине,Но сходили с путей поезда,Пароходы тонули в пучине.Он спасался на шлюпке… Сердит,Бог морей всё ж карал по-хозяйски,То канал де Ла-Манш подтвердитИ сиятельный рыцарь Бискайский.Будь экзамен, будь конкурс какой —Средь последних всегда, бесталанный!И, вконец замордован тоской,Одержим стал он манией странной.Вот к примеру такой анекдот,Сами черти в насмешку внушили:Будто все, кто в деревне живёт,Погубить его разом решили.Он хитёр, не попал в западню,Значит, способы будут другими.И теперь ему дважды на днюВ воду яд подсыпают, как в Риме.Что же делать? Он рыб достаёт:Пусть поплавают прежде в кувшине!Живы рыбки – без страха он пьёт, —Только эдак и дожил доныне!Как наивны его миражи…Ну, давайте рассудим толково:Вы-то сами, мои госпожи,Вы смогли бы любить вот такого?Ум живой и всегда увлечённый,хоть и помнит, что всё – суета,Он теперь на земле освящённойИщет мощи Исуса Христа.Вы, сеньоры, пускаетесь в свет,Может, встретите вы горемыку:Просьбу вспомните, важный предмет:Земляку передайте привет…Бедный Шику, мой друг! Бедный Шику^[1]!

Париж, 1893

Моя трубка

О, трубка! Дивное кадило,Тебе я должное воздам,В честь прошлого, что так мне мило,Курить я буду фимиам.И этот дым, душист и тонок,Напомнит, как я вечерком,Ещё проказливый ребёнок,Боясь отца, курил тайком.Счастливыми, цветными снамиВозникнут, в памяти летя,Мужчина в полутёмном храме,За ручку с нянькою – дитя.И в тишине слепой и хрупкой,В ночной глубокой тишине,Оставив всё, с любимой трубкойБеседую наедине.Я с трубкой обо всём судачуВ той башне Анту^[1], где живу.Проходит ночь…Порой я плачу,Куря и слушая сову.Ах, трубка, я молчу об этом,Но про себя печалюсь я:Верна ты дружеским обетам,Но где другие – где друзья?Укрыл давно их сумрак синий…Ближайшие, те, трое, Те^[2]…Погибли или на чужбинеСледы их скрыты в темноте.Коль Бог настроен благодушно,Прошу о мёртвых, и во снеОни, печально и послушно,С кладбищ своих идут ко мне.Гостей из этой дали дальнейВстречаю, обращаясь в слух,Беседуем мы с ними в спальне,Пока не закричит петух.Другие странствуют по свету,Пять океанов, миль не счесть…Сто лет от вас ни строчки нету!И живы ли ещё? Бог весть…Сиротство так сродни покою,Живу, печалью осиян.Друзья, что навсегда со мною,Вы: осень, трубка, океан!Когда застынет кровь в ознобе,И я закончу путь земной,В украшенном, добротном гробеПодруга трубка, будь со мной!Сиделка, ты меня устроишь,Обрядишь и проводишь в путь,И коль глаза мне не закроешь,Не страшно! Только не забудь:Пускай моя подруга трубкаЛежит со мною, в головах.Набей её полней голубка:.Табак «Голд Флай» – я им пропах…Дружок, ну как отель «Могила»?Комфорт неважный в номерах?С тобой и здесь устроюсь мило,Забуду, что теперь я прах…

Коимбра, 1889

Баллада о гробе

Сосед мой – плотник. Он торгуетОт Доны Смерти разным платьемВсё наметает, обмозгует,И шьёт, и рад своим занятьям.Всем деревянные костюмыОн мастерит: чужим и сватьям;Хоть бедняки, хоть толстосумы,Сработает на вкус любой,В пределах выделенной суммыУкрасит бархатом, резьбой.Моё пальто мне надоелоИ я не совладал с собой:Пошёл туда: – Костюм мне нужен…Сосед тотчас взялся за дело:Искал везде, забыв про ужин…– Вот этот дёшев, очень мил.(Он сшит по моде, не обужен,Я сразу о цене спросил).– Отглажу, чтоб при всём параде, —Добряк рубанок ухватил.Друзья, поверьте, Бога ради:Что на своих похоронахВ таком изысканном нарядеЯ буду денди – просто «ах!»

Париж, 1891

Красная лихорадка [42]

Ах, розы винные! Откройтесь мне до донца!Целую вашу грудь, о, как она сладка!Хмелею всё сильней: я пью настой из солнцаО, этот терпкий вкус последнего глотка!Цветки кровавых роз! откройте грудь смелее,И запаха волна долины наводнит:Офелий лунный лик, в речной струе

белея,В том запахе живёт, поёт, влечёт, манит…Камелии! чуть-чуть вы губы отворите:Луне, одной луне – томленье ваших чаш!Мне, наперстянки, яд пунцовый подарите,Тюльпаны, дайте мне багряный гений ваш…Ах, маки, я сражён, и вы – мой сон бредовый,И я пчелой вопьюсь в безумно-красный рот.Мой улей я создам, о, это дом медовый:Жестокой жажды жар…пунцовый сумрак сот…Вы, астры, щёки мне раскрасьте в цвет кораллаЧтоб кровью молоко и оникс лалом стал.Так после боя всё в крови густой и алой,Снаряды и сердца: кровоточит металл…Я страстоцвет молю, молю средь тьмы хулящей:Раскрой же лепестков истерзанную плоть,Ты, ярость цвета, ввысь извергни огнь палящий!О, красный хохот язв и мук твоих, Господь…Цветы раскалены – дымящие вулканы!О, лавою своей натрите вы меня!Во мне звучит оркестр из ваших гимнов тканый,О, дайте силы мне! О, дайте мне огня!О, дайте крови мне: пусть кровоток цветочныйВ моих сосудах жизнь блаженно разольёт!В них крови нет своей, они бесцветны, точноПечаль в них обжилась, на всём её налёт…Не скрыть больной души, но есть одна отрада.Цветы! Как встречу вас, скачу повеселев!И кровь тогда бурлит подобьем водопада,И вою, и реву, томимый жаждой лев!Врезаюсь в небосвод, где звёздная дорога,Где Бесконечность льёт кипящим серебром,И завершу полёт у стоп пресветлых БогаИз катапульты ввысь заброшенным ядром.Люблю я красный цвет! Пусть гостия закатаРассеет скуку мне, сожжёт печаль дотла…Но в миг, когда душа беспамятством крылата,Шарлотта, мой цветок! Она бела, бела…

42

Стихотворение посвящено англичанке мисс Шарлотт (Charlotte Clara Thorne), гувернантке в богатой английской семье, с которой Антонио Нобре встречался более года (1886–1887) и в которую был влюблён.

Леса, 1886

Закаты Франции

– Старое вино солнечного зноя!Чашу мне налей славного Грааля.Солнца багрецом, точно после боя,Запад-цирк залит под пятой мистраля.Чужестранцы вы, мне вы не родные,Франции закаты, не люблю вас, нет!– Солнце, ночь близка! В пелене туманаНапоследок твой шабаш хороводит…Падре-Океан из муки багрянойГостию слепил, причащать приходит.Троицы лучи на стекле цветные,Час, когда помол мельники честныеПонесут домой, оставляя след…Мощь твоя, закат! Дантов Ад камлает:Грозный бой светил! Праздник злых колдуний!Страшная, в крови, голова пылает,Заклиная день мраком новолуний.– В мире в этот час тишина такая!Франции закаты, не люблю вас, нет!Смеха семь цветов: радуга искрится,Там Иуды зрак меж орлов! О, Солнце!Пусть же развернёт свиток Плащаница,Лик Христа явив в каждом волоконце!В этот час замрёт суета людская:Мне кивнёт Инеш, лавку замыкая,И идёт с полей Педро, наш сосед…Солнце! Ты – титан сей летучей глыбы,Кровь её ты льёшь: вся в крови орбита.А сама Земля, то ль с креста, то ль с дыбы,То ль твоим ядром грудь её пробита…– Час, когда вода раскроит суглинок…Франции закаты, не люблю вас, нет!Море и закат! Зелень льёт пурпурным…Грозовая даль! Мчит мистраль сурово.В сумерках мычит лунная корова,Брызжет молоком, жёлтым и лазурнымЧас, когда пройдут в золоте пылинок,Девушки, что в храм горлиц-урсулинок,Чистый и благой свой несут рассвет…Ах, мои глаза! Двое старых пьяниц!Солнце! В честь твою – сладкий хмель муската!И горячкой в грудь винных чар багрянец…Здравие твоё, Сир Фальстаф заката!– Я люблю закат, но не столь кровавый,Франции закаты, не люблю вас, нет!Ну, прощай! Пора. К ночи разыгралисьМоряки-ветра, не по души ль наши?А светила в круг в кабачке собрались,Пьют они и пьют медленные чаши.О, чахотки след – плат от крови ржавый!О, небес плевок свету Божьей славы!Франции закаты, не люблю вас, нет!

Париж, 1891

Наугад

Первый мужчинаКакой огромный мир! И я так одинок!Отец мой – небо. Мать – гора меж двух дорог.ГораЗнай: волосы мои – вся тьма лесов тенистых,И вены – речек синь, прозрачных, нежных, чистых.РекиМы – Лета пот, елей на травяном ковре,Луны водой святой мы станем в январе!ЛунаЯ – древнее ядро: столетьям несть числа,Как – Бога супротив – Земля войну вела…ЗемляОдно из яблок я, а было их немало…И к деве в некий миг я с яблони упала!ЯблоняЕщё плодов не счесть! Идите все в мой сад,Трясите яблоню – и звёзды полетят!ЗвёздыГлядимся в зеркало морей, роняя свет,Морские звёзды там рождаются в ответ…МореЯ – падре. Из воды мои святые книги:Зажгите мой алтарь, вы, красные молний миги!МолнииМы – сумрачных ночей крылатый дикий конь,Погоста Вечности блуждающий огонь.Вечность.Я – море нежное, здесь можешь отдохнуть.Надежды высохла река…забудь… забудь…НадеждаЯ умерла, ушла, нет более Надежды,У кипарисов на Земле – мои одежды.КипарисыМы кладбища покой всегда храним печальный:Указываем ввысь как символ погребальный.КладбищаВ раздумьи небеса: ещё вся рожь не сжата,Всех мёртвых не вместит юдоль Иосафата…МёртвыеСтолетья рушатся, и все проходят сроки —Мы ж – сони вечные, и вечно одиноки!

Порто, 1885

У огня^[1]

Ноябрь. Один! Мой Бог! Как этот мир мне скучен!И ни души нигде…Лишь марево свечей.Ночь длится без конца… О, Боже! Я измучен.Как ветра жалкий вой, моей душе созвученСплин этих нескончаемых ночей!Как холодно! Окно, где тесно чёрным тучам…Постель, как лёд… Жозеф^[2], ещё угля!И лишь когда умрёт всё в пламени певучем,И сердце, догорев, взовьётся, став летучим,Сон снизойдёт, мне веки тяжеля…Мяуканье и вой – то ветра истерия:Шторм близится, и небосвод свинцов!На шкотах, эй! Рыбак! Читай «Аве Мария!»Вода так холодна! Безжалостна стихия…Как страшен вид плывущих мертвецов!Сон не идёт. Тоска! Под тихий свет лампадИ за окном струящуюся просиньМеня уносит боль. Распад сознанья, адСомнамбулический. Я вижу листопадВ апреле… О, души скорбящей осень!О, жизнь! Счастливцы те, чьей жизни рвётся нить,Я знаю: умирающие кротки…Твоё сиротство, Смерть, хотел бы я делить!Чу! Стук. Здесь кто-то есть? Вновь начало штормить?..То бедный Жорж! Он кашляет в чахотке…Ноябрь чахоточных! Пора недомоганийИ судорог последних до утра…Священник радостен и потирает длани,Аптека соберёт с больных побольше дани,У плотников – горячая пора…Вот поезд… Он меня на миг преображает,Но прошепчу: «Не надо, не прельщай…»«Прощай и в добрый путь!» Пусть нас мечта сближает,Пусть счастлив будет тот, кто нынче уезжает,И горе всем оставшимся… Прощай!Все странствия – обман, и в мире всё обман:Зло всюду – от людей, добро – от Бога…Антеро [43] милый прах! Там бьёт крылом баклан…Хочу молиться там, других не надо стран,Лишь в 'Aгеда испить воды немного…В Испании я был, там улочки узки,А Франция так по ночам пригожа!В Германии блуждал, одетый щегольски…Я видел много стран, моря, снега, пески…Тоска! Тоска! Везде одно и то же!Уймите звуки вы циничных этих песен,Пивные душные. О, звёзды в вышине!Природа, лунный свет! Мне здешний воздух пресен!О, тополя в ночи, чей запах так чудесен,Подобные мечтам… Ещё вы снитесь мне!Меня не мучит боль. Я счастлив этой веройВ Иную жизнь, там, в Небе ледяном.Я продал книги, я идеи счёл химерой,И медальон [44] ношу я на цепочке серой,Беседую с ним часто перед сном.А дождь идёт…Мой Бог! Как этот мир мне скучен!И в доме никого. Лишь ветер – в сто бичей.Ночь длится без конца… О, Боже! Я измучен.Как ветра жалкий вой, моей душе созвученСмертельный сплин моих отравленных ночей!

43

Антеро де Кентал (1842–1891) – португальский поэт, философ, политик, родился на острове Святого Михаила (Мигела) из архипелага Азорских островов, где в 1891 году покончил с собой и был похоронен.

44

Медальон с портретом невесты поэта.