Мелочи жизни

Полонский Георгий Исидорович

Схватив измазанные салатом брюки, Юля поспешила скрыться в ванной. —Я быстро!

В квартире Кузнецовых-старших все наконец сели за стол.

На председательском месте Анатолий Федорович. Рядом с ним — Маша.

— Анна Степановна, я помогу, скажите что... — заметив озабоченность свекрови, проговорила Маша.

— Сиди, Машенька, сиди. Дома ты нас принимаешь, здесь мы тебя. Расскажи лучше, как тебе удается концы с концами сводить в наше время? — остановил ее Анатолий Федорович.

— А мне, Анатолий Федорович,

ваш сын помогает. А вместе все легко!

— Ага. Слушай ее больше! Она, пап, меня уже даже на рынок не пускает. Говорит, я покупать не умею. И все меня обвешивают и обманывают...

— Это у него с детства, — подмигнул внуку Анатолий Федорович, — с марок... Счастье еще, что с женой повезло. А то бы совсем пропал... Ну да ладно, вроде все собрались. Каждый раз, когда мы собираемся всей семьей за этим столом, мне хочется сказать, что...

— Юльки нет, Кати... — перебила мужа Анна Степановна. — А ты говоришь все!

— Ничего, большинство здесь. Так вот, я хочу вам сказать, дети мои...

— И внуки... — встрял на этот раз Саша.

— И внуки... Семья — это самое главное! И нет никого человеку ближе, чем члены его семьи. — Анатолий Федорович многозначительно посмотрел на Машу с Сергеем. — Очень я боюсь, что вот не станет меня и, например, Сережка Кате по праздникам только звонить станет.

— Ага, а ее еще и дома не окажется. Пап, кончай, очень кушать хочется, — потихоньку прикладываясь к салату, поторопил отца Сергей.

— Маш, Сашеньке картошечки положи... — прошептала Анна Степановна.

— Ладно, — наконец поняв, что выступление ему сорвали окончательно, объявил Анатолий Федорович. — Давайте выпьем за нашу маму и постараемся ее не огорчать.

Юля еще продолжала «спасать» в ванной сорокинские брюки, когда раздался телефонный звонок.

— Вас слушают, — снял трубку Сорокин. Находившаяся на другом конце провода Костикова растерянно застыла.

— Мсье... — наконец решилась она. — Мсье, же не манж па сисжюр...

— Жаклин? — опешил Сорокин.

— Йес, йес! — путая языки, лепила Костикова. — Се ля ви. Шерше ля фам. Ля бензино. Ля петролеум... Кам он, бэби! Летз гоу!

— Ага. Понятно. Бензина нет, — по-своему перевел Сорокин. И, не заметив вошедшей в комнату Юли, продолжал: — Короче, это... Ю ар уэлкам!

— Оу! Уэлкам! Оф кос! Я лав раша! — с энтузиазмом ответила Настя.

— С кем ты?! — Юля выхватила трубку.—Алло! Кто это?.. Але... Да говорите же!

— Нет, Кузнецова! — раздался голос Костиковой. — У тебя папа не народный депутат! Он у тебя писатель-фантаст!

— О чем ты?! — растерялась Юля.

— А мама, — продолжала Настя, — поэт-песенник! Костикова положила трубку.

— Так что ты там гнала насчет Жаклин?! — Сорокин победоносно посмотрел на Юлю. — Нормально поговорили. Бензин заправила. Скоро будет.

— Тебе не холодно? — глядя на завернутого в плед Сорокина, спросила

Юля.

— Нет.

— Может быть, выпьешь немножко?

— Давай.

Юля налила до краев рюмку, подошла к магнитофону, сменила кассету.

— Потанцуем? — спросила она.

— В пледе, что ли?

— Ну зачем? Я думаю, тебе не будет холодно, — многозначительно намекнула Юля.

Скинув плед, Сорокин уверенно обнял Юлю, прижал... Зажмурившись, Юля на этот раз готова была терпеть до конца.

Сорокин начал расстегивать на ней кофту, поцеловал в шею.

Юля на мгновение открыла глаза и вдруг увидела в зеркале... голые ноги Сорокина... Не удержавшись, захохотала.

— Ты чего? Чего ты ржешь-то?!

Юлин смех уже больше напоминал истерику.

— Да пошла ты! — Рассвирепевший Сорокин, похоже, готов был уйти уже без штанов.

— Извини. Извини меня, — испуганная Юля увлекла Сорокина к дивану.

— То-то, — снова начав целовать ее, прошептал Сорокин. Вдруг, осознав, что Юля плачет, остановился.

— Чего с тобой? Я не понял, ты чего?.. В первый раз, что ли?

Юля кивнула сквозь слезы. —А реветь-то чего?

— Я... Ты... Ты извини меня... Я не могу.

— А чего звала тоща?

Юля жалобно посмотрела на Сорокина и, вдруг разрыдавшись сильнее прежнего, прижалась к нему.

— Ну что я, уродина? Да? Уродина? Ведь нет?! Ведь ты же со мной хотел! А он нет! А если я только с ним хочу?! Если я его люблю!

— Кого — его?! — окончательно растерялся, естественно, ничего не подозревавший о существовании модельера Шведова Сорокин.

Смутившись от своей излишней откровенности, Юля вскочила, бросилась в ванную, заперлась и, открыв краны — может быть, вырвавшаяся на свободу вода сможет заглушить ее плач, — опять заревела.

Сорокин подошел к двери ванной. Дернул за ручку и, убедившись, что она заперта, присел на корточки рядом.

— Кузя... Ты там в порядке? Юля не ответила.

— Кузь, ты это... Может, помочь чего?

— У тебя бритва есть? — мрачно спросила Юля. —Зачем?

— Очень вены вскрыть хочется. Говорят, это в ванне с горячей водой делают.

— А может, не надо... — испугался Сорокин.

— Надо.

— Кузь! Да ладно тебе! Перестань, говорю! Из-за каждого резаться — вен не хватит! — уговаривал Сорокин. — Тем более из-за козла какого-то!

— Он не козел... Он старый козел.

— Во! Правильно! А ты молодая! Юная, можно сказать! — делая все, чтобы разговор не прервался, нес чушь Сорокин. — У тебя еще вся жизнь впереди! Тебе детей рожать надо. Сыновей. Защитников родины! А если завтра война?!.. Юльк! Ты представляешь, если завтра война! Не молчи. Слышишь?! Я, если хочешь знать, тоже один раз был это... Влюблен. Часа два. Пока не поговорили. Такая дура оказалась... Чего ты молчишь-то?! Чего ты молчишь?! Кузя! Кузнецова!