Мелочи жизни
Шрифт:
— Племянник, привет!
Маша вопросительно посмотрела на мужа. Тот только пожал плечами:
— Он говорит, что такие вещи родителям не рассказывают.
— А ему расскажет. — Похоже, у нее не было никакой надежды.
— Запросто, — вступилась Катя. — У него гаишник через две минуты разговора чуть ли не в брата превращается. А тут родная кровь...
Маша обреченно смотрела прямо перед собой.
Катя невольно подметила, что дело тут не только в сыне. Но расспросы решила отложить. Зачем торопиться? Может
— Господи, — молитвенно прошептала Маша. Губы ее шевелились, хотя голоса слышно не было.
Анна Степановна и Анатолий Федорович пили чай. В кухне стояла напряженная тишина. Горсть конфет, положенная прямо на салфетку, осталась нетронутой. «Сашке их хватило бы на десять минут, — невольно пришло в голову Анне Степановне. — Господи, что же это такое? За что так нашего мальчика?»
— Я не понимаю. Почему не обратились в милицию, не подняли общественность! — В ее голосе чувствовалась горечь. — Я бы уже была в школе, на родительском комитете.
— Аня, о чем ты говоришь? — удивился Анатолий Федорович. — Сейчас совершенно другое время! И если Саша просит, чтобы не звонили в милицию, значит, нельзя звонить.
— Он ребенок и не понимает, что говорит. — Казалось, что она сейчас заплачет.
Анатолий Федорович вздохнул, отставил чашку, какой уж тут аппетит:
— Но это, к сожалению, единственное, что он вообще говорит. Аня, ведь ему каждый день ходить в эту школу. По этой улице. Через этот двор. Мало ли что может с ним произойти!
— Вот из-за таких, как ты, и растет преступность! — не выдержала Анна Степановна. — Вместо того чтобы всем миром бороться с этим хулиганьем, вы откупаетесь и поощряете их на следующие выходки...
Анатолий Федорович усмехнулся, поставил чашку в раковину и молча пошел из кухни. На пороге он обернулся:
— Твоя вера в милицию наивна и трогательна. Но даже если они захотят — невозможно поставить по милиционеру на каждом углу, в каждом подъезде, рядом с каждым школьником...
— Жалко, Юльки нет, — крикнула ему вслед Анна Степановна. — Уж она-то меня бы поддержала.
Катя и Маша по-прежнему молча сидели напротив друг друга. Сергей пристроился на стуле около стены. Было похоже, что он не хочет ни сидеть рядом с Машей, ни говорить с ней. А может, он просто не знал о чем. Все самое главное было сказано, и добавить к этому было нечего.
Он встал. Подошел к двери, за которой уже полчаса назад скрылся Гоша. Застыл, пытаясь расслышать, о чем там идет речь. Но тут дверь распахнулась. На пороге явился сияющий Гоша. Невольная улыбка появилась и на заплаканном Машином лице.
— Нехорошо, батенька! Нехорошо! — весело закричал он, притворно хмурясь. — Непедагогично это, подслушивать. Хотя педагог у нас, конечно, она, — он повернулся к Маше. — Но TBI, — Гоша уперся пальцем Сергею в грудь, — муж педагога.
Гоша прикрыл дверь в Сашину комнату.
— Ну что он?! — первой не выдержала Маша.
— Кто — он? — Гоша явно был в ударе, но, видя, что всем не до шуток, сдался: — Ах он! Все нормально, только кушать очень хочет, а вы ему не даете.
Игорь Андреевич третий день не мог найти себе места. Сначала он думал, что все происходящее — вполне закономерно. Ведь не девочка она, а замужняя женщина, которая ради него, Шведова, хочет бросить мужа, с которым прожила больше пятнадцати лет. Ему это было не так-то просто понять. Он не был женат, у него не было детей, и поэтому он вел себя как подросток.
Игорь Андреевич жутко ревновал и раздражался по пустякам. Хотя вряд ли можно было назвать пустяками то, что выводило его из себя больше всего: он уже два дня звонил Маше, но она либо бросала трубку, либо вообще не подходила. Это полбеды — могло быть так, что ей неудобно было говорить. Больше всего тревожило, что она за эти дни ни разу не позвонила, хотя наверняка знала, что он переживает.
Шведов медленно зашел в приемную. Регина сидела за столом, записывая что-то в большую бухгалтерскую книгу.
— Мне никто не звонил? — Он тщетно попытался замаскировать раздражение.
Регина подняла удивленное лицо:
— Нет...
Ему хотелось выйти, уединиться в своем кабинете, подумать о том, что происходит и как к этому относиться, но, поймав на себе выжидающий взгляд секретарши, невольно остановился и задал вопрос:
— Регина, я тебя не спрашивал, предполагая, что все в порядке. Но сейчас у меня возникли сомнения. Что там с этим инженером?
Регина слегка замешкалась, соображая. Наконец, догадавшись, о ком идет речь, все же решила уточнить:
— Каким? Мужем Марии Петровны?
— А что у нас, много инженеров? — Шведов раздражался все больше и больше.
— Ой, даже наоборот, — Регина уже предвкушала эффект, который должно произвести на него заготовленное сообщение. — Помните, к нам приходил мастер?
Шведов недоуменно посмотрел на Регину.
— Свет делал, — с радостью уточнила она. — Когда у нас щит перегорел. Помните, он вам еще понравился!
— Ну, — нетерпеливо перебил Шведов.
— Так вот, оказывается, он и есть ее муж.
— Он — ее муж?! — Шведов сначала удивился, но спустя мгновение понял, что удивляться здесь нечему. В его жизни были и более странные совпадения. Он поправил галстук: — И что? — Это было сказано таким тоном, словно ему не в первый раз приходилось иметь дело с чужими мужьями, да еще знакомиться с ними и пить коньяк.
— Все как вы велели: принят, обласкан, назначен, утвержден. — Регина наблюдала за шефом с любопытством опытного биолога, рассматривавшего редкое растение. — Скоро будет отправлен... Все по высшему разряду...