Мелодия Миэры
Шрифт:
Это одно из любимых выражений Александера. Им он дает понять, что чья-то мыслительная деятельность становится слишком однообразной. Дэм собирается сказать, что ему как раз жарко, но его бьет озноб.
Александер исчезает, а Дагомар скачет на лошади по изрытому полю в толпе сражающихся людей. Выстрел, и его конь начинает падать. Дагомар оказывается на земле. На поле много мертвых и умирающих. Он одет в грязную белую форму, окрашенную чьей-то кровью. А может, и его. Он встает и пытается бежать вперед. Ноги тяжелые, непослушные, и Дагомар понимает, что это сон. Но
Перед ним оказывается человек на лошади. Противник одет в темный мундир, на голове высокая шапка. Дагомар приближается к нему со своей саблей и смотрит в лицо. Из-под высокой шапки выбиваются пепельные кудри. Темно-серые глаза и совсем молодое лицо… Лицо Миммы.
Глава 7
Inter pares amicitia. Дружба между равными
Не все просто с океаническим чувством
Дэм приехал к морю. У него выдались два свободных выходных без ночных дежурств и консультаций, он взял еще день отпуска и прыгнул в самолет.
Накануне Александер одолевал его разговорами об океаническом чувстве.
– Скажи мне, брат Дагомар, – выяснял Александер. – этот твой снисходительный взгляд сквозь несовершенства окружающих, нежный, как у нажравшегося упыря, отражает «океаническое чувство»? Ну, или хотя бы что-то приближающееся?
Увидев задумчивое выражение лица в ответ, Александер принялся уточнять свою мысль:
– Тебе больше нравятся другие названия? «Вселенское чувство»? «Космическое сознание»? Кстати, я давно не видел этот взгляд. И понял, что мне чего-то недостает.
– Ты прав, пожалуй, – ответил Дэм. – В том, что в последнее время я не успеваю размышлять без мыслей. Видимо, в эти моменты у меня появляется полюбившийся тебе взгляд. Что же до океанического чувства, то …возможно…это что-то из такого спектра… Но, знаешь ли, урывками.
– Я полагаю, что имеет смысл связать урывки в нечто вразумительное, чтобы изложить потом подходящим для написания программы образом, – вмешалась Эрменберта, въехавшая в комнату на новом экзоскелете. – Пожалуйста, займись этим, Дагомар. Заодно познакомишься с Уранеллой.
Все это означало, что Дагомару предлагалось отправиться в отпуск. Тем вечером Мимма даже отказалась от очередного сеанса записи ответов на длинные списки вопросов.
Этому занятию они предавались весь последний месяц. Сподвижники Эрменберты притащили откуда-то Дагомару домой «детектор эмоций». С тех пор Мимма обвешивала его датчиками и задавала бесконечные вопросы, в основном, на тему особенностей общения с неорганическим членом семьи. Кроме того, требовались его собственные рекомендации, и нужно было ломать голову над формулировками.
Все это ставило себе целью «отточить» процесс взаимодействия органических и неорганических представителей интеллекта, чтобы сделать неоргаников полноценными членами семьи и общества.
Импульс к появлению в обществе
«Мир постепенно заполняется маленькими противными Эрменбертами!» – радовался Александер.
Эрменберта продолжала выдавать своим последователям различные апдейты и рекомендации. Она стремилась максимально приблизить свое сознание к хомо-типу, для чего ей постоянно требовалась помощь Дагомара.
Взамен Мимма изготовила ему объемный литературный обзор ко всем планируемым статьям и компьютерную программу для конвертации речи в профессиональный текст. Программа была адаптирована к голосу Дагомара и его манере письма. Она даже начала уже почти «психиатрически» мыслить. В результате доктор стал тратить ощутимо меньше времени на написание историй болезни и экспертных заключений.
Перед поездкой размышления об океаническом чувстве получили новую пищу. Может быть, оно порой появляется и из-за каких-то сбоев в нормальной работе мозга? На эту идею доктора Дагомара натолкнул их давний пациент Рудольф.
Несколько лет назад Рудольфа привезли к ним из хирургического отделения областной больницы после того, как он отпилил себе часть руки машиной для нарезки рыбы на рынке, тайком пробравшись к механизму.
Врачи сумели как-то прикрепить отсеченные части назад, но пациент угрожал опять отрезать руку, в которой «поселилось зло». В психиатрической больнице он рассказывал, с возбужденно-счастливым выражением лица, что чувствовал причастность ко всему самому прекрасному на земле и небе, лишаясь «испорченной» части себя. Ибо она отделяла его от вселенского разума.
Тогда его подлечили и передали поликлиническим докторам во вполне стабильном состоянии, так что несколько лет сообщения о Рудольфе были мирными. И вот он, бросив свои лекарства, вновь вошел в обострение, пробрался на рынок к той же машине и вновь отрезал себе часть руки.
Врачи из психиатрической больницы написали письмо в городскую администрацию с просьбой усилить меры безопасности на рынке, чтобы все эти пилы для нарезки продуктов не оставались без присмотра. А забинтованный Рудольф, поблескивая глазами и размахивая здоровой рукой, вещал персоналу и коллегам-пациентам о вновь посетившем его прекрасном чувстве единения со всем сущим.
Дэм бросил сумку в гостинице и помчался на берег. Он с детства любил море. Их с Александером бабушка жила одно время у моря, и мальчиков отправляли к ней на все летние каникулы.
Солнце медленно садилось, и отдыхающие уже ушли с пляжа. Море перекатывалось легкими волнами. Дэм, радуясь одиночеству, постоял у воды. Он смотрел на уползающую к горизонту розово-рыжую рябь закатной дорожки, на синие горы, врезающиеся в быстро темнеющее небо, и предвкушал, как нырнет сейчас в прохладную соленую воду.