Мелодия встреч и разлук
Шрифт:
Алина вздыхает. Человек, о котором она думает, подходит под это описание, как и миллионы других мужчин. Тут же вспоминается Маршак: «…многие парни плечисты и крепки, многие носят футболки и кепки…»
— «…Много в столице таких же значков…»
— Простите?
— Нет, ничего. Он не оставлял визитку или какие-то координаты?
— Нет, вы же ясно дали понять. Я…
— Да-да, все в порядке. Вы все правильно сделали.
— Мы стараемся, чтобы авторы были довольны, — эти слова служащей привлекают внимание мужчины, неторопливо прогуливающегося по выставке. Он подходит к Алине, вежливо интересуется:
— Ваши работы?
— Мои.
— Вы —
— Спасибо.
— А я рисую.
— Художник?
— Да. Недавно выставлялся на Крымском Валу.
Он называет свою фамилию. Алина ее впервые слышит, но вежливо реагирует:
— Я, кажется, припоминанию.
Он отзывается легко и живо:
— Значит, мы теперь практически родственники. Знаем друг друга и друг о друге, так почему бы не узнать еще больше. Давайте поужинаем вместе, поговорим о высоком.
Алина смотрит внимательнее. Что-то подсказывает ей, что желания его гораздо приземленнее высоких разговоров, но девушку это не задевает. Алина не ветрена и не легкомысленна, хотя количество мужчин в ее жизни уже перевалило за количество пальцев на руке. Алина легко ложится с ними в постель, потому что каждый новый мужчина — это доказательство ее состоятельности, это вызов предыдущему, это опровержение фразе «Да кому ты такая нужна!». Андрей таких фраз не бросал, он ее любил. И теперь Алина боялась, что больше ее никто любить не будет. Секс, конечно, никогда не являлся доказательством любви, но быть просто интересной и желанной тоже немаловажно. Особенно для Алины. Для Алины, которая никогда не забывает, что она — хромоножка.
Художник ждет ответа. Девушка готова согласиться. В конце концов, это первый вечер за несколько месяцев, который она может провести не по заранее распланированному графику. Ведь завтра с утра снова встреча с агентом, поиски студии, съемки, а вечером презентация Альманаха современной фотографии, куда вошли ее работы, а до презентации еще надо как-то исхитриться и успеть привести себя в порядок. Так почему бы не позволить себе расслабиться? Решено. Она поужинает с художником, а там… Там будет видно.
— Простите, — девушка-куратор осторожно дотрагивается до ее локтя.
— Да?
— Не знаю, чем это может помочь и может ли? Возможно, это не имеет никакого значения…
— Что же?
— Думаю, это сущий пустяк, ничего не значащий…
— Говорите же!
— В общем, я кое-что вспомнила…
— Что же? Что? — Алина еле сдерживается, чтобы не схватить девушку и не начать трясти ее как грушу.
— Короче, когда я сказала, что серия не продается, этот мужчина, о котором вы спрашивали…
— Ну же, ну!!
— Он почему-то улыбнулся и сказал: «Прекрасно. Я так и думал». Странно, да?
— Нет. — Теперь Алина улыбается и произносит: «Прекрасно!» А потом говорит художнику тоном, не терпящим возражений:
— Извините, у меня завтра тяжелый день.
27
— Отдай лошадку! Отдай! — Алина отпускает игрушку, и противный Петька Скворцов падает. Тут же раздается громкий, жалобный вопль: — Елена Сергеевна, а Щеглова опять…
Алина уже забыла про Петьку. Он — плакса и ябеда. И эта новенькая девочка, что стоит с самого утра у окна, тоже плакса. Еще какая. Вчера целый день проревела (даже на музыку не пошла) и сегодня снова. Как начала в раздевалке, когда с мамой прощалась,
— Почему только с одним ребенком играешь?
Алина не понимает вопроса. Она же — папа. Папы всегда играют только со старшими.
— Врешь! Ты все врешь! — кричит обычно Даша Лысенко. — У меня еще два брата. Папа с нами со всеми играет. И, вообще, я ему скажу, он тебе как даст!
— Сама врешь!
— Нет, ты!
— Нет, ты! — Алина пинает Дашу по ноге и пихает кулаком в плечо. Даша плотненькая, коренастая, ей тычки забияки Алины что укус комара. У соперницы все маленькое и худенькое: ручки, ножки, косички, Даша их запросто выдернуть может. Только Алина юркая, несмотря на хромоту: стукнет и увернется, попробуй достань. Так проходят все стычки с ее участием: Алина лупит почем зря, а сдачи не ждет, убегает.
Но сейчас ей драться не хочется. Елена Сергеевна и так уже за ней наблюдает, считает, наверное, про себя Алинины провинности: Петина лошадка, а до этого уже был Лизин мяч и Машина кукла. Да, еще немного, и Алину могут оставить без прогулки. А погода хорошая. Алина берет стул, садится возле окна рядом с новенькой. «На улицу уже вывели старшую группу. Они играют в прятки. Паша водит, уже всех нашел, осталась только Юля Егорова. Ага, вон она выглядывает из-за веранды, а Пашка — дурак — идет в другую сторону. Давай, Юлька, беги! Беги! Молодец! Опа! Сашка опять шлепнулся и прямо в лужу. Ну, все, теперь получит от отца подзатыльник».
Громкий всхлип прерывает наблюдения Алины.
— Чего ревешь? — она пихает соседку локтем в бок.
— …
— Чего ревешь, говорю?
— А ты чего дерешься?
— А чего ты молчишь?
— Я не молчу — у-у, я пла-а-ачу.
— Вот я и спрашиваю: что ты плачешь?
— Я по ма-а-ме ску-у-учаю.
— Придет твоя мама. Пойдем играть лучше.
Новенькая недоверчиво смотрит на Алину:
— Тебя как зовут?
— Алина. А тебя?
— Таня.
— А тебе сколько лет?
— Пять.
— Здорово! Мне тоже пять. Пошли, Таня. Смотри сколько игрушек! Давай в больницу. Будешь доктором, я приду к тебе нервы лечить.
— Это как?
— Не знаю. Но моя бабушка все время пьет лекарство от нервов.
— А у меня нет бабушки. Она умерла, и меня в сад отдали. А другая есть, но живет очень далеко, я к ней только два раза ездила в мамин отпуск.
— А папа у тебя есть?
— Есть. А у тебя?
Алина думает несколько секунд, потом отвечает неуверенно: