Мемуары генерала барона де Марбо

де Марбо Марселен

Непрерывно отбиваясь от противника, маршал Ней шел три дня вдоль извилистых берегов Днепра, которые должны были привести его к Орше. 20-го числа он наконец увидел этот город, где надеялся найти императора и всю армию, но он еще был отделен от Орши обширной равниной, занятой многочисленными батальонами вражеской пехоты, начавшей наступать на него, в то время как казаки готовились атаковать его сзади. Заняв хорошую оборонительную позицию, он послал друг за другом нескольких офицеров, которые должны были убедиться, что французы еще занимают Оршу, без этого продолжать сопротивление было бы невозможно. Один из офицеров добрался до Орши, где еще находился главный штаб. Узнав о возвращении маршала Нея, император выразил огромную радость и, чтобы выручить части Нея из трудной ситуации, послал ему на помощь принца Евгения и маршала Мортье, которые отбили противника и привели в Оршу маршала Нея с теми храбрецами, какие еще оставались под его командованием. Этот эпизод многое добавил к великой славе маршала Нея. На следующий день император продолжил отступление через Коханов, Толочин и Бобр, где он нашел войска маршала Виктора, не так давно

пришедшие из Германии, и вошел в соприкосновение со 2-м корпусом, командование которым от Сен-Сира только что опять перешло к маршалу Удино.

Глава

Ситуация во 2-м корпусе. — Падение морального духа у баварцев. — Поручение к графу Лувенскому

Весьма важно показать здесь причины, объединившие 2-й армейский корпус с остальными частями, от которых он был отделен с самого начала кампании. Поэтому я должен вновь изложить историю этого корпуса начиная с августа месяца, когда, разбив русских на подступах к Полоцку, маршал Сен-Сир приказал создать около этой крепости огромный укрепленный лагерь, охраняемый частью его войск, а остальные свои войска он распределил по обоим берегам Двины. Легкая кавалерия прикрывала лагерь, и, как я уже говорил, бригада Касте-кса, к которой принадлежал мой полк, была размещена в Лушонках, на небольшой речке Полота, откуда мы могли наблюдать за большими дорогами, иду щими из Себежа и Невеля.

После своего поражения армия Витгенштейна отступила за эти города, так что между русскими и французами существовало пространство протяженностью свыше 25 лье, не занятое никем постоянно, но куда обе стороны посылали кавалерийскую разведку, что приводило к небольшим столкновениям. Тем временем, поскольку окрестности Полоцка были довольно богаты сеном и зерновыми культурами и поскольку было легко понять, что мы обосновывались здесь надолго, французские солдаты начали косить и обмолачивать пшеницу, затем они мололи зерно на маленьких ручных мельницах, которые можно было найти в каждом крестьянском доме.

Поскольку мне эта работа казалась слишком медленной, я приказал отремонтировать две водяные мельницы, расположенные на болоте возле Лушонок. С этого момента хлеб моему полку был обеспечен. Что до мяса, то в соседних лесах было полно брошенной скотины, но, так как нашим конным егерям приходилось каждый день отправляться за добычей, чтобы иметь достаточно еды, я решил последовать примеру, которому был свидетелем, наблюдая Португальскую армию на Пиренейском полуострове, то есть создать полковое стадо. За короткое время мне удалось собрать 700 или 800 животных, и этот рогатый скот я поручил охране нескольких солдат, лишившихся лошадей и которым я выдал местных лошадок, слишком маленьких, чтобы ехать на них верхом в общем строю. Стадо, чье поголовье я увеличивал за счет частых экспедиций в леса, существовало несколько месяцев, что позволило мне давать моему полку мясо в неограниченном количестве, поддерживая таким образом здоровье моей части, которая была мне благодарна за заботу о ней. Я распространил эту заботу и на лошадей. Для них были построены большие конюшни, крытые соломой и размещенные позади бараков, в которых жили солдаты, так что наш бивуак был почти таким же комфортабельным, как военный лагерь в мирное время. Другие командиры расположились подобным же образом, но ни у кого из них не было стада, и их солдаты жили одним днем.

В то время как все французские, хорватские, швейцарские и португальские полки непрерывно заботились о том, чтобы улучшить свое житье-бытье, лишь одни баварцы ничего не делали, чтобы защитить себя от нищеты и болезней! Напрасно генерал граф Вреде пытался заставить их делать это, показывая им, сколь активны были французские солдаты в строительстве казарм, в жатве, в помоле зерна и превращении его в муку, как они строили печи и пекли хлеб. Несчастные баварцы, полностью деморализованные с тех пор, как они перестали получать регулярные пайки, восхищались разумными действиями наших солдат, но не пытались им подражать, поэтому они мерли как мухи, и в этих полках не осталось бы ни одного человека, если бы маршал Сен-Сир, на короткое время вышедший из своей обычной апатии, не заставил другие дивизии ежедневно снабжать хлебом баварцев. Легкая кавалерия, выдвинутая вперед и расположенная в деревнях и возле лесов, отправляла им коров. Однако эти немцы, столь вялые, когда речь шла о выживании и обеспечении себе минимального комфорта, просыпались от спячки только перед лицом противника. Но как только опасность исчезала, они вновь впадали в свою полную апатию и продолжали тихо умирать. Ими овладевала ностальгия. Умение радоваться жизни вообще не свойственно немцам, предпочитающим из всех удовольствий бытия пьянство и сон. Они добирались до Полоцка, приходили в госпитали, созданные стараниями их командиров, и просили для себя комнату, где можно умереть, а там ложились на солому и больше не вставали! Таким образом умерло очень много немцев, и дело дошло до того, что генералу Вреде пришлось вести в своей личной повозке знамена нескольких батальонов, в которых не осталось достаточно людей, чтобы охранять их. Однако шел сентябрь, и особых холодов мы еще не чувствовали, наоборот, погода была очень теплая. Все остальные части, кроме немецких, были в хорошем состоянии и весело жили, ожидая последующих событий.

Все кавалеристы моего полка отличались особенно отменным здоровьем, я приписывал это прежде всего большому количеству хлеба и мяса, а также водке, которую

мне удалось в изобилии раздобыть при помощи договора, заключенного с полоцкими иезуитами. Все добрые отцы-иезуиты были французами. У них в Лушонках была большая ферма, где имелась установка для перегонки пшеничной водки, но с приближением войны рабочие, трудившиеся на этой установке, все сбежали в монастырь, захватив с собой перегонные аппараты и приспособления к ним. Производство водки на ферме прекратилось, что лишало священников части их дохода. Однако скопление воинских частей вокруг города сделало алкогольные напитки столь редкими и дорогими, что служащим солдатских кухонь приходилось совершать многодневные походы в Вильно, чтобы раздобыть там водку. По всем этим причинам мне пришло в голову заключить с иезуитами соглашение. В соответствии с ним я должен был защищать их работников, перегонявших водку, а также обеспечивать сбор и обмолот моими солдатами необходимой пшеницы на том условии, что мой полк будет каждый день получать часть изготавливаемой водки. Мое предложение было принято, и монахи получили большую прибыль, продавая водку в нашем лагере, а у меня было громадное преимущество, состоявшее в том, что я мог трижды в день раздавать моим солдатам эту водку. После переправы через Неман и до этого времени солдаты пили только воду.

Я знаю, что на первый взгляд все эти детали выглядят малозначащими, но вспоминаю обо всем с удовольствием, потому что та забота, какую я проявлял о моих людях, спасла жизнь многим из них и поддержала численность 23-го полка конных егерей на уровне, значительно превышавшем численность солдат в других кавалерийских полках этого армейского корпуса. Все это принесло мне со стороны императора свидетельство его удовлетворения мною, о чем я буду говорить ниже.

Среди мер предосторожности, принятых мною тогда, есть еще две, спасшие жизнь многим из моих всадников. Во-первых, я заставил их, начиная с 15 сентября, запастись одеждами из овечьих шкур с мехом, какие можно было в изобилии найти в домах, покинутых жителями деревень. Солдаты — это большие дети, о которых надо заботиться, не обращая внимания на то, что они говорят. Мои солдаты сначала утверждали, что эти большие шубы бесполезны и перегружают лошадей, но начиная с октября они стали с удовольствием носить их под шинелями. Когда начались большие холода, они только благодарили меня за то, что я заставил их запастись этой одеждой.

Вторая из мер предосторожности состояла в том, что я отправил в тылы нашей армии всех солдат, лишившихся лошадей под огнем врага, и тех, чьи лошади умерли от усталости. Предписание генерального штаба приказывало отправлять всех этих людей в Литву, а там они должны были получить лошадей, которых ждали из Варшавы. Я приготовился уже к исполнению этого приказа, когда узнал, что сборный пункт полон пешими кавалеристами, которым нечего делать, потому что ни одна из лошадей нового пополнения не прибыла. Поэтому я решил отправить всех моих людей, лишенных коней, прямо в Варшаву, под командованием раненого капитана Пуатвена. Мне было очень хорошо известно, что это мое решение противоречит правилам, но в громадной армии, заброшенной на столь далекое расстояние и оказавшейся в совершенно необычных условиях, было физически невозможно, чтобы штаб и администрация могли удовлетворять все потребности армейских частей. Значит, нужно было, чтобы командир мог многие решения брать под свою ответственность. Так, генерал Кастекс, который не мог дать мне официального разрешения, пообещал мне закрыть глаза на все происходящее. Поэтому я продолжал действовать подобным образом, пока это было возможно, так что постепенно количество солдат без лошадей, которых я отправил в Варшаву, достигло двухсот пятидесяти. После завершения кампании я нашел их на берегах Вислы, все они были в новых мундирах, с хорошей амуницией и на прекрасных лошадях и оказались очень хорошим подкреплением для моего полка. Люди без лошадей, принадлежавшие к другим полкам, количество которых превышало 9 тысяч, были захвачены большим отступлением войск, возвращавшихся из Москвы. Почти все они попали в плен или погибли от холода на дорогах! Однако ведь было так легко направить их летом и осенью в Варшаву, где на сборном пункте было много лошадей и не хватало кавалеристов.

Я провел в Лушонках целый месяц на отдыхе, что ускорило заживление раны, полученной мной в июле при Якубове. В материальном отношении нам в этом лагере было очень хорошо, но мы сильно беспокоились о том, что происходило в Москве, и лишь очень редко получали известия из Франции. Наконец я получил письмо, в котором моя милая Анжелика сообщала мне, что только что родила мальчика. Моя радость была очень велика, однако смешана с грустью, потому что я был так далеко от моей семьи, и, хотя я еще не мог предвидеть все опасности, которым вскорости подвергнусь, тем не менее я не скрывал от себя, что многочисленные препятствия еще встанут на пути к нашей встрече.

В середине сентября маршал Сен-Сир дал мне очень деликатное поручение. У этого поручения было две цели: сначала надо было отправиться в разведку и выяснить, что делает неприятель в окрестностях Невеля, а затем вернуться по берегам озера Озерище, чтобы договориться с графом Лубенским, самым крупным помещиком в округе и одним из тех редких поляков, кто был готов на все, чтобы свергнуть иго русских. Император не решался провозгласить восстановление Старой Польши, тем не менее он хотел организовать департаменты в тех частях страны, которые были уже завоеваны нами, но получил много отказов от тех помещиков, коим он предполагал доверить управление этими департаментами. Получив заверение в патриотизме графа Лубенско-го, Его Величество только что назначил этого графа префектом Витебска. Этот аристократ жил в уединении на своей земле, расположенной за пределами участков, занятых французами, поэтому трудно было сообщить ему о его назначении и обеспечить его приезд в Витебск. Учитывая данное обстоятельство, Наполеон предложил отправить к графу Лу-бенскому отряд легкой кавалерии.