Мемуары генерала барона де Марбо
Шрифт:
Однако я не мог скрывать от себя, что если бы дело дошло до сражений, то силы оказались бы неравными. Действительно, из гостиницы, где я поселился, я каждый день видел 3—4 тысячи городских жителей — рабочих и крестьян, вооруженных палками, собиравшихся на большой городской площади, прислушиваясь к речам многочисленных бывших австрийских офицеров. Те были богатыми дворянами и покинули службу после объединения Бельгии и Франции, а в настоящее время всячески выступали против Империи. Агитаторы ругали Империю, которая обложила их налогами, отняла у них детей, чтобы послать их на войну, и т. д. и т. п. Эти высказывания выслушивались с тем большим вниманием, что исходили от богатых собственников земли, обращавшихся с этими словами к своим арендаторам и к людям, которым они давали работу и на которых, следовательно, они имели очень большое влияние.
Добавьте к этому, что каждый
Я понял — это предложение исходило от некоего комитета, состоявшего из бывших австрийских офицеров, а мэру поручили передать мне это предложение в надежде смутить и испугать меня. Поэтому я решил показать зубы и сказал г-ну Дювалю, что прошу его собрать муниципальный совет, а также именитых граждан города и я отвечу перед ними на предложение, какое только что получил.
Спустя полчаса весь гарнизон был вооружен, и, как только муниципальный совет в сопровождении самых богатых жителей города появился на площади, я сел на лошадь, чтобы всем было меня видно, предупредил мэра, что, прежде чем говорить с ним и его Советом, я должен отдать очень важный приказ своим войскам. После этого я сообщил моим солдатам о предложении, которое мне только что сделали: покинуть без боя город, доверенный нашей охране. Мои люди были крайне возмущены этим предложением и выразили свое негодование очень громко. Я был откровенен и сказал, что поскольку городские стены разрушены во многих местах и артиллерии у нас мало, то для нас будет очень трудным защищать город против войск противника, но, однако, в случае неудачи мы будем яростно сражаться и, если, вопреки международному праву, жители города и деревень выступят против нас, мы не должны будем ограничиваться только защитой, но мы атакуем их, используя все возможные методы, ибо все позволено в борьбе против мятежников'. Вследствие этого, продолжил я свою речь, я приказываю моим солдатам захватить колокольню, откуда, подождав полчаса и предупредив троекратным барабанным боем, они будут стрелять по всем людям, собравшимся на площади, а патрули разгонят людей, которые будут находиться на улицах, стреляя в основном по деревенским жителям, бросившим работу, чтобы выступить против нас. Я добавил, что если начнется сражение, то в качестве наилучшего способа защиты я прикажу поджечь город, а это займет делом жителей, и прикажу также стрелять по тем, кто станет тушить пожар!
Это выступление наверняка покажется вам очень жестоким, но подумайте о том критическом положении, в каком я оказался, имея лишь 700 человек, причем лишь очень немногие имели опыт войны. Я не мог ожидать никакого подкрепления, и меня окружало множество враждебных людей, число коих возрастало с каждым мгновением. Офицер, командовавший постом на колокольне, сообщил мне, что все дороги, ведущие к город)', покрыты толпами угольщиков, направляющимися к Монсу. Моей небольшой части и мне самому угрожала опасность быть просто раздавленными, если бы я не оказался достаточно энергичным! Моя речь произвела сильное впечатление на богатых жителей города, которые и были подстрекателями к бунту, а также на остальных горожан, тут же начавших расходиться. Но поскольку крестьяне не уходили, я приказал выдвинуть вперед два патронных ящика и раздать каждому солдату по сто патронов, зарядить ружья, а барабанщикам велел трижды пробить в барабаны, что должно было послужить сигналом к началу стрельбы.
В ответ на этот ужасный сигнал огромная толпа, занимавшая площадь, с воплями начала разбегаться по соседним улицам. Каждый спешил найти себе укрытие, и спустя немного времени сторонники австрийцев во главе с мэром подошли ко мне, чтобы пожать мне руку и умолять пощадить город. Я согласился при условии, что они немедленно прикажут угольщикам и рабочим вернуться по домам. Они выполнили это требование весьма поспешно. Элегантные юноши в прекрасном снаряжении вскочили на своих замечательных лошадей и через все ворота выехали из
Бельгийцы — хорошие музыканты. Этим вечером должен был состояться любительский концерт, на который мои офицеры и я были приглашены, так же как г-н де Лоссо, префект департамента, очень смелый и стойкий человек. Мы договорились пойти на этот концерт, как и предполагалось, и хорошо сделали, потому что нас прекрасно приняли, по крайней мере с виду. Беседуя с именитыми гражданами города, бывшими руководителями неудавшегося бунта, мы дали им понять, что не местное население с помощью восстаний будет решать судьбу Бельгии. Право на это решение принадлежит армиям воюющих стран. Объяснили им также, что было бы безумием с их стороны подстрекать к бунту рабочих и крестьян и прибегать к кровопролитию, дабы ускорить на несколько дней принятие решения, какого и так следовало ожидать.
Старый австрийский генерал, ушедший в отставку и поселившийся в Монсе, где он родился, сказал тогда своим соотечественникам, что их громадной ошибкой было устраивать заговор с целью обезоружить гарнизон, потому что это привело бы к большим и многочисленным несчастьям для города, поскольку военные никогда не должны складывать оружия без боя\ Каждый из присутствующих согласился с правильностью этого замечания. Начиная с этого дня гарнизон и местные жители, как и в прежние времена, продолжали оставаться в очень хороших отношениях. Спустя совсем немного дней жители Монса убедительно доказали нам свою лояльность. Вот как это произошло.
По мере продвижения союзных армий множество бродяг и мерзавцев, особенно пруссаков, переодевались казаками и, толкаемые надеждой на грабеж, мародерствовали, бросаясь на все, что принадлежало французской администрации. Они даже не брезговали захватом вещей, принадлежавших мирным жителям.
Многочисленная банда таких ненастоящих казаков переправилась через Рейн и рассеялась по департаментам левого берега. Они дошли до стен Брюсселя, ограбили императорский дворец и овладели всеми лошадьми конного завода, который император там организовал. Затем, разбившись на несколько отрядов, мародеры двигались по Бельгии. Они добрались до департамента Жемапп, где пытались вызвать восстание местного населения, но, не добившись успеха, считали причиной этого тот факт, что жители главного города департамента — Монса — не присоединялись к ним из-за того, что комендант этого города внушил им огромный страх. Поэтому они решили меня похитить или убить. Но чтобы не встревожить гарнизон, посылая в эту экспедицию слишком большое число людей, они ограничились тремя сотнями казаков.
Похоже, их командир был очень хорошо осведомлен обо всем, поскольку знал, что у меня слишком мало людей для охраны старых ворот и стен города, в то время наполовину разрушенных. Темной ночью неприятельские всадники приблизились к городу. Основная их часть спешилась и тихо проникла на улицы, направившись к главной площади и к Почтовому отелю, где я несколько ранее жил. Но с той поры, как мне сообщили о переходе противника через Рейн, я каждый вечер отправлялся ночевать в казарму, где проводил ночь вместе со своими солдатами. Мне сильно повезло, потому что немецкие «казаки» окружили отель, обыскали все номера и в ярости от того, что не нашли французских офицеров, набросились на хозяина гостиницы, которого избили, ограбили и выпили все лучшее вино его погреба. Они напились настолько, что пьяными оказались все — и солдаты, и офицеры.
В этот момент вошел один бельгиец — бывший капрал моего полка по имени Куртуа, награжденный орденом, поскольку он был одним из моих самых храбрых солдат. Этот человек родился возле Монса. Во время Русской кампании в предыдущем году он потерял ногу. Я был рад спасти его, дав ему возможность и способ вернуться во Францию. Он был настолько благодарен мне за это, что во время моего пребывания в Монсе зимой 1814 года очень часто приходил ко мне и по этому случаю каждый раз надевал форму 23-го конно-егерского полка, которую он всегда носил с честью. Случилось так, что той ночью Куртуа, возвращаясь в дом одного из своих родственников, чьим гостеприимством он пользовался, заметил вражеский отряд, направлявшийся к Почтовому отелю. Хотя смелый капрал и знал, что я не ночую в этом отеле, он тем не менее захотел удостовериться в этом и бесстрашно вошел в гостиницу, увлекая за собой своего родственника.