Мемуары мертвого незнакомца
Шрифт:
— Хочу.
Не размыкая рук, в кольце которых он держал ее, Зура опустился на бок.
— Я так измучилась, — выдохнула Маша. — Кто придумал, что любовь это прекрасно? Муки сплошные…
— Любовь прекрасна, — не согласился с ней Зура. — Несмотря на муки.
— Чем?
— Только она дает человеку крылья.
— У тебя они есть?
— Большие, сильные, как у Пегаса, мифического крылатого коня, любимца муз.
— А когда их сломают, что делать с этими бесполезными отростками? Только мешают они.
— Ждать, когда заживут.
— Ждать,
Зураб шепнул ей на ухо:
— Тшшш… Успокойся. — И вдруг, приподнявшись на локте, поцеловал. Впервые! Раньше он даже щеки ее губами не касался, а тут в губы.
Маша удивленно на него воззрилась.
— Знала бы ты, как давно я мечтал об этом… — И снова склонился над ней. У Зураба оказались мягкие, нежные губы. И поцелуи его были приятны Маше. Как и его слова о любви.
А еще ей было с Зурабом спокойно. Всегда, а особенно сейчас. Он как атлант взвалил на свои мощные плечи плиту, что давила на нее, не давая двигаться и дышать.
Он целовал ее и говорил, говорил… Она слушала и отвечала. Но лишь на поцелуи. Сказать ей Зуре было нечего…
Маша гладила его плечи. Они были мощными и волосатыми. Совсем не такими, как у Дато. И это хорошо. В данный момент она хотела забыть о нем.
Зураб стянул с нее майку. Руки у него тоже были большими. Когда одна ладонь накрыла Машину грудь, она утонула в ней. Ее грудь предназначена для изящной руки Дато…
Нет, прочь эти мысли, прочь!
И, закрыв глаза, Маша обхватила ногами бедра Зураба, помогая ему проникнуть в нее.
…Она проснулась от шума. Где-то совсем рядом грохнуло, и Маша испуганно вздрогнула.
Что это? Выстрел?
Нет! Хлопнула входная дверь.
Это стало ясно, когда Маша обернулась и увидела… Дато!
Худой, обросший, изможденный, он стоял посреди комнаты и смотрел на нее. На губах еще можно было уловить тень улыбки, которая блуждала по его лицу несколькими секундами ранее.
Маша зажмурилась. «Господи, пусть это будет сном! — взмолилась она. — Самым страшным кошмаром… Я открою глаза, и окажется, что секс с Зурой мне приснился, а он не лежит голый в обнимку со мной…»
Но то, что это не сон, она поняла еще до того, как разлепила веки. Потому что Зураб пошевелился.
«Тогда хотя бы сделай так, Господи, чтоб Дато не стоял в трех метрах от кровати, на которой я ему изменила!»
— Что, стыдно в глаза смотреть? — услышала она голос Давида, и все ее надежды рухнули. — Какие же вы твари…
— Она не виновата, Дато, — выпалил Зураб. — Только я!
— Сучка не захочет, кобель не вскочит! Старинная русская пословица.
Вновь громыхнуло. Маша открыла наконец глаза и увидела валяющуюся на полу настольную лампу, Дато со злости разбил ее. Затем взялся за стул и шарахнул им о стену.
— Прекрати! — закричал Зура и соскочил с кровати. Голый!
Лучше бы он этого не делал. Дато с рычанием кинулся на брата и врезал ему по лицу кулаком. Зураб покачнулся,
— Давай спокойно поговорим, прошу. Я все объясню…
Дато сунул руку в задний карман камуфлированных штанов и вытащил пистолет.
— Заткнись, — прорычал он. — Ничего не говори, потому что нет таких слов, которыми вы можете оправдаться!
Маша была с ним согласна. Поэтому молчала. Ей было совсем не страшно. Хотя она понимала, что Дато сейчас в таком состоянии, что может убить. Но в данный момент ей хотелось умереть…
Провалиться сквозь землю в преисподнюю, где ей самое место!
Тяжело дыша, Дато отбросил пистолет. Затем развернулся и бросился к выходу. Через несколько секунд дверь за ним захлопнулась, и в квартире воцарилась тишина.
Зура искал брата по городу в течение нескольких дней, но тот как в воду канул.
— Брось, — посоветовала ему Маша, — он наверняка покинул Тбилиси.
— Нет, он где-то здесь, я чувствую.
Маша страдальчески морщилась. Где же была его чувствительность несколькими днями раньше? Дато был не просто в городе, а на подходе к дому, и Зураба не кольнуло.
После той ночи он стал относиться к Маше с еще большей нежностью и заботой. И дарил цветы каждый день. Букеты собирал сам, всегда с фантазией. Они радовали Машу. А еще то, что Зура сдерживал свои желания. Она видела, что его переполняет страсть и он мечтает излить ее, но сдерживается. Понимает, как Маше тяжело и ей нужно время.
Как-то Маша отправилась на кладбище. Села на лавочку возле двойной могилы, где были захоронены ее родители, и стала думать, как ей жить дальше…
Без Дато!
Вместе им уже не быть точно. Если даже он ее простит, она не простит себя!
Варианта было два: остаться с Зурой или вернуться к бабушке. Что лучше, она не знала. Все плохо, ведь оба варианта исключают главный элемент счастья — Давида. «Папа был бы доволен, если б я воссоединилась с бабушкой, — размышляла Маша. — А мама — если бы я осталась с Зурой. Она всегда его любила. И кого из покойных родителей мне порадовать?»
— Маша, ты? — услышала она за спиной знакомый голос.
Обернувшись, увидела дядю Або. У него была похоронена неподалеку мать. Он навещал могилу часто, но встретились они на кладбище впервые.
— Здравствуйте.
— Привет. А ты почему не сообщила, что приехала?
— А я не уезжала.
— Как это? Мой водитель вас на вокзал отвозил.
— Я осталась, дядя Або.
— Зачем?
— У меня тут были незаконченные дела.
— Любовные, как я понимаю. Твой отец говорил, что ты с каким-то парнем встречаешься. Не нравился он ему. — Адаладзе сел рядом с ней на скамейку, закурил крепкий «Кэмэл». — Закончила дела свои или еще нет?