Мемуары. 50 лет размышлений о политике
Шрифт:
Сто восемнадцать человек из двухсот девяноста пяти голосовавших высказались за забастовку в случае, если Жан Пруво не откажется от своего намерения продать акции «Фигаро» Роберу Эрсану, то есть меньшинство, но меньшинство значительное, которое способно было стать большинством, если бы мы присоединились к потенциальным стачечникам. Из Елисейского дворца и из Матиньонского дворца оказывалось скрытое давление в пользу магната, который разбогател благодаря газете (для автомобилистов) «Отожурналь» («Autojournal»), затем приобрел десяток небольших провинциальных газет, создал несколько специализированных журналов [ «Voile» («Парус») и т. д.] и, наконец, обратился к «Фигаро» ради подтверждения своей удачи и вхождения в светские салоны. Приобретенная недавно газета «Пари-Норманди» («Paris-Normandie») явилась последним этапом на пути завоевания столицы.
Мое собственное решение повлекло за собой решение Жана д’Ормессона (если только не случилось обратное) и тем самым — всей редакции. Не могу этого
Почему я в 1975 году решил, что не должен воевать вновь, как в 1965-м? Я утратил уверенность в том, что был прав десять лет тому назад; только верность П. Бриссону вдохновляла меня тогда на борьбу с Ж. Пруво и оправдывала эту борьбу. Редакция с тех пор мало-помалу разложилась — как материально, так и морально; ведущее крыло, руководимое Д. Перье-Давилем, председателем Административного совета Общества редакторов, ссылалось не столько на наследие П. Бриссона, сколько на свою доктрину: предприятие печати нельзя выставить на продажу подобно какому-нибудь коммерческому предприятию. Некоему Роберу Эрсану не следовало покупать «Фигаро», нематериальный капитал, как покупают ценные бумаги в сталелитейной или электронной промышленности. Доктрина эта вызывает симпатию, но ее нелегко претворить в действительность. Непременно нужен собственник, если только сами журналисты не обладают капиталом. Если собственность достается синдикату или партии, рамки свободы еще более сужаются. Наилучшим из плохих решений остается в конце концов то, которое практикуется в англо-американских странах: собственник выбирает editor’а, тот благодаря обычаю, общественному мнению, приличиям обладает значительной самостоятельностью.
В 1975 году другие причины побудили меня поддержать «кандидатуру» Эрсана. Несмотря на слухи, появившиеся в последнюю минуту, никакой другой кандидат не объявился. Забастовка части журналистов не обязательно помешала бы продаже газеты. Она с особой силой выявила бы реальную ситуацию: из команды Бриссона уцелело немного людей, более или менее способных хранить его наследие; единство редакции осталось в прошлом, перешло в область мифов. Стычки из-за должностей, соперничество самолюбий, борьба мнений — все эти причины разложения внутри газеты накладывались друг на друга, усиливая их общий эффект. Униженные как коллектив восхождением «Монд» и падением «Фигаро», несогласные друг с другом относительно пути (к правому центру? К твердым правым? К левому центру?), журналисты восстали, одни — против личности, другие — против акта, символизировавшего как моральную, так и финансовую несостоятельность. С кем из них мне следовало бы пойти? С Дени Перье-Давилем и активистами Общества редакторов? Со сторонниками «Фигаро» левоцентристского толка? С последними членами команды Бриссона, которые были озабочены получением доходных местечек не в меньшей степени, чем сохранением старых принципов дома, уже не существующего? В национальной политике газета «Фигаро» продолжала занимать место пусть небольшое, но необходимое. С учетом всего этого мы оба, Жан и я, не были неправы, рискнув совершить попытку по имени Эрсан.
Директорат, членом которого я отныне являлся, заседал раз в неделю. Поэтому мне доводилось регулярно встречаться с Робером Эрсаном, и меня поразил, должен сказать откровенно, его природный ум; о чем бы ни шла речь, никогда от него я не слышал глупостей. Директорат, взятый в целом, осуществлял неблагодарную миссию увольнять сотрудников (увольнения эти были менее необходимы, чем мы тогда считали). Его заседания походили на беседы в кафе, когда перескакивают с пятого на десятое (недоставало лишь крепких напитков на столе —
В течение этого периода Р. Эрсан совсем не вмешивался в дела редакции, хотя немедленно ввел в нее свое «доверенное лицо» или, скорее, свое «перо» (если только его функция не заключалась в том, чтобы подписывать материалы, написанные самим Эрсаном). Речь идет о Шарле Ребуа. Он включил некоторые пункты в опросы общественного мнения, которые заказывала газета «Фигаро»; он на свой лад, по меньшей мере спорно, истолковывал ответы, полученные в ходе этих опросов. Любительская наивность или умышленное манипулирование? Первый кризис разразился в связи со статьей, написанной самим Р. Эрсаном и посвященной планетарной политике. Он развивал мысль, согласно которой Советский Союз, перед лицом угрозы со стороны Народного Китая, хотел ныне обеспечить свою безопасность на Западе, следовательно, усилить свой контроль над европейскими странами, в особенности над Францией, благодаря приходу здесь к власти коалиции социалистов и коммунистов. Статья эта была не лучше и не хуже многих других, несколько в духе пустопорожних политических дискуссий. В 1974 году Советский Союз оказал некоторое предпочтение В. Жискару д’Эстену, а не Ф. Миттерану. Но дело было не в достоинствах статьи, а в том, что нарушалось табу: собственник повел себя как журналист.
И здесь я снова призвал к терпимости. Мы сделали ставку на Р. Эрсана в надежде на то, что в самом главном он будет играть свою роль. Могли ли мы отклонить статью, которую, может быть, опубликовали бы, если бы ее не подписал собственник газеты? К тому же мне казалось маловероятным, что он часто будет выступать как автор передовиц (добавлю, что на эту статью пришло полсотни откликов, по большей части положительных). После нескольких беспокойных дней из газеты ушел Ж.-Ф. Бриссон. Являя собой образец честности и твердости, он пытался до самого конца сохранять и разъяснять традиции своего отца. Он сражался против вторжения Ж. Пруво. В главном штабе газеты Ж.-Ф. Бриссон оказался единственным человеком, который желал передать руководство ею в мои руки. Говорил ли ему его отец то же самое, что он говорил Владимиру д’Ормессону? Не думаю; если бы он слышал из уст отца такие слова, то сообщил бы о них. Я безуспешно пытался удержать Ж.-Ф. Бриссона — и был неправ, ибо всего через два неполных года последовал его примеру.
Новый кризис возник в 1976 году, когда Робер Эрсан потребовал предоставить ему пост председателя директората Общества по управлению, то есть пост руководителя газеты. Если он и проявлял уважение к букве соглашения 1971 года, добиваясь голосования Наблюдательного совета, то, несомненно, нарушал дух этого соглашения. В этом документе прямо указывалось, что председателем директората должен быть журналист. (В 1981 году, после победы социалистов на парламентских выборах, профсоюз журналистов подал в суд на Р. Эрсана, суд обязал того представить доказательства своей журналистской квалификации и приговорил к выплате штрафа по 2 тысячи франков ежедневно вплоть до момента предоставления такого доказательства, но дело до сих пор еще не было рассмотрено в порядке апелляции.)
Подвергнутая чистке, раздробленная, обновленная редакция, может быть, несмотря ни на что, пошла бы за Жаном д’Ормессоном и за мной, если бы мы созвали собрание Общества редакторов и показали бы истинное значение спора. В самом деле, в случае одобрения представителями редакции в Наблюдательном совете кандидатуры Эрсана на пост председателя директората собственнику предоставлялись права, которые в силу разделения Акционерного общества и Общества по управлению ему иметь запрещалось. Таким образом, наступал момент, последний момент, когда, по крайней мере теоретически, должно было проявиться сопротивление всевластию собственника. Жан д’Ормессон склонялся к сопротивлению, в той мере, в какой, теряя пост председателя директората, он терял пост руководителя, который на бумаге удерживал. И здесь я еще мог бы склонить чашу весов в ту или в другую сторону. Новая баталия внутри «Фигаро» показалась мне анахроничной и в конечном счете лишенной смысла.
Во имя чего, во имя кого следует развязывать сражение, имеющее своей целью помешать собственнику (или капиталу) оказывать определенное влияние на содержание газеты? Ради сохранения юридических прав команды Бриссона? Что представляли собой еще остававшиеся в живых члены этой команды, поголовно отставники? Ж. де Лакретель, М. Амеле, М. Габийи, Л. Шове уже никак не сотрудничали в газете, они не воплощали ценности, на которые опирался П. Бриссон, уже в течение длительного времени не вносили никакого морального вклада в наш дом. Что касается Ж. д’Ормессона, то он лишь вполсилы руководил редакцией и еще в меньшей мере — администрацией газеты. Если бы мы отказались предоставить Р. Эрсану пост председателя директората, то он не признал бы своего поражения; напряженность бы сохранилась и подорвала последние шансы газеты. Лично я отказался ввязываться в новый конфликт, имевший единственную цель — сохранить права четырех членов команды Бриссона и теоретическую власть Жана д’Ормессона.