Мемуары
Шрифт:
Мне рассказали про одну очень трогательную смерть, случившуюся незадолго до моего приезда в Париж. Она очень замечательна, и я приведу ее здесь. У герцогини де Дудовиль, так же красивой, как и добродетельной, были сын и дочь, которых она очень любила. Она рыдала дочь замуж за г-на де Растиньяка. Эта молодая женщина была счастлива и с наслаждением отдалась тихим удовольствиям. Она с детства была дружна с г-жой д'Эстурнель, которая умерла вследствие одного ужасного случая. Она была беременна вторым ребенком и, находясь однажды утром в постели, позвала своего двухлетнего сына, чтобы он играл около нее. Тот, желая достать звонок, находившийся в глубине кровати, упал на живот
— Скоро вы будете снимать маску с меня. Немного спустя ее здоровье заметно изменилось.
Болезнь быстро прогрессировала. Ее отец, все ее родственники были в крайнем беспокойстве. Любовь, которую больная питала к своей матери, становилась более горячей, по мере того как уходили ее физические силы. Она не хотела терять ее ни на одну минуту из виду, и, как только г-жи де Дудовиль не было с нею, она говорила:
— Позовите мне моего ангела, мне надо научиться у нее покорности.. Это счастье покорности. Видя смирение жертвы, ощущают в себе силу подчиниться ей и заранее испытывают счастье победы».
«Последние слова г-жи де Растиньяк были: «Боже, я отдаю в Твои руки дух мой и мою жизнь. Я всецело жертвую Твоей любви всеми моими желаниями. Делай со мною все, что Ты хочешь. Ты мой Бог и Отец. Я соединяю свои страдания и смерть со страданием и смертью Иисуса Христа и на него Единого надеюсь». Без сомнения, само небо одобрит это геройское мужество, с любовью жертвующее всеми привязанностями Богу, который разрывает их, и этому умиляющему благочестию, которое успокаивается у подножия креста, на лоне Провидения».
Бонапарт поссорился с Англией. Чтобы успокоить нацию, недовольную войной, он старался развлечь ее зрелищем приготовления к высадке. Он ходил от одной верфи к другой и следил за работами. Зеваки сбегались туда, но никто не был одурачен, и стены покрывались плакатами.
Мегэ, якобинец, преданный Бонапарту, жил в Лондоне уже несколько лет и нашел средство проникнуть в кружок верноподданных короля Людовика XVIII. Он уверил их, что недовольство французов достигло апогея и что скоро наступит благоприятный момент, когда может восторжествовать правое дело. Он сообщил первому консулу обо всех своих поступках, и тот, в свою очередь, работал над успехом интриги, последствия которой вскоре будут видны.
Чтобы придать законную внешность своим честолюбивым проектам, Бонапарт предложил Людовику XVIII отказаться от короны своих предков. Известен ответ короля Франции на это оскорбительное предложение. Бонапарт был взбешен и под угрозою смерти запретил распространение этого письма. Опасались тогда, чтобы народ не совершил бы какого-нибудь насильственного акта. Боялись даже за иностранцев. Я никогда не разделяла этого опасения и слышала от многих лиц из низшего класса, что они бросятся все к домам, занятым русскими, чтобы спасать их, что они считают себя слишком много обязанными русским, чтобы не предохранить
Эти события случились весной (1803 года). А лето в этом году мы провели на даче в Пасси, в пятнадцати минутах езды от Парижа. Дача была прелестно расположена. Сад террасами спускался прямо к берегу Сены. От одной террасы к другой вели каменные лестницы с железными перилами, увитыми виноградом. Верхняя терраса, очень тенистая, служила нам гостиной. На других было много фруктовых деревьев. Мать занимала бельэтаж, мои комнаты были наверху. Из моих окон налево был виден как на ладони Париж, направо — долина Гренель. Дальше возвышались дворцы и дачи и между ними Медон, принадлежавший тетке Людовика XVI.
Мать часто оставалась за полночь на террасе, чтобы посмотреть фейерверки, пускаемые в разных местах: в Шантильи, в Енисейских Полях, вТиволи, уФра-скати. Мне было трудно уходить с террасы. Я оставалась одна по целым часам. Луна освещала красивый пейзаж, простиравшийся перед моими глазами; теплая, спокойная ночь заставляла меня ценить всю прелесть прекрасного климата. Париж, такой шумный даже вдали, давал резкий контраст с чистым-и-ясным небом. Противоречия наводят нас на невольные размышления; они проясняют наши чувства и вызывают удивление, а все, что трогает душу, возвышает ее.
Наш дом находился на Нижней улице, и дорога поднималась прямо к Булонскому лесу. Я часто ходила туда по воскресеньям с моими друзьями, семейством Караман. Мы там гуляли, ели мороженое на чистом воздухе, иногда заходили в павильон, чтобы посмотреть на бал. Там бывало много народа в красивых костюмах, с приятными манерами. Отсутствие церемонии и этикета придает более свободы удовольствию. Там не подчиняются никаким обязанностям; приходят и уходят когда вздумается, и никто не чувствует себя обязанным никому каким-нибудь особенным отношением.
Я совершила с г-жой де Тарант одну прогулку, доставившую мне слишком много удовольствия, чтобы я могла забыть ее. Мы возвращались из Парижа около одиннадцати часов вечера и пересекали Елисейские Поля. Направо я увидала освещенный сад, и г-жа де Тарант сказала мне, что здесь, в Шантильи, дается два раза в неделю бал с платой за вход по тридцати су. Она предложила мне пойти туда, и я охотно согласилась. Мы заплатили у входа, получили билеты и вошли в сад. Деревня Шантильи принадлежала раньше принцу де Конде. Я увидала прелестный сад, красиво освещенный фейерверк, а во дворце был очень оживленный бал.
В разных углах сада были устроены игры. За наши тридцать су нам дали еще по маленькому стаканчику мороженого. Мы не были разодеты, и на нас не обращали внимания; мы могли свободно наслаждаться забавным зрелищем и возвратились в Паеси в восхищении от полученного удовольствия.
У меня было в Пасси трое довольно замечательных соседей. Г-жа де Жанлис, которую я никогда не хотела ни видеть, ни встречать и предпочитала лучше читать ее произведения, чем слушать ее; аббат Же-рар, автор трех почтенных трудов: «Les lecons de 1'his-toire», «La Theorie du bonheur» и «Le Comte de Valmont»3), и г-жа д'Арблей4), урожденная мисс Верней, известная своими прелестными романами.