Мемуары
Шрифт:
Монастырь окружен красивым лесом, пересекаемым тропинками, которые ведут к церквям. Отец Гиацинт провел меня в монастырь. Мы прошли подлинному коридору, обе стены которого покрыты фресками, изображающими страдания Иисуса Христа. Тусклый свет, падавший из окна в конце коридора, освещал нам путь. Однообразный звук шагов монаха отдавался под сводом и нарушал глубокую тишину монастыря.
Направо, внутри здания, я увидала квадратный двор, стены которого были покрыты надписями.
— Это могилы наших братьев, — сказал мне отец Гиацинт. —
Он рассказал мне потом, с глубоким волнением, жизнь этого основателя и дал мне его гравированный портрет.
Я видела церковь простую и тщательно убранную. Монахи проводят время в молитве и в работе на огородах. Стояла теплая пасмурная погода, без всякого ветра. С интересом я любовалась разнообразием вида, расстилавшегося у моих ног. Спокойствие монастыря и его верных обитателей навело меня на глубокие мысли о ничтожестве мира с его бесполезной суетой. Гора способствует возвышенным мыслям, как нам доказала это древность: на горе предавались размышлениям, там искали религиозных мыслей и там молились святые. На горе же свершилось чудо искупления. Человек чувствует потребность подняться над землею. Это стремление означает не гордость, движущую мир, но благородство души, которое так часто теснится и борется в нас.
Надвинулась туча, и разразилась гроза, теплый дождь лил потоком. Несмотря на это, мы спокойно спускались с горы. Воздух был так чист и напоен ароматами растений, что не хотелось уходить. Я несколько раз оборачивалась, чтобы взглянуть на гору, которая точно вырастала по мере того, как мы удалялись. Во время самого сильного ливня мы вошли в хижину и потом направились к карете, дожидавшейся нас у подножия горы. Робер рассказал мне про кладбище де-ла-Маде-лен, где погребено тело Людовика XVI, а десять месяцев спустя, после него, тело королевы. Один горожанин, живший в доме, из которого видно было кладбище, видел, как положили тела и закидали их известью. Когда эпоха Террора прошла, он купил эту землю, оградил ее стеной, заботясь о людях, убеждения которых ему были известны. Кровопийцы, чтобы довершить свою жестокость, положили головы мучеников у них между ног. Случайно оказалось, что все лица, погибшие во время свадьбы Людовика XVI, погребены у него в ногах, так же как и телохранители, убитые в Версале. В противоположном углу, где бросают нечистоты, покоится тело герцога Орлеанского (Эгалите).
Робер был» знаком с собственником земли. Он предложил мне спросить у него разрешение осмотреть кладбище. Он согласился, и мы были там с г-жой де Тарант и Полиной де Беарн. Мы вошли на небольшой двор перед домом; дочь этого верноподданного вышла встретить нас, так как ее отца не было дома. Она провела нас к ограде и отперла дверь ключом, бывшим при ней. Посредине находится виноградник, в тщательно убранном углу устроен довольно обширный газон в форме гроба, окруженный плакучими ивами, кипарисами, лилиями и розами. Г-жа де Тарант и Полина стояли, прижавшись друг к другу; бледность и выражение их лиц отражали чувство более сильное, чем скорбь. Я встала на колени на этот священный газон и собирала цветы, выросшие сами по себе. Казалось, что эти цветы говорили; мои глаза как бы стремились проникнуть в глубь земли, мои колени прижимались к ней.
Бывают трудно определимые чувства, вызываемые обстоятельствами. Но то, что тогда представлялось мне, было способно тронуть мою душу. Я видела королеву, полную прелестей и добродетелей, оклеветанную, изгнанную и замученную. Быстрота мысли соединяет в одной точке все течение жизни; воображение осматривает его и представляет душе; душа волнуется и глубоко проникается им. Я успокоилась на мысли о мученическом венце.
Я
Бонапарт замышлял новое преступление. Он отправился в совет (в марте 1804 года), чтобы предложить арест герцога Энгиенского, и представил его подозрительным. Совет отклонил это предложение. Бонапарт замолчал, вышел и послал тотчас же подлого Коленкура в Эттенгейм (в великом герцогстве Баденском, на правом берегу Рейна, где находился герцог, с согласия первого консула), чтобы привезти его в Париж. Несмотря на насилие этого требования, герцог не подумал, 4jo его везут на смерть. Его продержали в Париже только несколько часов и отвезли в замок де Винцен, принадлежавший его отцу. Быстрота путешествия утомила его, он бросился на кровать в приготовленной ему комнате и крепко заснул.
В полночь его разбудили.
— Что вам нужно? — спросил он.
— Вам надо явиться для допроса.
— О чем?
Ему не отвечали. Он спокойно последовал за посланными. Когда он пришел к своим судьям, или, вернее, палачам, они спросили его имя, титул, фамилию и присудили к смерти. Он попросил священника. Ему было отказано.
— Нужно только несколько мгновений искренней молитвы, чтобы получить милосердие Бога, — сказал он.
Потом он упал на колени и горячо молился несколько минут. Окончив, он встал, говоря:
— Пусть скорее это кончается!
Его провели к одному из рвов замка. Ночь была темная. Герцогу привязали фонарь на грудь, около сердца, чтобы не промахнуться, и хотели завязать глаза.
— Это лишнее, — сказал он, — Бурбоны умеют умирать.
— Встаньте на колени, — приказали ему.
— Я становлюсь на колени только перед Богом. Девять ружей выстрелили сразу, он упал в ров, и его засыпали землей.
Я узнала о его приезде в тот же вечер. Зная, что первый консул старается арестовать всех оставшихся верными королю, которых предательство Мегея собрало в Париже, мы испытывали справедливое беспокойство. Пишегрю был открыт одним из первых. Он находился в Париже около трех месяцев. Его заключили в тюрьму и задушили там, причем хотели уверить, что он кончил самоубийством.
На следующий день после приезда герцога Энгиенского и его убийства г-жа де Тарант пришла ко мне бледная и едва державшаяся на ногах. Она сказала тоном, полным отчаяния:
— Герцога Энгиенского убили сегодня ночью. Дюрас только что сообщил мне это.
Я остолбенела и была глубоко возмущена этим известием. Это жестокое злодеяние возмутило общество и народ. Даже кровожадный Тюрио1) сказал, что это было сделано из простого желания выпить стакан человеческой крови*.