Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки
Шрифт:
Вместе с тем, оставаясь общим принципом, он подвергается в это время заметной теоретической переработке, связанной с видоизменением его формально-юридического обоснования.
В предшествующую рассматриваемой эпоху последнее в целом покоилось на презумпции всеобщего знания уголовного законодательства, базировавшейся, в свою очередь, на допущении, по которому представление о непреступном-преступном неразрывно связано с пониманием добра-зла и настолько неотделимо от последнего, что его не может не быть. Тем самым изначальная моральная упречность поступка обосновывала в конечном счёте посредством указанной презумпции нерелевантность error juris.
Эти теоретические построения были верны во время их создания в приложении к преступлениям mala in se, из которых в подавляющей своей массе состояло на тот момент уголовное право. К концу XIX в. ситуация изменилась, поставив под сомнение тезис о презумпции всеобщего знания уголовных законов. Широким использованием уголовно-правовых средств в борьбе с нарушениями законодательства в экономической и управленческой сферах американским правотворцами был создан объёмный массив преступлений mala prohibita, охвативший в определённой своей части такое поведение, которое в силу его внутренней природы уже не было связано с изначальной моральной упречностью и которое могло считаться морально порицаемым лишь по установлении сознательного нарушения лицом известного ему правового запрета. Уголовное
641
Так, ср. ироничное высказывание вполне в духе рассматриваемого времени: «Хотя апокрифическая максима в том смысле, что «каждый презюмируется знающим закон», является популярной, никто не безрассуден настолько, чтобы применять её к юристу» (см.: Isaacs N. Liability of the Lawyer for Bad Advice I I California Law Review. Berkeley (Cal.), 1935. Vol. 24, № 1. P. 39).
Как следствие, презумпция всеобщего знания законодательства в первой половине XX в. теоретически серьёзно пошатнулась, поскольку, будучи сформулирована на безусловно верном допущении известности конечного числа моральных предписаний, лежащих в основе всего уголовного права, она потеряла свой базис с вторжением последнего в область изначально морально нейтрального поведения [642] .
Ей на смену пришёл ряд концепций, попытавшихся по-иному обосновать нерелевантность юридической ошибки применительно к преступлениям, не являющимся априорно морально порицаемыми деяниями.
642
Однако на практике суды продолжали её придерживаться (см., напр.: Weeks V. State, 24 Ala. App. 198, 199 (1931) («каждое лицо презюмируется знающим право»)).
При этом рассматриваемая презумпция часто формулировалась как обязательная окончательная (или неопровержимая) (см., напр.: Commonwealth v. Jellico Coal Со., 96 Ky. (14 Hines) 373, 375 (1895) («в реальности, это не столь фактическая презумпция, сколь неопровержимый вывод или правовая презумпция»); Pisar v. State, 56 Neb. (3 °Campb.) 455, 458 (1898) (обвиняемый «неопровержимо презюмируется знающим закон…»); State v. Woods, 107 Vt. 354, 356 (1935) («каждый неопровержимо презюмируется знающим право»)), однако в теории подобный подход к юридическому характеру её встречал уже всё большую критику (см., напр.: Perkins R.M. Criminal Law. Р. 808–809; Barnes Н. Op. cit. P. 233–234).
Ср. также одно из известнейших английских суждений относительно данной презумпции: «В нашей стране (т. е. в Англии. – Г.Е.) нет презумпции, что каждый человек знает право: это противоречило бы здравому смыслу и фактам, если бы это было так», Martindale v. Faulkner, 2 С.В. 706, 719, 135 Eng. Rep. 1124, 1129 (С.В. 1846) (per Maule, J.).
Из них первой следует упомянуть ставшую широко известной на американской почве точку зрения видного английского правоведа Джона Остина. Согласно его позиции, нерелевантность error juris как абсолютно необходимой нормы покоится не на якобы существующей возможной познаваемости права, [643] а исключительно на практических соображениях, заключающихся в нереальности получить в судебном процессе сколь-нибудь достоверное знание о подлинной осведомлённости или неосведомлённости лица относительно уголовно-правовых предписаний. Раскрывая свою мысль, Джон Остин указывал, что «была ли сторона в реальности неосведомлена о законе и была ли настолько неосведомлена о законе, что не имела предположения о его положениях, едва ли может быть определено какими-либо доказательствами, доступными другим». [644] Как следствие, «если бы незнание права было допущено как основание к оправданию, то суды оказались бы вовлечены в вопросы, которые едва ли было бы возможно разрешить и которые сделали бы впоследствии отправление правосудия невозможным». [645]
643
Ср.: «Что право могло бы быть познаваемо всеми теми, кто обязан соблю
дать его предписания, или что право должно бы быть познаваемо всеми теми, кто обязан соблюдать его предписания, – «finitum et posit esse et debeat», – является, я склонен полагать, истинным. Но что какая-либо реальная система является настолько познаваемой или что какая-либо реальная система когда-либо была настолько познаваемой, есть столь общеизвестно и столь нелепо ложно, что я не буду занимать ваше время доказыванием противоположного» (см.: Austin J. Lectures on
Jurisprudence, or, The Philosophy of Positive Law. 5th ed., revised and edited by Robert Campbell. Volume I. L.: J. Murray, 1911. P. 481–482).
644
Ibid. P. 482–483.
645
Ibid. P. 482.
Ср. также отражение схожих соображений в судебной практике на родине Джона Остина: «Каждый человек должен рассматриваться как знающий закон; иначе невозможно сказать, до какой степени может выдвигаться извинительное незнание. Оно бы отстаивалось в почти каждом случае», Bilbie v. Lumley, 2 East 469, 472, 102 Eng. Rep. 448, 449–450 (K.B. 1802) (per Lord Ellenborough, J.).
Кроме того, по мнению Джона Остина, даже если вопрос об известности закона и был разрешим в судебном процессе, то неосуществимым бы являлся второй шаг в таковом анализе, т. е. было бы невозможно определить, проявил ли обвиняемый небрежность в своей неосведомлённости о правовых предписаниях, поскольку это обязывало бы суд «распутать его прежнюю историю и изучить всю его жизнь» для вынесения справедливого решения. [646] Знал ли Джон Остин либо же нет, но за более чем двести лет до него схожие соображения высказывались английским историком и правоведом Джоном Селденом (1584–1654 гг.). В одной из своих работ, впервые опубликованной, правда, только в 1689 г., последний, обсуждая вопрос об error juris, отмечал следующее: «Незнание закона не извиняет человека; не потому что все люди знают закон, но потому что такое извинение каждый человек выдвигал бы в суде, и никто не мог бы сказать, как изобличить его (курсив мой. – Г.Е.)». [647]
646
Ibid. Р. 483.
647
Цит.
Оценивая остиновский довод о процессуальной сложности доказывания реального незнания права, его едва ли можно счесть убедительным, на что обращалось внимание в литературе. [648] Спорный сам по себе в плане соответствия наличным возможностям судебного процесса, он выглядит ещё более дефектным с позиций абстрактных правовых принципов, по которым если «правосудие требует доказывания факта, то трудность, возникающая при этом, не является основанием для отказа от такой попытки», [649] а интересы индивида в уголовно-правовой сфере не должны приноситься в жертву интересам сообщества без достаточных на то оснований, каковых, соответственно, нет и не может быть в данной ситуации, связанной с решением центрального вопроса о реальной личной виновности человека в субъективном плане.
648
См., напр.: Ryu Р.К., Silving Н. Op. cit. Р. 470–471.
Но ср.: «Остин определённо поставил вопросы, которые заслуживают серьёзного рассмотрения… Следует заключить, что, по крайней мере, как практический момент, Остин основывался на твёрдом основании», и его «теория заслуживает большего внимания, чем она получила» (см.: Hall J. General Principles… Р. 347, 349–350). Тем самым Джером Холл отмечает, что определённый смысл в остиновских сомнениях относительно возможности в судебном процессе установить вопрос знания или незнания обвиняемого наличествует; вместе с тем, им же указывается и на то, что Джон Остин не достигнул сердцевины проблемы в формулировании основания максимы (см.: Ibid. Р. 346–351).
649
6“ Holmes, Jr., O.W. The Common Law. P. 48.
В преодоление остиновского взгляда Оливер У. Холмс-мл. предложил иное, также достаточно широко известное обоснование максимы ignorantia juris. Согласно его позиции, «каждый с необходимостью чувствует, что незнание права никогда не может быть допущено как обстоятельство, исключающее виновность, даже если факт (неосведомлённости о законе. – Г.Е.) мог бы быть с очевидностью доказан в каждом деле». [650] Обосновывается данный тезис им следующим образом:
650
Ibid. Р. 48.
«Политика общества жертвует индивидом для общего блага. Желательно, чтобы бремя для всех было равным, но ещё более желательно положить конец таким преступлениям, как грабёж и тяжкое убийство. Несомненно, истинно то, что существует множество ситуаций, в которых преступник не мог знать, что им нарушается право, но признать это как всеобщее извинение было бы поощрением незнания, в то время как законодатель решил заставить людей знать и подчиняться; справедливость же по отношению к индивиду обоснованно перевешивается более значимыми интересами на другой чаше весов». [651]
651
Ibid. Как судья, Оливер У. Холмс-мл. не менее строго придерживался максимы ignorantia juris (см., напр.: Ellis v. United States, 206 U.S. 246, 257 (1907) (довод, согласно которому «слово «намеренно» в статуте требует знания закона», безоснователен, поскольку «если человек намеренно действует определённым образом в определённых обстоятельствах, известных ему, и такое поведение запрещено законом при данных обстоятельствах, то он намеренно нарушает закон в том единственном смысле, в котором закон когда-либо рассматривал намерение»); «Он (обвиняемый. – Г.Е.) не намеревался нарушить закон, а только подойти так близко, как только он мог, к линии…, но если его поведение… пересекло линию, то факт, что он желал удержаться за ней, не поможет ему. Это означает только то, что он неправильно понял право», Horning v. District of Columbia, 254 U.S. 135, 137 (1920)).
Холмовский взгляд поддержал в своё время один из крупнейших английских криминалистов Глэнвилл Л. Уильямс (см.: Williams G.L. Criminal Law: The General Part. P. 385–387).
В своей сущности изложенная точка зрения является отражением легальной философии либерального позитивизма, исповедовавшейся Оливером У. Холмсом-мл. Согласно последней, человек, не достигающий стандартов сообщества, может быть «принесён ему в жертву», [652] а право, должное быть отделённым от морали, не зависит от моральных суждений индивидов о нём. При этом чтобы познать право, не просто необходимо, но и достаточно ознакомиться с его содержанием, а становление правопорядка, соответственно, зависит от правовой просвещённости населения. Как следствие, человек, ссылающийся на свою неосведомлённость, хотя и может быть морально непорицаем, не вправе, тем не менее, рассчитывать на какое-либо снисхождение со стороны общества.
652
Cp.: «Они (т. e. стандарты права. – Г.Е.) не только внешние…, но они и всеобщего применения. Они не просто требуют, чтобы каждый человек достиг так близко, как он сможет, наилучшего поведения, возможного для него, – они требуют от него на его собственный риск достигнуть определённой высоты. Они не принимают во внимание неспособность человека, если недостаток не обозначен столь сильно, что подпадает под хорошо известные исключения, такие как несовершеннолетие или безумие. Они полагают, что каждый человек так же способен, как и любой другой, вести себя так, как они предписывают. Если они обрушиваются на какой-либо один класс тяжелее, чем на другой, это приходится на слабейших, и именно так происходит с теми, для которых угрозы права наиболее опасны, потому что они наиболее вероятно должны ошибаться в силу темперамента, незнания или глупости (курсив мой. – Г.Е.)» (см.: Holmes, Jr, О.И/. The Common Law. Р. 50–51).
Бесспорно изысканная теоретичность такого подхода и предопределила то обстоятельство, что он остался лишь теорией, несовместимой, кроме того, с краеугольным принципом современного цивилизованного сообщества, согласно которому «человек… существует как цель сама по себе, а не только как средство для любого применения со стороны той или другой воли». [653] Да и вряд ли возможно рассматривать в качестве цели уголовного права в данном случае стимулирование знания о правовых предписаниях, поскольку это, в конечном счёте, подразумевало бы релевантность знания уголовного закона для целей наступления уголовной ответственности, т. е. противоречило бы исходному тезису о нерелевантности такого знания. [654]
653
Кант И. Основоположения метафизики нравов // Сочинения. В 8-ми т. Том 4. М.: Чоро, 1994. С. 204.
654
6 4 Ср. также: Hall J. General Principles… Р. 346–351; Kahan DM. Ignorance of Law is an Excuse – But Only for the Virtuous // Michigan Law Review. Ann Arbor (Mich.), 1997. Vol. 96, № 1. P. 127–130 et cet.\ Brett P. Op. cit. P. 195–196; Ryu P.K., Silving H. Op. cit. P. 433–434.