Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки
Шрифт:
Изъяв строгую ответственность из сферы истинного (или настоящего), если допустимо так выразиться, уголовного права, составители кодекса тем самым освободились от «груза», отягощавшего теорию mens rea, и смогли практически с tabula rasa приступить к детальной разработке положений теории виновности.
В этом ими был избран строго психологический подход, ценность которого являлась к тому времени вполне очевидной.
Первым шагом в ревизии старой теории явился критический пересмотр и последовательный отказ от подхода от-преступления-к-преступлению с присущей ему неизбежной множественностью понятий из области mens rea, неразрывно спаянных, к тому же, с имеющими вековую историю морально-оценочными характеристиками.
Авторы кодекса сочли, что всё многообразие оттенков различных состояний субъективного, психического отношения лица к совершаемому им деянию во всех его разнообразных объективных аспектах может быть приемлемо сведено к четырём базисным «элементам виновности», [775] а именно: цели (purpose), знанию (knowledge), [776] неосторожности (recklessness) [777] и небрежности (negligence). [778]
775
В
Во-первых, категория «форма вины» имеет в российском уголовном праве совершенно иные теоретико-концептуальные основы, а также абсолютно самостоятельное и, что более важно, несопоставимое с американской терминологией содержательное наполнение, и любое перемещение её на американскую уголовноправовую почву неизбежно создаст последующие (хотя бы и неосознанные) некорректные параллели. Так, это можно увидеть на примере работы Н.В. Лясс, где она, именуя элементы виновности «формами вины», указывает, что первые два из них (цель и знание) соответствуют умыслу, а оставшиеся два– неосторожности (см.: Лясс Н.В. Указ. соч. С. 100). В подтверждение данного тезиса приводится ссылка на § 2.02(8) М.Р.С., который, однако, говорит не об умысле, а о преднамеренности (wilfulness). Иными словами, некорректность изначального перевода общего наименования элементов виновности привела к дальнейшим неверным параллелям. Аналогичным образом, отталкиваясь от категории «форма вины», трактует mens rea в соучастии В.А. Нерсесян, полагающий, что «соучастие предполагает умышленную вину, точнее, прямой умысел» и что «в американском уголовном праве допускается соучастие и при неосторожной форме вины (разумеется, речь может идти только о таком ее виде, как преступное легкомыслие)» (см.: Нерсесян В.А. Указ. соч. С. 183). Столь механический перенос терминологии не учитывает всех тонкостей американской уголовно-правовой материи и никоим образом не может вызывать одобрения.
Во-вторых, перевод обобщающего наименования приводимых далее терминов именно как «элементы виновности» представляется оправданным и с точки зрения самого по себе текста М.Р.С., говорящего именно об «элементах правонарушения» в общем плане (см. § 1.13(9) М.Р.С.), к числу которых, уже на частном уровне, относятся и четыре рассматриваемых понятия.
Таким образом, как видится, наиболее обоснованно использовать при переводе термина, обобщающего созданные М.Р.С. понятия, словосочетание «элементы виновности», не сопряжённое, во-первых, с привнесением в чуждую уголовно-правовую материю одной из ведущих категорий высокого уровня теоретической абстракции из российского уголовного права и отражающее, во-вторых, непосредственно дух поло-
776
жений кодекса. И, соответственно, куда как менее опасным (в плане только что приведённых соображений) представляется использование понятия «формы mens rea», не несущего в себе угрозы потенциального смешения терминологии.
7 6 Продолжая далее анализ корректности перевода раскрываемых терминов в отечественной науке, отметим, что в единственном издании русского перевода текста М.Р.С. термин «знание» переведён как «заведомо» (см.: Примерный уголовный кодекс (США). С. 47, 49). Опять-таки, такой вариант перевода данного понятия не совсем удачен, поскольку им разрушается единообразие в первом: так, при переводе § 1.13(13) М.Р.С. в указанном источнике для обозначения трёх однокоренных слов, образованных от английского слова «знание» (knowledge), совершенно необоснованно используются два русских аналога – «заведомо» и «со знанием».
777
В упомянутом русском переводе текста М.Р.С. данный термин предлагается обозначать как «опрометчивость» (см.: Там же). Другой вариант перевода здесь («неосторожность») более соответствует природе охватываемого анализируемым понятием субъективного состояния, в силу какового обстоятельства он и используется в настоящем исследовании.
Относительно возможного упрёка в непоследовательности, сводящейся к отказу в отчасти схожей ситуации в пред пред шествую щей сноске использовать понятие из российского уголовного права, то в ответ на него можно сказать о том, что если категория «форма вины» несёт в себе слишком большую теоретическую нагрузку, изначально (пусть даже неосознанно) предопределяющую дальнейшую структуру перевода и рассмотрения вопроса, так что её употребление может вводить в заблуждение, то понятие «неосторожности» связано более с практикой, нежели чем с теорией, и его использование, таким образом, менее вероятно может привести к исходным ошибкам, искажающим все последующие теоретические построения.
778
Следует отметить, что всё, изложенное в предшествующей сноске, в равной мере применимо и к переводу понятия, описывающего данный элемент виновности.
Кроме того, следует сказать о том, что Джордж П. Флетчер и А.В. Наумов предлагают переводить термины recklessness и negligence на русский язык как «осознанная неосторожность» и «неосознанная неосторожность» соответственно (см.: Флетчер Дж., Наумов А.В. Указ. соч. С. 18, 283 и сл.; относительно «неосознанной неосторожности» см. также: Уголовное право зарубежных государств. Общая часть. С. 32 сн. ***). В принципе, серьёзных возражений против такого перевода выдвинуть нельзя. При этом отметим, что, как представляется, если смысл термина можно адекватно передать одним словом, то так и следует поступать; и что включение прилагательных «осознанный-неосознанный» в перевод рассматриваемых понятий может затемнить то обстоятельство, что под negligence в судебной практике ряда штатов понимается также и, используя терминологию Джорджа П. Флетчера и А.В. Наумова, «осознанная неосторожность» (о последнем моменте см. подр.: LaFave W.R., Scott, Jr., A.W. Op. cit. P. 235–237, 669–672).
Этим была выстроена исходная модель теории виновности, потребовавшая в дальнейшем своего содержательного раскрытия и упорядочения. В оценке последних аспектов следует обратиться к четырём значимым моментам.
Прежде всего, кодекс полностью отказался от остатков морально-оценочных характеристик в наполнении элементов виновности, прибегнув к их формулированию посредством использования таких ведущих психических категорий, как, например, сознательная цель (conscious object), осведомлённость (awareness), надежда (hope) и сознательное игнорирование (conscious disregard). При этом в дополнение к психологическим составляющим в понятия «неосторожности» и «небрежности» были привнесены и так называемые «нормативные компоненты» или стандарты оценки, позволяющие решить вопрос о наличии либо же отсутствии данных элементов
Используя различные комбинации упомянутых психических категорий, составители кодекса выстроили четыре сугубо психологических по наполнению элемента виновности, избрав – и это будет вторым моментом из четырёх – выглядящий не менее значимым и основополагающим подход. Они описали элементы виновности не просто применительно к actus reus деяния в целом либо же к результату последнего или к образующему его поведению самому по себе, а применительно ко всем трём могущим одновременно быть выделенным в структуре любого человеческого поступка, не исключая и уголовно наказуемые, составляющим: поведению (conduct), сопутствующим обстоятельствам (attendant circumstances) и результату поведения (result of conduct). [779]
779
В М.Р.С. выделяются два понятия: «элемент правонарушения» (§ 1.13(9) М.Р.С.) и «материальный элемент правонарушения» (§ 1.13(10) М.Р.С.), причём соотносятся они как целое и часть соответственно.
Так, в § 1.13(9) М.Р.С. указывается следующее:
«Элемент правонарушения» означает (i) такое поведение либо (ii) такие сопутствующие обстоятельства, либо (ш) такой результат поведения, который:
(a) включён в описание запрещённого поведения в дефиниции правонарушения; или
(b) устанавливает требуемый вид виновности; или
(c) отрицает обстоятельство, исключающее виновность, либо обстоятельство, исключающее противоправность, относительно такового поведения; или
(d) отрицает основание защиты в силу давности; или
(e) устанавливает юрисдикцию либо территориальную подсудность».
И, далее, согласно § 1.13(10) М.Р.С., «материальный элемент правонарушения» означает элемент, который не относится исключительно к давности, юрисдикции, территориальной подсудности или любому иному предмету, также не связанному с (i) присущим поведению вредом либо злом, предотвращения которого добивается закон, определяющий правонарушение; или (ii) существованием обстоятельств, исключающих противоправность либо виновность за такое поведение».
Соответственно, элементы виновности в М.Р.С. определяются относительно указанных материальных элементов правонарушения, получивших также вполне соответствующее их характеру наименование «объективные». Однако из всех них М.Р.С. определил лишь поведение: согласно § 1.13(5) М.Р.С., «“поведение” означает действие или бездействие и сопутствующее ему состояние ума либо… серию действий или бездействий», а согласно § 1.13(2) М.Р.С., «“действие” или “деяние” означает телесное движение произвольное или непроизвольное».
Отсутствие определений иных объективных элементов в тексте М.Р.С. является его серьёзным недостатком (см. также далее, сн. 789).
Выработанная на базе этих принципов, которые могут быть названы психологическим и вариативным, схема элементов виновности была представлена составителями кодекса в § 2.02(2) М.Р.С. в следующем виде:
«(а) С целью. Лицо действует с целью относительно материального элемента правонарушения, когда:
(i) если элемент включает в себя характер его поведения или результат последнего, его сознательной целью является осуществление поведения такового характера либо причинение такового результата; и
(ii) если элемент включает в себя сопутствующие обстоятельства, он осведомлён о существовании таковых обстоятельств либо же верит или надеется, что они существуют.
(b) Со знанием. Лицо действует со знанием относительно материального элемента правонарушения, когда:
(i) если элемент включает в себя характер его поведения или сопутствующие обстоятельства, оно осведомлено, что его поведение носит таковой характер либо что такие обстоятельства существуют; и
(ii) если элемент включает в себя результат его поведения, он осведомлён, что практически несомненно его поведение причинит таковой результат.
(c) Неосторожно. Лицо действует неосторожно относительно материального элемента правонарушения, когда оно сознательно игнорирует непосредственный и неоправданный риск того, что материальный элемент существует или последует из его поведения. Риск должен быть такового характера и степени, что, принимая во внимание характер и цель поведения действующего и обстоятельства, известные ему, его игнорирование предполагает грубое отклонение от стандарта поведения, которого правопослушное лицо придерживалось бы в ситуации действующего.
(d) Небрежно. Лицо действует небрежно относительно материального элемента правонарушения, когда оно должно быть осведомлено о непосредственном и неоправданном риске того, что материальный элемент существует или последует из его поведения. Риск должен быть такового характера и степени, что пренебрежение действующим его осознанием, принимая во внимание характер и цель его поведения и обстоятельства, известные ему, предполагает грубое отклонение от стандарта внимательности, которого разумное лицо придерживалось бы в ситуации действующего».
Данной нормой М.Р.С. разрушил веками вырабатывавшийся подход от-преступления-к-преступлению, сведя понятийный аппарат mens rea к ограниченному числу элементов виновности, применимых, в зависимости от текста закона, к любому преступлению. По сравнению с ранее существовавшими дефинициями М.Р.С. стал не просто шагом вперёд: он стал – и здесь весьма трудно подобрать подходящий эпитет – позитивным качественным скачком в развитии понятийного аппарата mens rea.
Бесспорно, по прочтении дефиниций элементов виновности они могут показаться настолько усложнёнными, что это заставит сомневаться в реальности их применения на практике. [780] Иными словами, как иронично, но достаточно удачно отмечается в литературе, набросанная схема могла бы стать «предметом зависти тех монахов, которые до сих пор предпочитают проводить время в дебатах о том, сколько ангелов могло бы танцевать на кончике булавки». [781] Вполне возможно, что в таких критических соображениях есть своя доля истины, хотя в целом навряд ли допустимо согласиться с ними: приведённые определения видятся не более сложными, чем многие другие положения уголовного права, в равной мере попадающие на рассмотрение и разрешение «людей с улицы» – присяжных. И, как следствие, полностью неприемлемым выглядит предложение Джорджа П. Флетчера вообще избегать в тексте закона дефиниций, относящихся к субъективной составляющей преступления, [782] поскольку, несмотря на всю, говоря его словами, философскую природу концепции mens rea, базисные составляющие последней вполне поддаются определению, т. е. задача законодателя должна заключаться скорее в улучшении трудночитаемых дефиниций, чем в отказе от них полностью. [783]
780
См., напр.: Fletcher G.P. Dogmas of the Model Penal Code // Buffalo Criminal Law Review. Buffalo (N.Y.), 1998. Vol. 2, № 1. P. 6–8.
В отечественной литературе также встречаются критические утверждения подобного рода, когда говорится, что элементам виновности в М.Р.С. «дано определение, но довольно нечеткое, запутанное» и сложное и «в результате получились… порою… явно громоздкие… конструкции» (см. соотв.: Козочкин И.Д. 35-летие со дня принятия Примерного уголовного кодекса США. С. 53; Никифоров Б.С., Решетников Ф.М. Указ. соч. С. 47).
781
Kuh R.H. A Prosecutor Considers the Model Penal Code 11 Columbia Law Review. N.Y., 1963. Vol. 63, № 4. P. 621.
782
См.: Fletcher G.P. Dogmas of the Model Penal Code. P. 6–7.
783
Cp.: Robinson P.H. In Defense of the Model Penal Code: A Reply to Professor Fletcher // Buffalo Criminal Law Review. Buffalo (N.Y.), 1998. Vol. 2, № 1. P. 26–36.