Меньшее зло
Шрифт:
— «Мельницу», что ли?
— Ну, это нам никак неизвестно. Может, мельницу. Может, мыльницу. Вам сюда, Илья Игоревич. Проходите, устраивайтесь. Сейчас шефы подойдут. Чайку с дороги не желаете?
От чая Илья Игоревич отказался, опустился в кресло и стал с интересом рассматривать развешанные по стенам рога и шкуры. От звонка бывшего коллеги и нынешнего работодателя до настоящей минуты прошло около трёх суток.
Неприятности у него начались вскоре после старой питерской истории с Сергеем Терьяном, присланным разобраться с проворовавшимся директором
К привезённой Терьяном письменной рекомендации Федора Фёдоровича Илья Игоревич отнёсся серьёзно, в помощь Терьяну подключил весь свой наличный ресурс. Теперь, задним числом, он понимал всю непрофессиональность и неосторожность своего тогдашнего поведения.
Когда у Терьяна внаглую выкрали невесту, уверенность Ильи Игоревича в безусловной причастности Еропкина к случившемуся заставила его забыть про элементарные юридические нормы. Ничего особенного в этом не было, всё делалось в старых традициях Конторы. Но обычно Контора прикрывала. А тут произошло необычное.
Еропкин вернулся на прежнее рабочее место на белом коне, демонстративно связался с прокурором города и сообщил врастяжку:
— Короче так, господин прокурор. Тут в отношении меня всякие беззакония были совершены, понима-а-ешь, и сейчас ещё продолжаются. Я заявленьице вам подошлю, вы уж разберитесь. Не те, понима-а-ешь, времена, чтобы органы нашей безопасности могли безнаказанно травить честных предпринимателей. Вы моё заявленьице в копии получите, уж не взыщите, а оригинал я в Москву отправил, генеральному прокурору. Для надлежащего контроля.
Скорость, с которой прокуратура отреагировала на звонок честного предпринимателя, сама по себе предвещала Илье Игоревичу печальную судьбу. Меньше чем за неделю он получил сразу два уголовных дела: одно за превышение служебных полномочий, а второе, совсем уж непонятное, — за попытку сокрытия улик, могущих оказать влияние на расследование уголовного дела касательно исчезновения гражданки Левиковой. Первое обвинение, впрочем, тоже было не очень понятным.
А теперь информация для тех, кто не в курсе.
В идейную преданность сотрудников органов сейчас, в жестокий век чистогана, верят мало. В их способность работать за сто пятьдесят долларов в месяц, не беря взяток и не продаваясь на корню, не верят совсем. Поэтому и был неким умным человеком придуман надёжный способ обеспечить лояльность и бескорыстие.
Берём отдельно взятого сотрудника. Ловим на чем-нибудь. Возбуждаем уголовное дело. Потом приостанавливаем, потому что своя рука — владыка. Но приостановить дело — вовсе не значит закрыть. И как только сотрудник позволит себе лишнее, дело можно открыть заново.
Сотрудник, если он не полный дурак, а таких и не держат, это прекрасно понимает, поэтому не только не позволяет себе лишнего, но и насчёт прибавки к жалованью не заикается, что в условиях жёсткой финансовой дисциплины есть вещь чрезвычайно полезная.
Любопытно также, что дурацкое словосочетание «работать не за страх, а за совесть» совершенно никакого
Можно было бы предполагать, что и с Ильёй Игоревичем решили поиграть в эту интересную игру. Только вот не складывалось. Сразу по нескольким каналам к нему пришла информация, что дело затеялось нешуточное, что увольнение гарантировано. И это ещё самый благоприятный исход. А вообще надо ожидать справедливого и беспристрастного суда по целому набору статей.
За Еропкиным стоял прямо-таки удивительный букет сволочей. Поддержка, которой гад пользовался в Москве, была из ряда вон.
С арифметикой Илья Игоревич обходился неплохо, два и два сложил тут же. Только удивился, почему втравивший его в эту историю Федор Фёдорович ни разу и не позвонил. Пусть не розой и не гладиолусом, но уж скромным левкоем в этом самом букете он был…
Пришлось звонить самому. Дозвонился, впрочем, с первого раза.
— Здоровье как? — мрачно спросил Федор Фёдорович. — Там же плохо? Хоть сказал бы, в какой больнице лежишь. Я прилечу послезавтра. Дня через четыре, в крайнем случае. Навещу.
Илья Игоревич намёк понял. В ведомственную больницу не лёг, выбрал обычную районную и скромно разместился в двухместной палате кардиологического отделения.
Назавтра Федор Фёдорович не прилетел, послезавтра тоже. Вместо него на этаже появился лениво фланирующий тип в больничной пижаме и с цепкими глазками, а у ворот Илья Игоревич профессиональным взглядом зафиксировал машину наружки. Взятая под надлежащий контроль городская прокуратура явно не собиралась разжимать челюсти.
Дня через четыре зашла сестричка, принесла градусник и вечерние таблетки, аккуратно завёрнутые в бумажку. Илья Игоревич бумажку прочёл, подчёркнутую ключевую фразу опознал и собрался за десять минут.
Илью Игоревича вывели чёрным ходом, посадили в машину, привезли в аэропорт, в самолёте вручили чистый паспорт на его имя с проставленной визой во Францию. А в иллюминатор он разглядел нечто вроде мужской фигуры в сером костюме, которая не то махала ему рукой, не то отдавала честь.
Беду никогда не надо называть по имени. Потому что стоит только это сделать, как она придёт в твой дом, развалится в кресле по-свойски, набухает в миску салатов и потянется к хозяйскому коньяку.
Илья Игоревич поутру поселился в гостинице «Норманди», неподалёку от Лувра, побродил по Рю Риволи, зашёл в сад Тюильри, оттуда выбрался на Пляс де ля Конкорд, прогулялся по Елисейским полям, где перекусил, убедился, что выданная ему пластиковая карточка прекрасно работает, вернулся в гостиницу и решил вздремнуть. Потому что смертельно устал и здорово надергался. Даже неожиданная европейская свобода не слишком вдохновляла.
Уснул. Но проснулся быстро, примерно через час. Во рту был какой-то странный вкус. Открыв глаза, Илья Игоревич увидел на подушке большое чёрное пятно.