Меншиков
Шрифт:
Что случилось с Меншиковым, почему ему отказал здравый смысл, которым он был щедро награжден природой? Как сталось, что сильная и решительная личность расслабилась до неузнаваемости?
То ли он витал в мире иллюзий, надеясь, что все обернется к лучшему и состоявшаяся помолвка дочери сама по себе сделает свое дело. То ли он смирился со своим падением и считал, что все утрачено безвозвратно и восстановить прежнее невозможно. А быть может, он обдумывал планы, как прибрать к рукам нареченного зятя и нанести удар по Долгоруким раньше, чем они сумеют расправиться с ним.
В точности хода мыслей светлейшего в августе – начале сентября 1727 года мы не знаем и вряд ли когда-либо удастся документально объяснить странности его поведения. С уверенностью можно сказать одно: у Меншикова не было шансов повторить то, что он сделал в памятную ночь 28 января 1725
По-видимому, активные действия не входили в расчеты князя. Иначе он ни за что бы не уехал из столицы, где только и можно было вести борьбу – расположить к себе гвардию, изолировать Долгоруких. Шахматист Меншиков, выражаясь спортивной терминологией, не рассчитал свои действия даже на два хода вперед, предоставив полнейшую свободу своим противникам.
18 августа он вместе с семьей выехал в Ораниенбаум, где в честь прибытия генералиссимуса грянул артиллерийский залп. Правда, Петр тоже уехал – в Петергоф, конечно же, в сопровождении нового приятеля – забулдыги Ивана Долгорукого. Меншиков попытался восстановить отношения с Петром и вместе с семьей нагрянул к нему в Петергоф, но в гостях не задержался. Прием, видимо, был холодным: невеста, члены семьи, да и сам Меншиков чувствовали себя неуютно и поспешно ретировались. 26 августа Меншиков наряду с прочими министрами, как сказано в «Повседневной записке», «кушал при столе его императорского величества» по случаю именин сестры царя, а на следующий день вместе с царскою семьей присутствовал на литургии. В 6 часов вечера он уже находился в Ораниенбауме.
30 августа Меншиков праздновал свои именины. Список гостей возглавлял адмирал Сиверс, несколько генералов, завсегдатаев в приемной и «прочие господа морские офицеры». Среди присутствовавших – ни одной «знатной персоны», не почтил вниманием своего нареченного тестя и Петр. Праздник, некогда проводившийся с необыкновенной пышностью, на котором непременно присутствовали Петр I и Екатерина, теперь прошел заурядно. Не сгладили впечатления и несколько залпов солдат Черниговского полка, выстроенного по этому случаю.
Чем занимался Меншиков в Ораниенбауме с 19 августа по 5 сентября?
Ничем особенным. Жил как жил. Даже самое скрупулезное изучение «Повседневных записок» не дает за что-либо ухватиться. Распорядок дня оставался прежним, и своим привычкам светлейший не изменял. Вставал он, как и раньше, в обычное для себя время, слушал дела, в ожидании аудиенции в приемной толкались военные и придворные чины. Не расставался Меншиков и со своей привычкой спать после обеда. Иногда Ораниенбаум навещали «персоны». 20 и 28 августа он принимал Феофана Прокоповича, несколько раз у него были члены Верховного тайного совета Федор Апраксин, Гавриил Головкин, Андрей Остерман и князь Дмитрий Голицын. 5 сентября в Ораниенбаум пожаловал Остерман, с которым Меншиков вел тайный разговор. Наверняка это был разведывательный визит, предшествовавший нанесению Меншикову решительного удара. Возможно, Меншиков жаловался Остерману на охлаждение к нему Петра, обращал внимание на праздное его времяпрепровождение, а барон утешал своего собеседника. Быть может, Остерман, умевший, как это хорошо известно, много говорить, но ничего не сказать, больше слушал, чем говорил. Могло случиться, что Остерман, на всякий случай, сам намекнул на опасность, нависшую над князем. В подобном поведении барона был свой резон, ибо искусство интриги, которым он владел в совершенстве, как раз и состоит в том, чтобы одновременно плести несколько нитей и всегда находиться в лагере победителей. Остерман, кроме того, обладал вероломством – качеством особо опасным.
Два отступления от принятого распорядка все же удается уловить: князь реже развлекается игрой в шахматы и карты. За шахматный столик в Ораниенбауме он садился только дважды. Напротив, он чаще,
Кажется, главной заботой князя в эти дни было наблюдение за отделкой церкви и подготовкой к ее освящению. В церковь он заглядывал много раз, видимо, гордился ее убранством, ибо накануне освящения показывал ее голштинскому министру. Для большего благолепия он заблаговременно, еще 31 июля, отправил в Москву нарочного с предписанием немедленно выслать «басистого» протодиакона и одного певчего.
Освящение церкви состоялось 3 сентября. На празднование прибыли Апраксин, Головкин, Голицын, но среди гостей, увы, не было главного лица, ради которого были затеяны торжества, – Петра II. Среди гостей не видно было и Остермана, видимо завершавшего обработку своего воспитанника. Вряд ли пушечная пальба и «великая музыка» способны были поднять настроение князя.
Какими способами Остерман приобрел расположение Петра и как он, выполняя обязанности воспитателя и часто находясь с ним в уединении, настраивал его против будущего тестя, мы не знаем. Можно лишь догадываться, что хитроумный интриган использовал слабости натуры царя, чтобы втереться в доверие к своему воспитаннику. Благо достичь желаемого – не стоило большого труда, ибо Петру II ничто так не импонировало, как праздность. Достаточно было потакать лености и не препятствовать забавам, чтобы склонить юного бездельника на свою сторону и превратить его в послушное орудие коварных замыслов.
Перед нами распорядок дня, составленный для Петра 21 июля 1727 года, то есть во время болезни Меншикова. Расписание, автором которого, несомненно, был Остерман, предполагало изучение истории, географии и математики, причем на освоение этих предметов с понедельника по пятницу включительно отводилось всего-навсего 11 часов. В субботу, вероятно, час надлежало использовать для закрепления знаний по географии и математике. Итого 12 часов в неделю на приобретение знаний! Остальное время, а регламенту подлежали часы с 9 часов утра до 7 вечера, предназначалось для всякого рода забав: танцев, игр, верховой езды, стрельбы, музыки.
Правда, по средам и пятницам император должен был приобщаться к управлению государством и в дополуденные часы присутствовать в Верховном тайном совете. [324]
Установить, с какой точностью выполнялся распорядок, разумеется, нельзя. Можно проверить лишь факт присутствия Петра II в Верховном тайном совете. Но, как следует из документов этого учреждения, Петр не удостоил его своим посещением ни в июле, ни в августе – он предпочитал вместе с Иваном Долгоруким предаваться удовольствиям.
324
РГАДА, ф. 156, д. 198, л. 8—10.
5 сентября Меншиков с семьей возвратился в Петербург. По пути в столицу он пытался встретиться с Петром, но, кажется, безрезультатно. На следующий день князь отправился в Верховный тайный совет, но никого там не обнаружил. 7 сентября он вновь приехал в Верховный тайный совет и нашел там только князя Голицына и секретаря Степанова. В этот день в столицу возвратился Петр, причем поселился не во дворце Меншикова, а в Летнем дворце, срочно для этой цели приведенном в порядок.
Последовательность событий с 5 по 7 сентября, изложенная нами на основании «Повседневных записок» Меншикова, отличается от описания их у Вильбоа. По словам последнего, Остерман внушил Долгоруким мысль о необходимости убедить Петра «удалиться тайно от Меншикова и явиться Сенату, который Остерманом будет вполне собран в загородном доме канцлера графа Головкина, в двух лье от Петергофа. Молодой Долгорукий, продолжает Вильбоа, ободренный отцом, взял на себя обязанность привезти царя. Он всегда спал в комнате его величества, и едва увидел он, что все заснули, то предложил одеться и выпрыгнуть в окошко, ибо комната была в нижнем этаже и невысоко от земли. Царь согласился и выскочил таким образом из комнаты так, что стража, охранявшая дверь, ничего не заметила. По садам перебежал царь с Долгоруким на дорогу, где ждали его офицеры и чиновники. С торжеством проводили его в Петербург, куда Меншиков, уже поздно узнавший об удалении царя, поспешил за ним». [325]
325
Русский вестник. СПб., 1842. № 2. С. 154.