Меншиков

Павленко Николай Иванович

В 1711 году Август признал его своим сыном, назначив ему на содержание 10 тысяч талеров в год. Восемнадцатилетнего Морица отец женил на самой богатой невесте Саксонии. Брачные узы, однако, мало повлияли на его образ жизни: он продолжал без устали волочиться за дамами, играть в карты и быстро промотал приданое, что послужило причиной семейных раздоров. Ссоры завершились в 1721 году разводом, причем Морицу, как виновнику разрыва, было запрещено вступать в повторный брак. Но он не унывал, продолжал покорять сердца на этот раз парижанок.

Вволю натешившись громкими амурными похождениями и игрой в войну, граф Мориц Саксонский наконец решил обрести пристанище. Для полного счастья ему недоставало самой малости – знатной невесты и семейного уюта. Выбор пал на Анну Иоанновну, вместе с которой он в качестве приданого

намеревался получить и герцогство Курляндское. Если быть точными, то матримониальные планы исходили от Августа. Но претворить их было непросто, потому что затея встретила противодействие прежде всего со стороны России. Не меньшего сопротивления следовало ожидать и в самой Польше. Голова Августа II, как уже говорилось, была украшена двумя коронами. Согласимся, что эта ноша была бы обременительной и для более трезвой головы, чем у Августа. Ему частенько приходилось балансировать, ловчить, лгать, изворачиваться, прибегать к разного рода уловкам, особенно тогда, когда интересы Польши резко расходились с интересами Саксонии. Именно с такой ситуацией столкнулся Август, проча своего сына в курляндские герцоги.

Не ради исполнения родительского долга хлопотал Август. Утверждение Морица Саксонского на герцогском троне сулило немалые выгоды прежде всего самому Августу и его Саксонии – курфюрст расширил бы сферу своего влияния и приобрел бы выход к морю. Предполагалось при этом, что Мориц будет выполнять роль марионетки, управляемой из столицы Саксонии Дрездена.

Но утверждение Морица в Курляндии вступало в вопиющее противоречие с планами польской шляхты, давно мечтавшей о включении ее в состав Польши.

В этих условиях Август должен был действовать втайне не только от народа, королем которого он являлся, но и от соседней России, державшей курс на сохранение Курляндией независимости и враждебно встретившей идею избрания Морица герцогом Курляндским.

Август II и граф Мориц начали брачные хлопоты в марте 1726 года, отправив в Митаву своего эмиссара с двумя деликатными поручениями: начать выборы в пользу Морица, а также «проведать у двора ее высочества государыни царевны, может ли он (граф Мориц. – Н.П.) приступить к супружеству ее высочества». [329]

329

Там же, 1726, д. 5, л. 37.

Опасения отца и сына быстро развеялись: Анна Иоанновна не только не противилась вступить в брак с графом Морицем, но горячо желала породниться с ним.

В то время когда граф Мориц энергично обделывал свои матримониальные дела, двор в Петербурге, хорошо осведомленный о событиях в Митаве, никак не мог выработать четкой линии поведения. Было совершенно очевидно, что кандидатура графа Морица в герцоги неприемлема, как неприемлемым было и намерение Речи Посполитой включить в свой состав герцогство Курляндское. Что касается своего российского кандидата в герцоги, то здесь велась ожесточенная борьба и соперничество. Отзвуки этой борьбы можно обнаружить в рескрипте, отправленном Бестужеву 31 мая с объяснением причины задержки ответа на его запросы: «…за тем, что мы имели о том здесь довольное и зрелое разсуждение». [330]

330

Там же, л. 49.

Прямых свидетельств о расстановке сил среди вельмож у нас нет, но можно высказать не лишенную оснований догадку – членам Верховного тайного совета удалось отклонить честолюбивые притязания Меншикова и выдвинуть кандидатуру двоюродного брата герцога Голштинского. Противники Меншикова совершали ловкий ход, так как они заручались поддержкой императрицы – герцог Голштинский, двоюродного брата которого прочили в герцоги Курляндские, был ее зятем.

Меншикову понадобилось меньше месяца, чтобы сломить сопротивление противников, – 23 июня послу России в Польше Василию Лукичу Долгорукому была отправлена инструкция с повелением срочно выехать из Варшавы в захолустную Митаву, чтобы возглавить выборы, но не в пользу

двоюродного брата герцога Голштинского, а в пользу Меншикова. Это было первое упоминание Александра Даниловича как претендента на титул герцога Курляндского. Светлейший, сказано в инструкции, «яко нейтральной, не может противен быть королям ни польскому, ни прусскому, и никто из них притчины иметь не будет друг другу завидовать». Кстати, к этому времени появилась еще одна кандидатура в герцоги: правитель Фердинанд выдвинул принца Гессен-Кассельского. Инструкция Долгорукому недвусмысленно высказала негативное отношение русского двора как к графу Морицу, так и принцу Гессен-Кассельскому.

А как быть с двоюродным братом герцога Голштинского, которого прочил в герцоги рескрипт от 31 мая? Отныне его кандидатура становилась запасной и ее надлежало назвать лишь после того, как Василий Лукич убедится, что у Меншикова отсутствуют шансы быть избранным. [331]

В Петербурге назвали и третью запасную кандидатуру: если первых двух претендентов курляндцы «не примут и будут в том весьма упорны», то представить им двух братьев князей Гессен-Гомбургских, которые «ныне в нашей службе обретаются» и к тому же «к курляндскому дому ближним сродством обязаны».

331

Там же, 1726, д. 8, л. 2–4.

Итак, Меншиков занял первую строчку в списке кандидатов русского правительства в курляндские герцоги. Отправив инструкцию Долгорукому, Меншиков в тот же день, 23 июня, садится в карету, чтобы ехать в Ригу, откуда, как он полагал, ему удобнее будет оказывать давление на непокорных «курлянчиков» и руководить своими эмиссарами в Митаве. Дело в том, что сведения, полученные князем из Митавы, ставили под сомнение успех всей его затеи.

Первые претензии Меншикова на курляндскую корону были высказаны им, правда, неофициально, в начале апреля 1726 года, а 2 апреля светлейший отправил два письма с одинаковой просьбой: одно в Варшаву Долгорукому, другое в Митаву Бестужеву. Долгорукому он писал: «Вашего сиятельства, истинного моего друга, прошу, извольте в сем случае мне помогать и мою персону у тамошних министров рекомендовать». Долгорукий ответил шифрованным письмом: «Я вашу светлость могу под клятвою уверить, что все возможные труды прилагать готов, сколько знания и силы моих будет». [332] Василий Лукич не скрывал трудностей. «Я слышу, – писал он, – по правам курляндским не может быть князь курляндской иного закону, кроме лютерского», но счел возможным уговорить курляндцев, чтобы они то свое право «уничтожили».

332

РГАДА, ф. 198, д. 225, л. 28.

Бестужев изложил план своих тайных действий: «А понеже тамо (в Митаве. – Н.П.) от шляхетства никого из оберратов нет, а кто из них мне приятным будут, я под рукою о том представлять и старание к склонению чинить буду. А чтобы сие весьма тайно было и в том вашей светлости интересов, что можно будет, не упущу». [333]

Однако выполнить щедрые обещания не было возможности. В этом легко убедиться, читая одно за другим донесения Бестужева Меншикову.

333

АВПР, ф. 63, 1726, д. 14, л. 12.

14 мая: «Сколько можно об известном деле прилагаю старания, однако ж вашей светлости известно, что мне то надобно делать чрез других, а собою явно ничего делать невозможно, понеже бы о том был в Польше великий шюм и жалобы у двора. Того ради мне явно себя показать невозможно, и я уже имею пять персон, которым я обещал подарок по тысячи рублев человеку. И оные обещали, как возможно трудитца».

21 мая: «В деле вашей светлости я великое затруднение имею […] Как я слышю, единогласно все на графа Морица по рекомендации королевской склонны просить. Я от того не отступляю труд свой прилагать».