Меншиков
Шрифт:
Когда Шереметев кончил говорить, гетман поднял вверх палец.
— Дозвольте.
— Ну, ну, Иване, — Меншиков откинулся на спинку кресла, потёр руки, — проше, пан гетман!
— Так вчерашнего числа, ваша светлость, — начал Иван Скоропадский, — к вечеру прибег ко мне один «язык» от Мазепы. Говорит, что Гордиенко… это кошевой Сечи, что подался к Карлу вместе с Мазепой… — Меншиков нетерпеливо мотнул головой: знаем-де, продолжай! — Так Гордиенко-таки, говорят, подбил короля брать Полтаву-Крепость-де не сильна и обнесена-де только одним земляным валом, с деревянной одеждой и палисадом, да и гварнизон
— Тэ-эк! — крякнул Шереметев, высоко подняв брови. — А у голодной куме одно на уме. Знать, и клюнуло, думаешь?
— Клюнуло, — кивнул Скоропадский, пощипывая сивый свисающий ус. — Прельстило-таки это голодного шведа!
— Прельстило-то прельстило, — начал Шереметев, поставив локти на стол и пристально рассматривая свои уже старческие, в мелких клеточках, руки, — но всё-таки дело тут не только в поисках корма… Через Полтаву, Белгород. Харьков лежит путь на Москву! — Брови Бориса Петровича взметнулись. — Что вы скажете на это?
Меншиков промолчал: он привык к тому, что Шеремечеа, начав мысль, обрывает её, требуя подтверждения. Пусть выскажет всё.
И Борис Петрович, минуту помолчав, продолжал:
— Карл видит: окружили мы его плотно, армия его тает… Ему нужно двигаться дальше… А выход на Белгород прикрывает Полтава!
Меншиков молча наклонил голову. А Скоропадский ввернул, что тут не без советов Мазепы. И большие запасы в Полтаве прельщают врага.
— Так! — согласился с ним Шереметев. — И что Полтава защитит Карла, если он возьмёт эту крепость, от наших поисков и набегов — это тоже так. Но всё-таки главное, что поднимает самый страшный из всех вопросов, — как-то даже торжественно провозгласил Шереметев, — всё-таки главное в том, что через Полтаву лежит путь на Москву!
Взять Полтаву, затем разбить русскую армию и двинуться на Москву — в этом, подчёркивал Шереметев, заключается основной замысел шведского короля.
Нельзя было не согласиться с мнением Бориса Петровича, что на подступах к Полтаве действительно может решиться главнейший из главных вопросов войны. Стало быть, Полтаву — эту небольшую крепость на крутом берегу реки Ворсклы, при впадении в неё реки Коломак, защищённую не особенно крепкой оборонительной оградой, состоящей из земляного вала и палисада, обнесённого рвом, Полтаву, пока не поздно, надобно было всячески укреплять.
Меншиков встал, разминая ноги, подошёл к креслу, где сидел Воинов, облокотился о спинку, коротко бросил:
— Ну, так, что ли?
И, минуту подумав, принялся диктовать:
— «Коменданту Полтавы полковнику Келину заняться немедля утолщением валов крепостных и усилением укреплений иных, что сам знает…» А нашим главным силам, Борис Петрович, — обратился к Шереметеву, — надо тож двигаться ближе к Ворскле. Как ты полагаешь?
— Да, — соглашался Шереметев, — в Богодухове их сейчас держать нет никакого резона. Надо сосредоточиваться у Полтавы.
На том и решили.
Главные силы русской армии были передвинуты из Богодухова к реке Ворскле. 2 мая они расположились между Котельной и Лихачевкой. Сосредоточение русской и шведской армий у Полтавы шло почти одновременно.
17
Первый
Комендант Полтавы Келин доносил Меншикову, что «неприятель крепость несколько раз жестоким приступом атаковал и хотя с великим уроном отбит и через вылазки многих людей потерял, однако же до сего времени помянутой город в крепкой блокаде держится».
Для нанесения комбинированного отвлекающего удара Меншиков разделил войска на две части. Одну, под командованием генерал-майора Белинга, он направил вниз по течению реки, поставив перед ним задачу — обойти неприятеля и выйти к Опошне; другую часть войск, взяв под своё командование, решил бросить в лоб неприятелю — атаковать его ретраншементы за Ворсклой.
Перед рассветом благодатно и широко шумел тёплый ливень и отшумел, когда через Ворсклу уже было наведено три плавучих моста. Под тучей в краю небосклона затеплилась алая полоска зари. И заполнилось всё благоуханием, влажным, росистым теплом, и полились было из прибрежных лощин и кустов птичьи трели, звонко отдаваясь в окрестных лесах, — было полились и… затихли. Шведы, оглядевшись, открыли беглый ружейный огонь.
Это послужило сигналом для русских. Из помолодевшего после дождя перелеска, по парным от согрева лугам войска Меншикова ринулись к переправам. Пехота по мостам, а кавалерия вброд форсировали Ворсклу, с ходу ударили по земляным укреплениям шведов, и линия прикрытия их была сразу же сбита. В результате этого первого лихого удара Меншиков захватил около двухсот пленных, знамя, две пушки. Остальная часть шведского прикрытия разбежалась. Путь на Опошню оказался открытым.
Генерал Роос, командующий шведскими частями в этом районе, поднял по тревоге свои главные силы, — два драгунских и два пехотных полка, — двинул было их против русских, но, убедившись, что Меншиков располагает большими силами, зажёг предместье и отступил в Опошненский замок.
Отряд Гольца уже подошёл к замку и подготовился к его штурму, но в это время Меншиков получил сведения о движении к Опошне сильных шведских подкреплений. Действительно, сам Карл с двумя гвардейскими батальонами и четырьмя драгунскими полками спешил на помощь осаждённому Роосу.
Генерал-майор Белинг («чтоб ему, чёрту, ни дна ни покрышки!» — ругался Меншиков) замешкался, закопался на переправах, ударился в дальний обход, не подоспел вовремя на подмогу к Опошне. Пришлось отступить.
Отвлечь шведов от Полтавы таким способом не удалось. Карл же решил взять Полтаву, чего бы это ни стоило. «Если бы сам бог послал ангела с приказанием отступить от Полтавы, — говорил упрямый король, — то я и тогда бы не отступил».
Время бежало, дни для шведов отсчитывались, похожие один на другой, как костяшки на счетах. А леса зеленели всё темнее, кудрявее, отцветали ландыши в чащах, лепетали листьями, и уже ровно шумели сады, белыми лепестками покрывались в них дорожки, тропинки…