Меншиков
Шрифт:
Первая половина 1708 года была потеряна Карлом. После заключения Альтранштадтского мира он хотя и потянулся к северо-востоку, прошёл снова всю Польшу и вступил в Литву, но там словно завяз в её непроходимых болотах. А между тем край этот, вообще не отличающийся изобилием жизненных припасов, был вконец разорён многолетней войной. Шведская армия голодала. Напрасно приближённые Карла доказывали ему необходимость немедленного вторжения в русские земли; их рассуждения, что Петром давно забыто нарвское поражение, что вся Ингрия и Эстляндия уже заняты русскими, что, преследуя с таким упорством Августа и так усердно занимаясь устройством польских дел, он пренебрегает наведением
Наконец во второй половине года Карл выступил в направлении на Мстиславль. 7 июля 1708 года он вошёл в Могилёв, но здесь снова задержался на несколько недель, ожидая прибытия генерала Левенгаупта. которому было приказано собрать в Курляндии возможно большее количество продовольствия и. захватив присланное из Швеции боевое снаряжение и припасы, идти к Могилёву, на соединение с главными силами шведской армии.
Пётр по-прежнему уклонялся от решительного сражения, так как «искание генерального боя, — считал, — суть опасно — в единый час всё ниспровержено; того для лучше здоровое отступление, нежели безмерный газард». [32]
32
Газард — риск, азарт.
Левенгаупт двигался очень медленно. Карл не мог его ждать, стоя на месте, — армия голодала, её, кроме того, сильно тревожили русские части и отряды партизан, беспрерывно нападающие на подразделения шведского войска. Трудности день ото дня возрастали. Всё заставляло короля торопиться со своим выступлением. До подхода Левенгаупта он не собирался давать генерального сражения русским. Только после присоединения к своим войскам корпуса Левенгаупта он рассчитывал выбрать позицию, где можно будет дать решающий бой русским армиям. Украина — вот где, не говоря о приготовленном там сытном провианте-приварке, он может, пожалуй, подкрепить свою армию и свежими полками Мазепы и частью сил Станислава Лещинского. А потом, может быть, сумеет вызвать и выступление против Петра его давнишних противников — турок, татар…
И Карл круто поворачивает на юг.
— Дьявол его сюда несёт! — воскликнул Мазепа, узнав об этом движении.
Гетман отлично понимал, что вместе с шведским войском или даже ранее его вступит на Украину и русская армия, а тогда попробуй-ка подними простых казаков и поспольство, крестьянство, на восстание против царя.
Гетман рассчитывал на другое и… просчитался.
Просчитался и Карл, решив, что ему придётся сражаться только с армией Петра.
«Мы, — записал Адлерфельд, шведский историк, постоянно находившийся при короле, — неожиданно очутились в необходимости постоянно драться, как с неприятелем, с жителями того края, куда мы вошли».
Народ поднялся.
С таким ожесточённым сопротивлением Карл, привыкший до этого к животной трусости бюргеров и раболепству продажной шляхты, столкнулся впервые. Крестьяне прятали от шведов продовольствие или уничтожали его, истребляли неприятельских фуражиров, жгли хаты, в которых размещались вражеские солдаты. Шведы изголодались, обносились изболелись. Дух армии падал.
А Пётр тем временем подготовил Карлу новый сюрприз: он решил разбить Левенгаупта. Выступив из Риги с шестнадцатитысячным корпусом и громадным обозом в 7 тысяч повозок, шведский генерал уже подходил к Днепру. Две реки отделяли его от главных сил шведской армии — Днепр и Сож, — а между ними
На консилии — Пётр, Меншиков. Шереметев — было решено: Шереметеву с главными силами следовать на Рославль, Почеп, с целью предотвратить возможность прорыва шведов на Брянск; против Левенгаупта выделить летучий корпус, или «Корволант», как его назвал Пётр, — 7 тысяч конницы и 5 тысяч пехоты на лошадях, командование которым государь берёт на себя. Меншикову было поручено: «Идти вперёд с довольным войском для наблюдения его, Левенгаупта, движения».
9 сентября Пётр предупредил Меншикова:
— К ночи у тебя всё должно быть готово, подогнано, починено, запасено… Ночью, — пояснял, — тебе выступать. Я с корволантом следом за тобой, тронусь одиннадцатого.
Драгуны Меншикова укладывались спать так, чтобы вскочить, подтянуть снаряжение, разобрать оружие и… седлать лошадей. Меншикову постелили во дворе, под навесом, в широких санях. В избе блохи. Кусают, будто со всего света собрались в одно место.
Но ему и во дворе не спалось.
В деревне, казалось, стояла какая-то необычная тишина, будто всё притаилось и ждёт чего-то… Только сад за плетнём словно вздрагивал, когда по нему пробегал порывистый ветерок, и шумел уже по-осеннему холодно, да порой с коротким стуком падало в сухую некось спелое яблоко. Думалось: «Всё созрело!» Представлялось, как всё сохнет, роняет спелые зёрна: крапива, белена, репья, подсвекольник… Летели минуты, часы, а глаза хоть коли.
«Государь, поди, тоже не спит, — думал, ворочаясь, Меншиков. — Ежели так, то придёт…»
Потом решил:
«Всё равно теперь не заснёшь…»
Встал, накинул кафтан, пошёл «на зады».
В большом сарае, скудно освещённом сальной свечой, вставленной в железный фонарь, вдоль стен сложена солома, на ней в ряд, накрытые попонами, кафтанами, чем попало, спали офицеры Меншикова. Сон их был спокоен и, видимо, так заразительно сладок, что дежурный офицер, прапорщик Сумбатов, чтобы не заснуть, то и дело полоскал руки в конском ведре и тёр ими щёки.
— Не спишь? — напугал его Меншиков.
— Никак нет, ваша светлость! — вытянулся Сумбатов.
— Вижу! — улыбнувшись краем рта, поднял брови Данилыч. Глянул на спящих. — Укрой!
В середине сарая один богатырь храпел громче всех: разбросал руки во сне, сбил на сторону кафтан… Меншиков присмотрелся:
— Мухортов!.. Эк его разморило! — Подумал: «Усатый, а пит как ребёнок».
Да и все спали крепко. Привыкли…
Но вот кто-то идёт. Шаги быстрые, твёрдые. Подходит к сараю… В кромешно тёмном четырёхугольнике двери появилась большая фигура.
— Поднимай! — слышен голос Петра. И дежурный тут же гаркнул:
— Встава-ай!
От Меншикова требовалось: найти Левенгаупта, тщательно разведать его силы, выяснить направление движения, раскрыть его карты.
Стояла ранняя осень. На северных склонах возвышенностей до полудня лежал снег; овражки и рытвины превратились в болотины и лужи. По утрам было звонко от заморозков, а к середине дня отпускало, — припекало солнце, раскисала земля.
«Далеко Левенгаупт сейчас не уйдёт, — прикидывал Меншиков. — Сейчас, если выезжать затемно, значит, надо громыхать по выбоинам, смёрзшимся колеям, колдобинам. — Улыбнулся, качнул головой. — Испытали!.. В телеге тогда так трясёт, что побаиваешься, как бы печёнка с селезёнкой не поменялись местами… А двинешься днём — повозки будут вязнуть по самую ступицу, на колеса намотается грязи… Так долго не вытянут лошади. Не-ет, — потёр руки, — с таким обозом господам шведам сейчас далеко не уйти!»