Меньший среди братьев
Шрифт:
Властно, твердо шагая поперек движения, он шел, подходил сюда в короткой своей шинели. Теперь я увидел, это офицер, старший лейтенант. Кира выпорхнула радостная навстречу, успев бросить мне:
– Не вылезай.
В зеркале было видно, как он зажал свою белую рукавицу под мышкой, взял права, повертел талон в пальцах, смотрел номер машины, жезлом указывал на вмятину в крыле. С обворожитель-ной улыбкой Кира объясняла. Видела бы она себя со стороны, какое у нее плачущее лицо, когда она вот так улыбается.
Уже собрался
Взяв обе рукавицы под мышку, старший лейтенант достал дырокол. Кира быстро объясняла что-то. Я вылез.
– Жаловалась?
– старший лейтенант ногтем указывал в печать.
– Почему вы говорите женщине "ты"?
– спросил я спокойно.
Повернув тугую шею, он глянул на меня вполоборота, как на какое-то насекомое на асфальте, и опять передо мной была широкая его спина с белой портупеей.
– Почему вы говорите женщине "ты"?
– повысил я голос, чувствуя, что бледнею. Таблетка валидола помешала во рту, я проглотил ее.
– Неправильно ведете себя, товарищ.
Мужчина с постным официальным лицом качал головой, воинственно дышала рядом с ним женщина в высокой прическе. Я заметил зеленую "Волгу" позади них у тротуара: тоже остановле-ны, ждут своей очереди.
– Вас не спрашивают!
Рабская порода. Следующая очередь его, так он выслуживается, задабривает, готов другого утопить.
Кира поспешным жестом попыталась остановить орудовца, уже заправлявшего талон в дырокол. Он отпихнул ее руку.
– Руку!
– закричал я.
– Не сметь касаться моей жены. Где вы нужны, там вас нет!
– кричал я, сознавая, что кричу это на публику.
– А где честные граждане...
Сердце провалилось, я задохнулся без воздуха. Бурое от ветра лицо орудовца, меняющееся лицо Киры, испуг в ее глазах, смотревших на меня.
– Поедем, - глухо сказал я, не слыша своего голоса. Заметавшаяся мысль была одна: не упасть при всех, сейчас, здесь. Страх подымался из пустоты, где остановилось сердце. Хотелось рвануться, подтолкнуть его, чтобы пошло. Но помимо себя я говорил, плохо слыша, что говорю, чувствуя, как бледнею сильней и немеют губы:
– Мы сейчас в главное управление... Я знаю куда... Я это так не оставлю...
И шел к машине. Толкнулось сердце. И заспешило, заколотилось под горлом.
– Зачем ты вылез?
– спрашивала Кира, заглядывая мне в глаза.
Я пытался изнутри опустить стекло, вдохнуть воздуха. Ледяной пот заливал лицо.
– Я же сказала, не вылезай! Только хуже сделал.
Одной
Сердце то обрывалось, то занимало всю грудь. В зеркале увидел мертвое лицо, тусклые, не мои глаза, в них страх.
– Кира, мне что-то...
– Без паники, понял? Без паники.
– Тут медпункт где-нибудь... Что-то не по себе.
– Не выдумывай! Я тебя знаю!
И совала таблетку мне в рот. В сухих губах таблетка не удержалась.
Мы проскочили на красный свет. Тряхнуло. Визг тормозов. Люди на тротуаре шарахнулись от машины. Кира перебежала на мою сторону, закричала на людей:
– Что вы смотрите, помогите!
Я пытался вылезть.
– Сейчас, обожди...
Боль, вонзившаяся в лопатку, стягивала обручем, не давала вздохнуть.
– Я сам... Сейчас...
В распахнутой двери стояла женщина в белом халате. Я слабо улыбнулся, когда меня провели мимо. Глупо, глупо всё! И недостойно. Неужели всё?
– Сделайте что-нибудь!
– кричала Кира, пока меня укладывали - и ноги, и всего.
– Скорей. Зачем вы мерите давление? Укол! Скорей. Вы будете отвечать!
Я не почувствовал укола - тупо ткнули в оголенную руку.
– Тебе лучше? Лучше?
– внушала Кира.
– Лучше тебе?
Я показал глазами: лучше. Боль не отпускала. Мне совали подушку под затылок, приподы-мали голову.
Чьи-то неподвижные ноги в мокрых ботинках, вытянутые ноги покойника, к одному ботинку прилип желтый лист. Я увидел их сверху, как увидят чужими глазами, стало неприятно, я потянул их.
– Он умирает!
– истерически закричала Кира.
– Да сделайте же скорей что-нибудь! Он умирает!
Крик ее внезапный испугал меня.
– Кира!
– позвал я. Если это конец, так чтоб в дальнейшем она не корила себя, я сказал ей, боясь не успеть, что был с ней счастлив, пусть она знает это. Кажется, она не слышала, она в этот момент истерически кричала на врача. Но врач услышал, как-то странно посмотрел на меня.
Был резкий запах лекарств. Врач, присев рядом, опять накачивал манжетку у меня на руке. Над ним Кира сжимала пальцы, слезы дрожали у нее на щеках, распухшие губы ползли. И она и врач смотрели на стрелку тонометра, пока из манжетки, шипя, выпускался воздух.
За перегородкой горел электрический свет, две тени - Киры и врача появились на матовых стеклах. Ко мне села сестра, марлевой салфеткой промокала пот на лице, я весь был как в холодном компрессе. От лекарств сильно хотелось пить. Она дала воду в мензурке, вода пахла лекарствами, взяла в ладони мою руку. От теплых ее рук шло тепло ко мне, боль всё была, но не так знобило и дышалось легче.
Врач говорил за перегородкой:
– Сейчас она ничего не покажет, - и набирал номер, параллельный телефон звякал.
– Возможно, это вообще сильный спазм.