Менты с большой дороги
Шрифт:
* * *
– Как вы думаете, меня точно никто не узнал? – В глазах Лехи Пешкодралова наблюдался не то испуг, не то кошмар, не то все вместе.
– Хорошо бы, если не узнал, – не совсем уверенно произнес Кулапудов. – Плохо только, что ты без перчаток работал. Пальчиков наоставлял и на трибуне, и на кошелке, и на коте.
– Ой, а что мне будет, если поймают? Я в тюрьму не пойду. Там неуставные отношения.
– Боюсь, плохо тебе будет. Политических преступников во все времена строже судили, чем простых уголовников. И попробуй докажи, что ты не на лидера носовцев напал, а за котом гнался. Да еще
– Да не переживай ты, Леха, – похлопал его по плечу один из Утконесовых. – Во-первых, ты в гриме был, даже эта твоя незнакомка тебя не узнала.
– Во-вторых, – продолжил его мысль второй брат, – у тебя стопроцентное алиби. Светочка за тебя по-честному от Ленина до Столыпина весь день ходила. Даже задержала бездомную собаку, которая пыталась осквернить один из памятников посредством справления своей собачьей нужды прямо на пьедестал. И Мочилов со Смурным своими глазами видели, как она, то есть типа ты, за этой собакой гонялась.
– И кто вообще поверит, что зюзюкинская милиция сможет тебя найти? – заразился их оптимизмом Кулапудов. – Кому искать-то? Ворохватову?
– Все шестеро – в кабинет Подтяжкина, – пушкинским Командором вырос на пороге дежурный. – За вами пришел старший лейтенант 125-го участка Ворохватов.
* * *
– Ух, натерпелся я, ребята, – лицо Лехи пылало, словно он вывалился из парной, а не из кабинета начальства. – Он так пронзительно смотрел, что я совсем было признаваться начал.
– Почему ты нам раньше не говорил, что работаешь тайным агентом Ворохватова? – строго спросил его Кулапудов. – Нехорошо скрывать от товарищей правду о себе.
– Не ругайся на него, Веня, – вступился Ганга. – Может, его пытали… Или угрожали. Ворохватов, он знаешь какой неприятный?!
– Да вы чего? – вытер рукавом струйки пота Леха. – Все же при вас было. Может, он вообще не меня имел в виду, может, он про кота говорил? Кот же первым бросился сшибать носовца, а я уж за ним. Так что не виноватый я вовсе. Век воли не видать.
– Точно, кот! – обрадовался Ганга. – Эта сволочь такая вредная, что запросто в агенты продаться может. За кусок ливерной колбасы. Я давно его заприметил, он давно нашего Леху изжить хочет. Может, он даже двойной агент. Вклинился в органы и подтачивает их изнутри.
– Слушайте, так ведь это здорово! – дошло наконец до Зубоскалина. – Мы теперь совершенно официально можем околачиваться возле носовцев, прикрывать их своими широкими спинами от террористов и заодно расследовать кражу паспортов! Какие молодцы эти покусители! Покушители… Покушатели… Покусатели… В общем, понятно. Так как нам велели сопровождать гостя города в гражданской форме и не выделяться из толпы, есть смысл остаться в тех же нарядах, что были в прошлый раз. Только Леху надо видоизменить. Его теперь Ворохватов ищет. Для вручения высокой награды. Так что костюмчик надо менять. Согласен?
– Еще как согласен, – счастливо выдохнул Пешкодралов.
Ему и самому не хотелось светиться по городу в своем вчерашнем прикиде. И вовсе не потому, что он боялся благодарности Ворохватова. Леха хотел подстраховаться на случай встречи
* * *
Незнакомка – по паспорту Домна Мартеновна Залипхина – дурно провела ночь. Сначала ей снилось, что ее хотят украсть инопланетяне для опытов или в качестве суррогатной матери для маленьких инопланетных монстриков, и она боялась высунуть ногу из-под одеяла, чтобы они ее за эту ногу не схватили. Потом затосковал Мессир. Тосковал он исключительно ночами, исключительно омерзительным басом, исключительно до утра. К утру затосковали соседи, а тосковали они исключительно с помощью бранных слов и целых нецензурных выражений, при этом стуча по стенам, батареям, полу и потолку швабрами и молотками. Домна окончательно проснулась, налила себе и Мессиру валерьянки, и села у окна предаваться воспоминаниям.
Она любила вспоминать. Свое детство, папеньку, мамашу, вчерашний день. Вчера на встрече сторонников партии НОС она встретила немолодого уже человека, смутно напоминающего ей папу Мартена и еще кого-то родного, близкого и очень сексуального. Правда, он так быстро исчез… Совсем как папа.
Папа ушел из семьи сразу после того, как его объявили знатным стахановцем. Мама Домны не была знатной стахановкой, и папа не хотел пятнать свое честное имя столь непартийным браком. Поэтому он собрал чемодан и выставил дочь и жену из дома, а на их место привел комсомолку и стахановку, Домна не помнила, как ее звали.
Она не знала точно, в чем заключалась суть папиного рекорда, но на всю жизнь запомнила, что наградили отца почетной грамотой, небольшим красным флагом и правом без денег и волокиты поменять свое старорежимное имя Мартын на более прогрессивное. Папа не поскупился, приплатил паспортистке и сделал дочери последний подарок: с того момента она стала зваться не пошло и примитивно – Дарья Мартыновна, а гордо и изящно – Домна Мартеновна. Домна никогда не была в обиде на отца. В имени Домна Мартеновна она cлышала намек на французское элегантное звучание. Правда, со временем ей стало больше нравиться имя Джеральдина, коим она и представлялась новым знакомым.
В зыбких сумерках проплывали перед Домной призрачные лица папы, вчерашнего знакомого и… того мальчика, который покорил ее с первого взгляда ароматом молодости и нерастраченной мужской силы. Что-то было общее в этих трех образах или это просто разыгралось воспаленное бессонной ночью воображение?
– Идите ко мне, – протянула она руки к уплывающим ликам. – Идите. Утолите мою тоску по любви – дочерней и всякой разной другой. Порушьте окаянное одиночество, залейте огонь, испепеляющий изнутри мою раненую душу!
Мольба ее была похожа на заклинание шаманки, на языческий заговор, на медитацию. Дошла ли она до того, кто заведует выполнением сокровенных желаний смертных, неизвестно. Но Домне почему-то стало легче. Она глубоко, громко зевнула, хрустнула суставами и отправилась досыпать. Это соседи пусть идут на работу. Злые, невыспавшиеся, несчастные. А она – на пенсии. Заслужила.
5
Утром того же дня, уже после беседы с Ворохватовым, курсанты с чистой совестью направлялись к дому Зоси переодеваться. Успех несколько притупил их бдительность, поэтому никто из них не заметил, что за ними наблюдают два зорких глаза.