Меня не купишь
Шрифт:
– Ну ладно, – сказал я, – мы почти добрались до вершины пирамиды. Кто главарь этой шайки?
Эльза пропустила мой саркастический тон мимо ушей. С самого начала меня не оставляло дурное предчувствие. Правда, для этого не нужно было быть прозорливым орлом.
– Тебе не помешает, если я закурю? – спросила она, уже сжимая между пальцами сигарету. Я дал ей прикурить. – Я не так уж много знаю. Эти негодяи хотели, чтобы я отвела их к Розе. Когда я вдруг увидела тебя, это было будто луч света в кромешной темноте.
– Благодарю, моя королева. Ты умеешь сказать красиво.
– Жених Розы, полный кретин,
– Чистого?
– Чище, чем моя бессмертная душа.
Я присвистнул от восхищения и бросил на нее ехидный взгляд. Даже не моргнув, она выпустила струю дыма.
– Чтобы рассчитаться за кокаин, они хотят забрать Розу и заставить ее работать в баре top-less с тату на… в общем, на попе, чтобы все знали, кому она принадлежит. Господи, меня просто от души воротит. Просто с души воротит.
Я даже пожалел, что она так быстро исправилась. Сегодняшняя Эльза купалась в изобилии. Об этом кричали ее одежда, колье, демонстративное презрение к бедности и дешевым вещам. То, что теперь она путешествовала по жизни в вагоне первого класса, было видно за версту. Даже это ее предложение заплатить за ужин: в прежние, стародавние – и не такие уж давние – времена я только раз видел, как она достала кошелек. Тогда она подала милостыню инвалиду, беззубому, как полуосыпавшаяся ромашка, и тот ее жест глубоко тронул меня. Но нелады с местоимениями и предлогами, всякие отвместо с, всегда будут выдавать ее с головой. И этот пресжитатор. Я сто пятьдесят раз исправлял путаницу с предлогами и спряжениями, но все впустую. Напрасные хлопоты. Эльза была такой: ее следовало или принимать целиком, или оставить совсем. Я предпочитал принимать.
Она бросила на меня косой взгляд, проверяя, заметил ли я ее грамматический ляпсус, и, довольная, что я, кажется, пропустил его мимо ушей, продолжала:
– Я больше боюсь Однорукого из-за его кровожадности. Знаешь, что ему больше всего нравится на корриде?
Я отрицательно покачал головой.
– Когда пикадор колет быка пикой, ему все время кажется, что мало, он свистит, кричит и скандалит, что надо бы еще. Но ты гораздо сильнее всех их.
Я был польщен. Замечание звучало совершенно по-детски, но воодушевляло. И разве кто-то из семи древнегреческих мудрецов сказал хоть раз, что мужчине не может польстить замечание девчонки? Особенно если у этой девчонки тело женщины и это тело способно превратить мужчину в мальчишку. Что же касается того, что она так и не ответила на мой детский вопрос о главаре шайки, ее молчание только укрепило мои сомнения.
– Еще раз благодарю, королева. А теперь пригнись. Не ровен час, кто-нибудь из них до сих пор рыщет вокруг.
Мы подъезжали. Эльза спряталась. Я дал круг. Не заметив ничего подозрительного, остановил машину возле бара Нет, кое-что было: Санта-Клаус в вызывающе красном костюме, с вызывающе белой бородой сидел на скамейке в нескольких метрах от входа в «Голубого кота». И никакого тебе мешка с игрушками. Правой рукой он прикрывал лицо и казался очень расстроенным. А другой руки нигде не наблюдалось.
– Ты чуть-чуть хромаешь, – прошептала Эльза,
– А какого дьявола меня бы называли Хромым, если бы я не хромал? – отозвался я.
С бутылкой вина в руках я прошел мимо входа в бар и столкнулся с Санта-Клаусом.
– Как дела, приятель? Не заледенел? Хочешь глоточек?
Рука Санта-Клауса упала, словно неживая. Он поднял глаза Борода и усы скрывали большую часть лица, еще и покрытого толстым слоем грима Он мог оказаться кем угодно, левый рукав карнавальной шубы был пуст, как туннель, из которого выехал поезд.
– Рождество – мешок с дерьмом, – изрек он.
Скажите, какие откровения.
– Дети – дерьмо.
Последнее заявление показалось мне спорным.
– Моя жена…
– Не продолжай, старик. По этому пункту сомнений быть не может. Держи пять и хлебни наконец.
Я пожал ему руку, одновременно протягивая бутылку вина и напружинившись, чтобы успеть разбить эту самую бутылку о его голову. Санта-Клаус пристально смотрел мне в глаза.
– Но самое отвратительное – это тещи, вечно подливающие масло в огонь, лезущие во все дырки.
– Ну давай, – поторапливал я, – не всю же ночь мне тебя ждать. '
Санта-Клаус все смотрел на меня, а я по-прежнему сжимал его руку. Вдруг из-под шубы вынырнула левая клешня и цапнула бутылку. Я облегченно вздохнул. Он не был одноруким.
– Оставь ее себе, – расщедрился я.
Я отпустил его руку, отдал бутылку и вошел в бар.
8
По-прежнему играла музыка, потому что у магнитофона был реверс, пол все еще был засыпан битым стеклом, потому что Тони не успел его подмести, а Тони лежал навзничь на том же самом месте, потому что в него влепили четыре пули, но я этого еще не знал. Там, где упал Паэлья, осталась только лужица полусухой, как шампанское, крови.
– Эй, Тони, – позвал я, – это я. Сейчас не время для шуток, малыш.
Тело не пошевелилось. В три прыжка я оказался около него и наклонился.
– Тони? – позвал я в отчаянии.
Я взял его за подбородок и повернул к себе. Не надо было быть большим специалистом, чтобы понять, что передо мной – просто холодная телятина, труп. Три четверти часа назад он был простужен, а теперь он остыл: перемена куда более резкая, чем следует из значений родственных слов. Я посмотрел на его руку. Она была изломана, будто ее топтали. Несколько мгновений я держал ее в своих руках. Я огляделся в поисках стреляных гильз. Ничего. Профессионалы. В эту минуту вошла Эльза. Она и полминуты не могла оставаться без компании. Бог не создал ее для одиночества. Мы посмотрели друг на друга. Я наклонился.
– Мне очень жаль, – проговорила она. – Он был тебе сильно дорог?
– Ему было девятнадцать лет, – с трудом выговорил я.
Это не было ответом на вопрос, но в моей голове не оставалось никакой другой мысли.
– И я виноват в том, что сейчас он мертв, – добавил я, направляясь к телефону.
– Когда кого-то убивают, то в смерти обычно виноват убийца. – Она пробовала утешить меня.
Набирая номер полиции, я налил себе виски – в тот самый стакан, из которого пил перед этим. Я осмотрел заднюю дверь. Она была открыта, веник, которым я ее подпер, – сломан.