Меня не купишь
Шрифт:
– В баре «Голубой кот» лежит покойник, – сказал я, когда на другом конце провода сняли трубку.
– Представьтесь, пожалуйста. Где это? – ответил голос, в котором не угадывалось ничего, кроме скуки и отвращения, не дав мне времени назвать себя. Впрочем, я в любом случае не собирался этого делать.
– Разве я позвонил не в полицию? Найдите, где это, – за это мы вам и платим!
Я повесил трубку.
– На самом деле я вот уже шесть лет не плачу налогов, – заметил я, озадаченный неожиданным открытием. Я впервые за долгое время задумался об этом. Собственно, я и не заработал ни гроша. Я собирался залить
– Не пей, Макс. Ночь продолжается: вдруг придется еще раз пустить в ход пистолет.
Ее двусмысленный взгляд заставил меня засомневаться, о каком, собственно, пистолете шла речь, и я одним глотком проглотил виски. Может, оно поможет мне забыть лицо Тони, его истерзанную руку, продырявленную грудь, залитую кетчупом пополам с кровью. Увы, его не спасли его тренированные руки-клещи.
– Жаль выливать, солнышко. Пойдем.
У меня было разрешение на ношение оружия, но «стар», который был при мне в ту ночь, не был зарегистрирован. Этот пистолет несколько лет назад предложил мне один сержант. В армии нередко исчезает несколько стволов, и, хотя их исчезновение не проходит незамеченным, никто ничего не говорит, потому что тот, кто решится доложить о пропаже, рискует получить по ушам. И вот в журналах раз за разом строчат ложные рапорты, и, даже если в один прекрасный день кому-то придет в голову действительно пересчитать все наличное оружие, уже невозможно установить, куда и когда оно исчезло. В общем, сейчас уже никто не сумел бы обнаружить связь между мной и этим пистолетом, и я мог запросто от него избавиться. Да и свидетелей не было. Если только не считать Эльзу.
Я выключил стоявший на барной стойке магнитофон. Чертова музыка действовала мне на нервы. На этот раз, когда мы уйдем, в баре действительно воцарится молчание: молчание Тони, молчание смерти.
– Выпей, – предложил я, протягивая ей стакан, и распахнул дверь, пропуская ее вперед. – Как бы мне хотелось сплясать чечетку на чьей-то могиле.
– Это хромому-то? Я непременно хочу увидеть это, милый.
Эльза улыбнулась, взяла стакан и вышла на улицу. Я шел следом. И опять ветер влепил нам по ледяной пощечине. Причем Эльзе – совершенно заслуженно.
9
Санта-Клаус сидел все на той же скамье, пережевывая жвачку все тех же обид. Но теперь ему было заметно теплее – не зря же он высосал полбутылки паршивого вина. Насколько я мог разглядеть, этот жадина не оставил на дне ни капли.
– Эй, красотка, – закричал он, едва увидев Эльзу, – иди ко мне, погреемся!
Санта-Клаус похлопал рукой по скамье, показывая местечко, зарезервированное им для Эльзы.
– Трахай своих волхвов, козел, – отозвалась Эльза.
Пока я открывал двери нашего экипажа, Эльза открыла мне печали своего сердца. Ее губы дрожали от бешенства.
– Осточертели! Почему женщина не может ходить повсюду спокойно и открыто?
Ангелочек! Одно дело – открыто, и совсем другое – открыв всем взглядам свой зад. Я тронулся. Санта-Клаус встал, цепко ухватил бутылку за горлышко, как будто это была его теща или немецкая ручная граната, и, когда мы проезжали мимо, метнул ее в нас. Бутылка упала на крышу и разлетелась на куски. Это была ночь битых стекол.
– Твою мать! – выругался я. – Что творит разобиженный Санта-Клаус!
– А ему следовало раздавать детям подарки, а не болтать ерунду. И где он посеял мешок с игрушками?
Эльза все еще злилась.
– А я откуда знаю. Наверное, успел все раздарить.
«Шкода» чихнула и заглохла.
– Твоя машина прекрасно объясняет, почему развалился коммунизм, – глядя в окно, прокомментировала Эльза
Я завел мотор.
– Разворачивайся.
– Куда мы едем?
– Разворачивайся. Естественно, не ко мне. Сегодня поедем к тебе. А потом подыщем что-нибудь получше.
Я развернулся, и мы опять направились в сторону «Голубого кота» и Санта-Клауса.
– Здесь ужасно холодно, – пожаловалась Эльза – В этом рыдване что, нет печки?
– Разумеется, есть.
– Что-то не чувствуется.
– Она есть, но она не работает.
Эльза хотела было улыбнуться, но улыбка внезапно замерзла на ее губах. И тогда она открыла окно и швырнула стакан в Санта-Клауса. Брызги веером полетели в его сторону, а стакан шлепнулся на тротуар и взорвался миллионом мелких и звонких кристалликов. Ну что я говорил: ночь битых стекол! Эльза достала сигарету. Я дал ей огня. В зеркале вопил и дергался Санта-Клаус. Я не слышал, что он там кричал, но похоже, что-то крайне дурного тона. Его лицо превратилось в лицо кричавшего от страха Тони. Трудно осознать смерть близкого человека. Пяти минут для этого мало. Тони никогда и никому не причинил вреда. У него были все основания озлобиться на весь мир, но он не озлобился. Ему было всего девятнадцать лет.
– Никак не могу выбросить Тони из головы, – сказал я.
– Ох, горюшко-горе. И я в таком виде.
Сжимая руль левой рукой, правой я наотмашь ударил ее по лицу. Сигарета вылетела из ее губ. Эльза осторожно дотронулась до губы. Струйка крови потекла по подбородку.
– Спасибо, милый, что помогла тебе разрядиться. Мне нравится чувствовать себя полезной.
– На, вытрись. – Я протянул ей носовой платок.
– Засунь его себе в задницу, может, тебе понравится. – Она наклонилась и подняла сигарету. Глотнула нечистого воздуха. – Тебе повезло, Макс, она не погасла. Я бы получила огромное наслаждение, глядя, как ты даешь мне прикурить.
В конце концов она вывела меня из себя. Ей всегда это удавалось. Поэтому она и не разозлилась всерьез. И затрещину восприняла как свой триумф.
10
Подкатили к моему особняку. Эльза перешагнула через ограду и только после этого бросила на землю окурок – в компанию к своему же предыдущему.
– Мне хотелось бы взглянуть на Розу. Я уж и забыл, когда видел ее в последний раз.
– Ну да. Лет шесть тому назад, верно? – В ее голосе звучал вызов.
– Точно. И с женихом неплохо бы познакомиться. Как его зовут?
Я открыл дверь, и мы вошли. Разумеется, сначала она – я с удовольствием пропустил даму вперед. Я джентльмен, а Эльза была настоящей принцессой. По крайней мере, так подумал бы всякий, посмотрев альбом с ее фотографиями той поры, когда девушка лелеяла мечту стать фотомоделью. Но Эльза редко подолгу лелеяла что бы то ни было, тем более мечты.
– Годо.
– Что за ужасное имя.
– На самом деле его зовут Годофредо.