Меня зовут Бригантина
Шрифт:
А на дне моей сумки лежал билет в Москву. По утрам, едва проснувшись, я вытаскивала его и подолгу всматривалась в даты и прочие, непонятные мне, обозначения. На прилагающемся документе было написано: «13 сентября, Париж-Москва; 16 сентября, Москва-Париж, с собакой, десять килограммов сверх нормы». Сверх нормы…
Наконец, каникулы закончились, и перед нами в обратном порядке промелькнули греческие выжженные холмы, немыслимой красоты итальянские пейзажи и цветущие французские деревни.
Дом встретил нас привычной сыростью:
Чтобы легче переносить ожидание, я купила новый ошейник, поводок, миски и огромный пакет корма. Этот маленький склад жил посреди кухни своей собственной, пока бессмысленной, жизнью, но мой взгляд хотя бы не натыкался на пустоту.
Маленький йорк Робин ужасно обрадовался, узнав, что я скоро привезу собаку. Он задавал мне самые неожиданные вопросы: например, быстро ли она бегает, и сможет ли он, по моему мнению, ее догнать. Вскоре я так привыкла болтать с ним и находила это настолько естественным, что, в конце концов, перестала задавать себе вопросы о моей психической полноценности. А когда со мной вдруг поздоровался пес, живущий в доме напротив, я поняла, что смерть моей собаки что-то бесповоротно изменила во мне. На всякий случай, я решила никому об этом не рассказывать, чтобы не прослыть сумасшедшей.
И вот настал день вылета. Москва встретила меня хлестким осенним дождем, отчаянно колотившим в иллюминатор самолета. Примерно так же стучало и мое сердце. В памяти мелькали тысячи картинок — черная земля, шприц в руках ветеринара, пустая подстилка, ошейник в сумке, плюшевая мордочка Грея, Калинка-Шоколадка, молодая вдова в парке, говорящий йорк… Затейливый калейдоскоп судьбы, приведший меня из Франции в Россию, сегодня, тринадцатого сентября.
Марина встретила меня в аэропорту. Пока мы укладывали вещи в багажник ее машины, Брыся мрачно наблюдала за нами с заднего сиденья.
Она была именно такая, как на фотографии: полный немого укора меланхоличный взгляд, белый хохол на голове и зажатый между задними лапами длинный пушистый хвост с белой бахромой на самом кончике. Она принадлежала к новому, счастливому поколению собак, которым ничего не купируют при рождении.
— Какой он у тебя красивый! — сказала я вместо приветствия. — Можно потрогать?
Глухо проворчав что-то невнятное, Брыся быстро спряталась за кресло водителя.
— Боится, — объяснила Марина и мягко тронула машину. — Ты не расстраивайся, она сначала со всеми так себя ведет.
Я повернулась и посмотрела назад. За сиденьем дрожал белый хохол.
— Брыся! Вылезай! — тихонько позвала я.
— Вот еще! — фыркнула в ответ собака. — Не вылезу, и не надейся.
— А у меня есть печенье. Я специально для тебя купила.
— Правда? Покажи!
Хохол переместился в проем между передними сиденьями. Я протянула печенье.
— Я таких никогда не видела, — задумчиво
— Ты многого еще не видела. — ответила я. — Вот, например, ежей ты видела?
— Это еще что такое? — недоверчиво спросила она, переползая поближе ко мне. — Это едят?
— Ну, как тебе сказать, — задумалась я, — некоторые — едят…
Мы подъехали к моему бывшему дому. Там нас ждали. Собака моих родителей — английский бульдог по кличке Тори, ласково именуемая «Скотиной» за упрямство и склочный характер, — ритмично качалась в дверном проеме, переваливаясь с лапы на лапу. Она весело ухмылялась, видимо, предвкушая насыщенный событиями вечер. Брыся тихо ойкнула и нырнула под кухонный стол.
Я крепко сжала пальцами Скотинино ухо и шепнула прямо в его шелковистую глубину: «Тронешь мою собаку — убью», напомнив ей давно забытое ощущение твердой хозяйской руки. И, чтобы она яснее понимала, о чем я говорю, тут же напомнила, как она своей широкой грудью загоняла Юджи в угол и всячески над нею издевалась.
— Ладно, ладно, — засуетилась Скотина, как только я выпустила ее ухо, — чего ты, чего ты? Я же просто так — посмотреть, понюхать…
— Я тебе сейчас понюхаю, — прошипела я, — сейчас посмотрю…
Сообразив, что незаметно подобраться к новенькой жертве у нее не получится, Скотина ушла в коридор и монументально, по-бульдожьи, села в углу. Ее лоб пересекли три глубокие морщины, обозначающие глубокие раздумья. Расслабляться было нельзя.
Дав необходимые инструкции, Марина пожелала Брысе доброго пути и быстро ушла: назавтра ей предстояла выставка в Ростове. Мы с мамой прошли на кухню, налили себе чаю и стали обсуждать насущное, делая вид, что совсем не замечаем сидящей под столом собаки. Тогда, для пущей уверенности, Брыся села мне на ногу.
— Ну что, поедешь ко мне? — спросила я, заглянув под стол.
— А зачем? — ответила Брыся, глядя на меня исподлобья и устраиваясь поудобнее на моей ноге.
— Ну как, зачем? — спросила я и протянула ей кусок печенья. — У меня есть дом, лес, белки, птицы и другие развлечения…
— А кто такие эти «ежи»? — задумчиво спросила она, обращаясь как бы ко всем.
— Это такие маленькие колючие собачки, — объяснила я. — Они рвут в клочья мусорные мешки и воруют отбросы.
— А-а-а, — заинтересованно протянула Брыся, — и что я с ними могу делать? Играть?
— Не думаю. Но ты можешь, например, охранять от них мусорные мешки. А еще у нас есть кроты.
— А они быстро бегают?
— Не очень.
— А есть у вас кто-нибудь, кто быстро бегает? — разочарованно спросила она. — Например, ящерицы?
— Нет, — честно ответила я, хотя мне ужасно не хотелось ее расстраивать. — Ящериц нет. Но есть ЖЛ. Он очень быстро бегает.
Она задумчиво почесала за ухом и спряталась обратно под стол.
— Я сейчас подумаю и решу! — сказала она оттуда как-то неуверенно.