Меня зовут Сол
Шрифт:
— Я тоже живу в шалаше. Только мой больше и лучше твоего.
— Его построила сестра, — объяснила Пеппа. — Она ушла в город за едой.
Женщина встала и сказала:
— Хорошо. Спасибо за чай. Не позволяй костру погаснуть. Теперь у тебя много дров.
И ушла.
Пеппа рассказала мне все это вечером, пока ела стейк, который я принесла, и фасоль, а я ела солонину и тоже фасоль. Я тут же заволновалась из-за Ингрид. Теперь кто-то знал, где мы, и если нас начнут искать, она может сказать: «Да, тут в лесу в шалаше живут две девочки».
Но Пеппа сказала, что Ингрид не такая и что ей можно доверять, потому что она тоже живет в лесу одна, и вообще она не похожа на дебильную туристку в ветровке и тяжелых ботинках. Вообще мне показалось, что она сильно похожа на ведьму, я так
Ингрид говорила по-немецки и была похожа на ведьму, так что я вспомнила о «ночных ведьмах», участвовавших в Сталинградской битве. Это моя любимая битва во Второй мировой войне. Ночными ведьмами немцы назвали русских женщин-летчиц, которые бомбили немецкие войска по ночам. Я рассказала про них Пеппе. Я и раньше уже это рассказывала, но ей все равно понравилось.
Это был авиационный полк, состоявший из одних женщин. Они летали на каких-то древних нелепых бипланах из фанеры и ткани и брали только по шесть бомб за раз. Летали они медленно, но зато были маленькие и поэтому могли уворачиваться от немецких истребителей и орудий. А у немецких самолетов глохли, то есть переставали работать прямо в воздухе, двигатели, если они пытались летать так же медленно. А еще ночные ведьмы выключали двигатели, снижаясь над немецкими позициями, и их никто не слышал, когда они сбрасывали бомбы. Немцы считали, что звук, который издает планирующий самолет, похож на звук ведьминской метлы. Женщины убили кучу немцев, но это справедливо, потому что Германия напала на их страну и поубивала много русских, и вообще, это они начали войну и хотели уничтожить всех евреев. Немецкие солдаты так боялись русских женщин, что называли их ночными ведьмами, nachthexen, как будто они правда были демонами или что-то вроде того. Немцы думали, что никто не рискнет летать и бомбить их по ночам, и поэтому считали, что тут замешана магия. Это все случилось в девятьсот сорок втором и сорок третьем годах, когда шло сражение за Сталинград, город на юге России, который теперь называется Волгоград. Я видела фильм, который называется «Враг у ворот», про снайперов в Сталинграде, и мне очень понравилось. Еще я читала про них в «Википедии». Пеппа заснула, пока я это все рассказывала. Нам обеим было тепло.
* * *
Наутро мы пошли на озеро ловить щук на блесну. Светило солнце, и было довольно тепло, а ветер почти утих. По дороге я рассказала Пеппе про статьи в Интернете, про газеты, про то, что нас ищут, у них есть видео с камеры, а Мо лечится в приюте. Она заволновалась насчет Мо, но я сказала, что все хорошо, что ее хотят отучить бухать, и что раз она не в тюрьме, значит, они не считают, что она убила Роберта.
— А если они нас найдут? — спросила Пеппа.
— Меня арестуют и посадят за убийство, а тебя отдадут в детский дом.
Она расстроилась, прикусила нижнюю губу и встала, глядя в землю. Потом сказала:
— Я все равно рада, что ты его убила.
— Знаю.
— Может, ты просто расскажешь, почему ты это сделала и почему мы убежали? И тебя отпустят?
Я тоже об этом думала. Я даже думала, не пойти ли в полицию и не сказать, что он делает со мной, что он обещает ходить к Пеппе, что он бьет Мо, что он все время бухой и укуренный. Но я знала, что если его арестуют, то нас сразу же заберут у Мо и разделят, так всегда бывает. К тому же никто не поверит, что Мо ничего не знала, и ее могут обвинить в соучастии и посадить в тюрьму. Я читала про такое на новостных сайтах. Там мать посадили в тюрьму, а отчима тоже посадили, но надолго. Это он все сделал — убил младенца, морил голодом маленькую девочку, — но она типа позволила ему, так что она тоже была виновата. Они всегда винят мать, если страдает ребенок, но на самом деле виноват всегда какой-нибудь мужик.
— А мы можем забрать Мо? — спросила Пеппа. — Ты говорила, что мы ее заберем, и она будет жить с нами в лесу.
— Конечно,
— А потом мы ее заберем?
— Обязательно.
Но я не знала, как это сделать.
Я объяснила Пеппе, что у Мо болезнь под названием «алкоголизм». Это когда тебя так тянет к алкоголю, что ты должен все время бухать, как Мо, и отрубаться, и плакать, и забывать про своих детей. Еще алкоголизм заставляет тебя расширить границы допустимого и терпеть неподобающее поведение других людей — так было написано на одном сайте. Ну вот как с Робертом. Мо позволяла ему бить себя, отнимать деньги и бить нас, потому что она болела, и болезнь заставляла ее думать, что это нормально. Это потому, что у больного меняется химия в мозгу, и он начинает мечтать о том, что его убивает, но не способен даже этого понять и считает, что все нормально. Мо вечно говорила: «Сол, мне нужно чуток выпить, чтобы успокоиться», и тогда я шла и приносила ей банку пива или бутылку сидра из заначки. Она всегда говорила «чуток», но на самом деле пила много.
Если нас поймают, меня обвинят в умышленном убийстве, потому что узнают, что я планировала так поступить. По шотландскому закону, если ты строишь планы заранее, это всегда считается убийством. За это сажают пожизненно или минимум лет на двадцать. Даже если я расскажу, почему я так поступила, это ничего не изменит, потому что шотландские законы считают мои действия умышленным убийством. Я планировала несколько месяцев. Я много читала про убийства и наказания, про суд и защиту. Единственный вариант, который мог бы меня спасти, — это если бы я была сумасшедшая и не осознавала, что делаю. Но я нормальная и знала, что нарушаю закон. И я была уверена, что поступаю правильно. Если человек собирается все разрушить, и ему все равно, или хочет втянуть других людей в свое дерьмо, его надо убить. Когда я била Роберта ножом, мне было спокойно и хорошо. Я поступила правильно. Как ночные ведьмы, которые убивали немцев.
Пеппа сбежала вниз к озеру сквозь папоротники, мимо норы, где мы поймали первого кролика. При ярком свете ловить щук не очень хорошо — они держатся в тени. Мы прошли вдоль пляжа и залезли туда, где свисающие ветки деревьев отбрасывали на воду тень. Одно огромное дерево рухнуло и наполовину ушло в воду. Тут мы и решили остаться, потому что щуки — хищники-засадчики, которые прячутся в водорослях и затонувших деревьях, чтобы наброситься на проплывающую мимо мелкую рыбу.
Я приготовила удочку, поводок и воблер — белый, с красной головкой и шариками внутри. Шарики издают звуки, которые привлекают щук. Научила Пеппу снимать дужку лескодержателя и придерживать леску одним пальцем, а потом взмахивать удочкой, целясь в небо, чтобы воблер улетел подальше, и направлять удочку после того, как он ушел в воду. Она попробовала пару раз, и у нее все получилось. Она начала играть воблером и водить им вдоль дерева. Я сидела, смотрела и думала, как приготовить щуку, если мы ее поймаем. Они костлявые, и вынуть из них кости не так-то легко, но я, наверное, возьму нож Беара Гриллса.
— Вроде клюнуло, Сол, — сказала Пеппа. Она попыталась смотать леску, но катушка не шевелилась, а натянутая леска уходила под дерево. Потом послышался плеск, вода заволновалась, и Пеппа упала на задницу, не отпуская удочки и крича:
— Поймала, поймала!
Удочка гнулась, леска натягивалась и дергалась.
— Сматывай, Пеппа! — крикнула я. Она попыталась смотать леску, но рыба тянула слишком сильно, и удочка гнулась сильнее и дрожала. Рыба была большая.
— Сол, давай ты, — сказала Пеппа, и я взяла у нее удочку и почувствовала, что она тяжелая и сильная.
Леска все разматывалась и разматывалась, и щука уплывала от нас. Леска была рассчитана всего на десять фунтов, то есть четыре с половиной килограмма, и я боялась, что щука может оказаться тяжелее и порвет леску, но я все равно держала. Я подняла удочку, чтобы она гасила рывки щуки, и стала сматывать леску изо всех сил. Щука выпрыгнула из воды, мы увидели, как сверкает желтый бок на солнце.
— Монстр гребаный! — крикнула Пеппа, и это правда был монстр.
Она плюхнулась обратно в воду, а я тянула и тянула.