Мера Любви

Энгел Франц

— Ничуть, — возразил Ричард, не сводя глаз с Джованни. — Одно из преимуществ путешествий по воде.

— О, тогда, может быть, изволите отобедать?

— Да, это в самый раз, умираю от голода, — воскликнул Ричард. Он, судя по всему, пребывал в превосходном расположении духа.

Виконт повел гостей в замок, но едва вступили в главную залу донжона, где должны были сесть за трапезу, Ричард вновь обернулся к Джованни:

— А Вы, дорогой сир епископ, насколько я помню, не присягали мне на верность.

— Вы хотели сказать: «не приносили мне клятву верности», —

ответил вместо Джованни де Бельвар.

— О, милый граф, вы всегда на страже своих интересов, — добродушно засмеялся Ричард.

Следом за королем в залу вошли и сопровождавшие его приближенные. Де Бо приказал ставить столы. Ричарду предстояло выбрать, кому он окажет честь, усадив рядом с собою. Сначала он хотел распорядиться отнюдь не подобающим образом: по правую руку от себя король пригласил сесть Джованни.

— Иначе вы, милый граф, совершенно заслоните от меня мессира епископа, и мы не сможем разговаривать, — объяснил Ричард.

А по левую он собирался посадить некоего молодого человека приятной наружности — француза, судя по его красному кресту, — которого Ричард представил как Шарля де Ламэр. Однако король вовремя одумался и поместил своего француза не перед, а за хозяином дома. Виконт смертельно обиделся, что ему приходится делить трапезу неизвестно с кем. Ричард его обиды не заметил. Или сделал вид, будто не заметил.

Оруженосцы, которым предстояло прислуживать королю, преклонили колено перед высоким столом. Позвали воду. Капеллан виконта благословил трапезу.

— Отчего вы не пожелали прочесть молитву, дорогой сир епископ? — спросил Ричард у Джованни.

— После того, как силфорцы изгнали сира Жана, исполнение им духовных обязанностей можно считать приостановленным, — сказал де Бельвар.

— Изгнали? — заинтересовался Ричард, бросив на графа недовольный взгляд, долженствующий призвать его не вмешиваться, когда король обращается не к нему. — Значит, в Силфоре был бунт? Надеюсь, вы не пострадали?

— Нет, слава Богу, — спокойно ответил де Бельвар, совершенно игнорируя недовольство Ричарда.

Короля раздражало, что он до сих пор так и не услышал даже голоса Джованни, ему оставалось лишь одно средство заставить говорить своего скромного сотрапезника — задать такие вопросы, отвечать на которые графу Честерскому будет неприлично. Ричард принялся расспрашивать Джованни о его церковной карьере, о его образовании, интересах, выпытал его мнение относительно множества различных вещей от политики до подаваемого к столу вина. Джованни пришлось говорить, коли этого так настойчиво добивались, но ответы его были односложны и разговор не клеился. Джованни чувствовал себя неудобно из-за того, что король обращается исключительно к нему одному. Де Бельвар ревновал, виконт де Бо считал себя оскорбленным.

— В вас, дорогой мой сир, я встретил воплощенный союз всех возможных достоинств, и если бы я не убедился в том сам, я бы никогда не поверил, если бы вдруг в мире разнесся такой слух, что в одном человеке может сочетаться столь глубокий ум и вместе с тем такая совершенная красота, — разглагольствовал Ричард, осушив пятый бокал бургундского. — Вы

столь же прекрасны душой, как и телом, вы совершенство! Я должен, я просто обязан написать о вас песню, столь же красивую, как и вы сами, или я не поэт! О, дорогой мой сир, в мире столько красоты, но она словно разлита, развеяна повсюду, и в одном она присутствует какой-то одной своей чертой, в другом — иной, но истинное сокровище, если кому-нибудь посчастливится повстречать прекрасное во всем, прекрасное само по себе. Я счастливец!

Де Бельвар почти серьезно размышлял над тем, не набить ли Ричарду морду, когда король заметил наконец, какое впечатление производит на всех его странное поведение и, прервав свои излияния, обратился с разговором к виконту.

— Бесстыжий Ричард Плантагенет, — проворчал де Бельвар, когда они все разошлись после долгой трапезы по отведенным им покоям. — Будьте осторожны с ним, любовь моя.

— Буду, — пообещал Джованни. — Но мне показалось, у Ричарда уже есть француз, де Ламэр…

— Это ему не помеха, наш Ричард всегда в поисках прекрасного, — съязвил граф.

ГЛАВА VIІ

Об ансамбле рота и гитерна

На следующий день Ричард получил приступ так называемого анжуйского бешенства, унаследованного им от своего покойного отца короля Генриха. Причиной вдруг охватившей его черной меланхолии послужило упорное нежелание английского флота объявляться в гавани Марселя. Прошлым вечером Ричард как будто и не думал о своих кораблях, а утром вдруг забеспокоился, сорвал злость на тех, кому не посчастливилось попасть ему в неурочный час под руку, погадал на черточках, погиб его флот, «да» или «нет», исписав целый лист, обругал на чем свет стоит и залив, видимый из окна замка, и вообще все моря с их неизменным коварством. Потом Ричард послал в марсельский порт человека разузнать, как оно обычно бывает с большими флотилиями, и успокоился сознанием того, что предпринял хоть что-нибудь.

Когда де Бельвар и Джованни, приодевшийся в свои парижские обновки, пришли поздороваться с ним, Ричард воскликнул изумленно и восторженно, как ребенок, радующийся нежданному подарку:

— Боже мой, мессир епископ, вы так похожи на короля Франции!

— Неправда, совсем не похож, — возразил де Бельвар.

— Ну, мне лучше судить. Вы не знаете Филиппа Французского так, как знаю его я, — хитро подмигнул Ричард.

— А вы не знаете мессира епископа так, как я, — парировал граф.

Ричард ничего не ответил, только приподнял своим обычным манером правую бровь и объявил, что желал бы развеяться, услаждая слух игрой на музыкальных инструментах.

— Я написал плач «О где мой флот, где мои корабли», — сказал Ричард, иронизируя над собой и своими бесплодными тревогами. — Пойдемте на воздух, послушаете.

Шарль де Ламэр принес семнадцатиструнную роту для Ричарда и двенадцатиструнный гитерн для себя. Они вчетвером устроились на траве под плодовыми деревьями замкового сада. Ричард наиграл мелодию, Шарлю следовало повторить ее в несколько упрощенном варианте. Они попробовали играть вместе, но тут же сбились.