Мерецков. Мерцающий луч славы
Шрифт:
– Вашу судьбу решат соответствующие органы, - заявил Мерецков.
– А то, что мой отец лечил вас, значения не имеет?
– Ваш отец выполнял свой долг, долг врача Красной Армии, а я был ранен на фронте, когда завязался бой с белогвардейцами, - жёстко ответил Мерецков.
Он какое-то время помолчал, увидев, как сник пленный, и вызвал генерала Крутикова. Тот вошёл к нему с картой.
– Посмотрели карту пленного? Что скажете?
– Она точь-в-точь похожа на карту, которую составил штаб фронта по сведениям нашей разведки, - ответил генерал.
–
От доклада начальника штаба Мерецков особого восторга не испытал: всё равно надо штурмовать немецкий передний край.
– Дайте, пожалуйста, мне воды, - попросил пленный, - и, если можно, кусок хлеба. Я двое суток просидел в штольне, прятался от часовых, а ночью перебежал к вашим окопам. С тех пор в рот ничего не брал.
Ему принесли поесть. Он жадно глотал свиную тушёнку.
– Если желаете, я мог бы подсчитать, сколько тысяч тонн никелевой руды вывезли немцы из Петсамо на свои заводы и промышленные предприятия, - запивая еду горячим чаем, проговорил пленный.
– У меня имеются томные цифры.
– Потом скажете, на допросе, - подал голос начальник разведки. Он взглянул на Мерецкова.
– У вас, товарищ командующий, больше к пленному нет вопросов?
– Пожалуй, нет, хотя один вопрос я всё же ему задам.
– Мерецков посмотрел на пленного в упор.
– Вскоре после того, как я уехал из госпиталя в Москву, мне стало известно о том, что вашего отца, врача-хирурга, убили. Вы не знаете, кто это сделал?
Пленный почернел лицом.
– Убили его два деникинца за то, что он перешёл на службу в Красную Армию и лечил красных бойцов, - глухо произнёс он.
– Один из них, Пётр Кошелев, умер под Парижем в тридцать девятом, а второй, Костя Грибов, и сейчас служит в карательной кавдивизии генерала Шкуро. Они хорошо знали моего отца.
Мерецков встал.
– Вопросов к пленному у меня больше нет, можете его увести!
И тут случилось то, чего Мерецков никак не ожидал. Костюк-Винтер упал перед ним на колени и начал умолять не расстреливать его.
– Я совершил в жизни ошибку, уехав за границу, - с трепетом заявил он.
– Тогда я был молод, не разобрался в ситуации. Я пошёл учиться, а за это фашисты дали мне в руки оружие и заставили воевать против своих соотечественников.
– Говорил он быстро, словно боялся, что не успеет излить душу, губы у него дрожали, голос срывался.
– Теперь я презираю фашистов...
Он хотел сказать ещё что-то, но Мерецков крикнул:
– Встать!
– И уже тише добавил: - Я не судья и не прокурор, господин Костюк-Винтер, и не мне решать, как с вами поступить. Одно могу гарантировать: вас никто не расстреляет. Пленных мы щадим, а вы и есть пленный.
– Кирилл Афанасьевич кивнул полковнику.
– Уведите!
Пленного увели. В комнате стало тихо, слышно было, как на стене тикали часы. Сапёры нашли их где-то в сарае, починили,
– Мразь! Я бы сам всадил ему пулю, но таких прав у меня нет.
– Он взглянул на безмолвно сидевшего генерала Штыкова.
– А ты чего молчал? Перед нами сидел предатель, ярый враг, а тебя, Терентий Фомич, наверное, слеза прошибла?
– Не дури, Кирилл Афанасьевич, - хмуро отозвался член Военного совета.
– Я верю в его раскаяние, а коль так, надо ли бить пленного по башке? Тем, кто по молодости и слабой политической зрелости оказался в стане врага, нужно помочь выкарабкаться. Он же русский!
– И поэтому ты молчал?
– усмехнулся Мерецков.
– А что мне говорить?
– пожал плечами Штыков.
– Ты сказал ему всё, что надо.
В разгар учений в штаб позвонили из разведуправления и попросили к телефону командующего фронтом. Мерецков взял трубку.
– У нас ЧП, товарищ генерал армии, - сказал начальник разведки.
– У моста, который на днях отремонтировали сапёры, нас атаковали пять «юнкерсов». Они неожиданно появились из-за леса. Мы даже не успели выскочить из машины...
– Что ты, Павел Григорьевич, тянешь резину?
– выругался Кирилл Афанасьевич.
– Говори, что случилось?
– Осколком бомбы пленного Костюка-Винтера убило наповал, в ногу ранило автоматчика, а я отделался лёгким ушибом. Что прикажете делать?
– Похороните его по-людски, всё-таки сам пришёл к нам.
– Положив трубку, Кирилл Афанасьевич взглянул на генерала Штыкова.
– Вот и разрешён наш спор, Терентий Фомич.
– Он передал содержание телефонного разговора.
– Значит, такая выпала ему судьба, - грустно промолвил член Военного совета.
– Да, история... Сын убежал за границу, а его отец спас жизнь будущему маршалу.
– Маршалу?
– удивился Мерецков.
– Ты кого имеешь в виду?
– Тебя, Кирилл Афанасьевич, - улыбнулся Штыков. Как только разобьём немчуру на Севере, ты станешь маршалом!
– Чудной ты, Терентий Фомич, - качнул головой Мерецков.
– Что придумал, а? Ну и фантазёр!
– Он встал, заходил по комнате, потом остановился у стола, бросив взгляд на карту.
– Завтра с утра начнётся свинцовая метель, а у меня уже болит голова: удастся ли на практике осуществить наш план?
– Не волнуйся, Кирилл Афанасьевич, - успокоил его член Военного совета.
– Мы же с тобой заверили Ставку, что враг будет разбит, так что кровь из носа, а этого надо добиться!
– Ты прав, дружище, нам нужна только победа!
14
Раннее утро 8 октября. Тундра ещё спала, укутанная толстым слоем снега. Над застывшими сопками курился сизо-молочный туман. Генерал армии Мерецков с наблюдательного пункта в бинокль разглядывал передовые позиции гитлеровцев. Там пока было тихо. Кирилл Афанасьевич, взглянув на свои часы, сказал стоявшему рядом начальнику артиллерии генералу Дегтярёву: