Меркурий - до востребования

Рубина Катя

Настроение у Магды было испорчено. Она ломала голову, что тут делают Надя и Марк?

Стоять под дверью было и неудобно, и бессмысленно. Магда решила медленно, очень медленно двигаться к выходу. Она уже почти дошла до лестницы, как вдруг услышала, что дверь в кабинет Сима сначала открылась, потом опять захлопнулась. Магда сделала несколько шагов назад в сторону холла. Цокая каблуками, ей навстречу шла Надя.

– Привет, сколько лет, сколько зим, – заговорила Магда. – Что ты тут делаешь?

– Я-то здесь работаю, а ты откуда и зачем? – Надя была мила и доброжелательна.

Магда немного успокоилась, но до конца не расслабилась, мысли крутились у нее в голове.

– Как дела? – начала любезно интересоваться она.

– Все нормально. Ты совсем пропала, вообще никогда не звонишь, как Кирюша? – затараторила Надя.

– Кирюша объелся грушей.

– Да ты что? Вы расстались?

– Разбежались, а ты замуж не вышла?

– Мужиков нормальных нет, вымерли, как класс.

– Ты давно работаешь у Красповица?

– Да уже прилично, но тут тебе искать нечего, я сама поначалу думала, и так и сяк крутилась, бесполезно, мне кажется, он вообще женщинами не интересуется.

– Он что, пидор?

– Нет. Он вообще не по этому делу. Я думаю, он импотент, абсолютно асексуальный человек, и это при такой внешности мачо. Бабы вешаются на него, он полный ноль внимания.

– Я к нему по делу приходила.

– У него целыми днями тут люди топчутся. Что же ты мне не позвонила? Я бы тебя провела и представила как надо.

– Откуда же я знала, что ты у него работаешь? Мы же лет сто не разговаривали. А

Коняшкина ты к нему притащила?

– Нет, представляешь, все возвращается на круги своя. Звонит мне тут Сусанка и говорит, что договорилась с Симом о встрече по поводу одного очень интересного скульптора – Марка Коняшкина. Думаю, ладно, поглядим, посмотрим. Притаскивается позавчера, мы с ним тоже сто лет не виделись, после той истории я вообще с ним не разговаривала. А тут встретились, он мне прямо на шею кинулся: «Наденька! – верещал. – Как я мог?» Его ведь Пупель-то бросила. Я ему тогда еще говорила, с этой придурочной не вяжись, она не в себе, и никогда не будет в себе, можно лечить, но это вылечить невозможно, ты там хлебнешь. Вот она его кинула, а он волосы на себе рвал, чем она их берет только, не понимаю? Ни кожи, ни рожи, совершенно безумна. Теперь Коняшкин мне каждый день названивает, приглашал в ресторанчик какой-то. Я пока ломаюсь, а то возомнит еще. Ой, телефон в моем кабинете, не пропадай, звони.

Надя побежала через зал и юркнула в небольшую дверь рядом с лестницей.

Магда направилась за ней. Она заглянула в комнату. Типичная секретарская, стол завален бумагами, шкафы, полки, тумбочки, ксерокс. Единственное, что было не характерно для такого рода помещений, так это роскошный ковер, с каким-то африканским мотивом.

«Все-таки чудной он человек», – подумала Магда. Стараясь не сильно наступать на африканскую красоту, она подпрыгнула к столу. Надя разговаривала с кем-то по телефону активно и очень подобострастно, все время приговаривая: «Да, да, я ему передам, обязательно, конечно, я этого не могу сказать, обязательно, даже не знаю...»

– У меня нет твоего номера, старая записная книжка потерялась, – прошептала Магда.

Надя протянула ей визитку.

– Давай звони, – проговорила она одними губами.

Магда нацарапала на листочке свой телефон и удовлетворенная вышла из особняка.

История Пупель

Шло время, жизнь Пупель протекала. Что это была за жизнь? Мрак.

Она ни с кем не общалась, кроме Погоста. В дополнение ко всем своим замечательным качествам Погост еще был до ужаса ревнив. Он не хотел, чтобы Пупель ходила куда-нибудь. Исключением было высшее художественное заведение и работа. Тут он смирялся. Разговоры Пупель по телефону тоже грубо им пресекались. С Магдой общение случалось от случая к случаю. К Магде Пупель приезжала после скандалов. Та поначалу утешала ее, а впоследствии говорила, что надо резко рвать. Конечно, Магда была права. Пупель это понимала, но не делала.

Однажды, дело было перед очередной сессией, Пупель ничего не успевала, к экзамену по истории искусств не была готова абсолютно, а билетов было больше ста. Завалить экзамен значило бы не получить стипендию. Пупель была вся на нервах. Как можно за ночь выучить сто билетов по истории искусств?

Погост, напротив, пребывал в хорошем настроении, он читал книгу, что-то насвистывая.

– Пора нам расслабиться и отдохнуть, – проговорил он.

– Завтра экзамен, а у меня конь не валялся, а если завалю, стипендию не дадут, – сказала Пупель.

Потом она очень жалела о своем поступке. «Лучше бы экзамен завалила, – думала она. – Хотя, если он этим занимается, то какая разница, может и хорошо, что я теперь это знаю. И вообще, снявши голову, по волосам не плачут».

– Хоть один билет знаешь? – поинтересовался Погост.

– Что он мне даст, один билет?

– Есть у тебя один билет, который ты знаешь отлично?

– Ну, предположим, билет номер пятнадцать «Искусство Византии».

Погост дернул Пупель за волосы, вырвав большой клочок. От боли она взвыла. Выпучив глаза, отшатнулась от него. Погост держал в руках лезвие «Нева». Он схватил ее за руку и полоснул по пальцу, фонтаном хлынула кровь. То же самое Погост проделал со своим пальцем. Пупель замутило, она подумала, что Погост совсем лишился рассудка и решил покончить с ней, а заодно и с собой. Она закричала.

– Чего ты орешь, как резаная? – возмутился Погост.

– Я и есть резаная. – Пупель сжалась в комок.

Погост прижал волосы к своему кровоточащему пальцу.

– Я тебе помогаю, дурочка, – он приложил кусок волос и к ее пальцу, что-то бормоча. Потом завернул волосы в бумагу. – Завтра перед экзаменом вынешь, приложишь к сердцу, и все будет нормально. Ни в коем случае эту вещь не показывай, ничего никогда не рассказывай. Это достаточно серьезно. Могут твои близкие пострадать, твоя родная кровь, – предупредил ее Погост.

Пупель сдала историю искусств на отлично, ей попался билет номер 15 «Искусство Византии».

После этого случая страх не оставлял ее.

Иногда Пупель заходила к родителям. Там, в атмосфере уюта и покоя, чувствовала себя еще хуже. Она ничего не рассказывала им о своей жизни.

– Все нормально, – говорила она, – все в порядке.

Иногда ей хотелось прибежать в отчий дом, заплакать, зарыдать, выкрикнуть: «Помогите мне, спасите, я больше так не могу». Но Пупель понимала, что этого делать не надо, нельзя, ни в коем случае не рекомендуется.

Она ненавидела теософию. Имя Штейнера выводило ее из себя. Пупель больше не слушала вечерние чтения Погоста. Она нашла очень интересный ход. Во время чтения, когда Погост что-то ее спрашивал, она сначала долго ничего не отвечала, притворяясь, что не слышит его вопроса, затем якобы приходила в себя, говоря, что практически уже находится в астрале, видит розовые звездочки и слышит музыку сфер. Может, это и была ее музыка сфер.

Пупель вспоминала Максика. Это было что-то далекое, нереальное, из какой-то совсем другой жизни. Картинки как живые вставали у нее перед глазами. Яркий весенний день, крутой берег реки, звенящий воздух, голубые глаза улыбающегося Максика, его огромные руки, обнимающие ее нежно, но очень крепко.

Видя блаженную улыбку на ее лице, Погост оставлял ее в покое, продолжая читать. Но этот номер проходил не всегда. Иногда Погост требовал конкретики по поводу астральных выходов. Какие звездочки? Какая музыка? Пупель приходилось все это придумывать. На лекциях в высшем художественном заведении, в темном зале, под монотонный рассказ лектора очень хорошо думалось и представлялось.

Там, в этом большом зале, где на экране вдалеке мелькали мутные слайды, якобы иллюстрирующие историю искусств, у Пупель рождались фантастические миры, неземные цвета и даже слышалась фантастическая музыка. Пупель записывала придуманные истории в тетрадку, развлекая себя. Материалов накопилось много. Тетрадки Пупель складывала к себе в стол.

Ежедневные катаклизмы с вешаньем в ванной Пупель удалось блокировать. В один чудесный вечерок, когда представление Погоста было в самом разгаре, гвозди были уже забиты, эспандер прикручивался, Пупель неожиданно пришла в голову очень свежая мысль. Она, вместо того, чтобы умолять Погоста, кидаться к нему, спокойно зашла в ванную и проговорила:

– Если ты сейчас же, сей секунд не прекратишь, я вызову психиатрическую.

Сказано это было жестко и прямо. Затем она вышла из ванной и направилась к телефону. Эффект был потрясающий. Погост как-то сразу утих, самостоятельно вырвал гвозди из косяка и как ни в чем не бывало уселся на кухне, мило щебеча. Но этот метод не действовал в отношении номера сипухи – сыча. Тут, видимо, Погост заводился не по-детски, и ему плевать было на психиатрическую и вообще на все. Ночами чудовищные сцены продолжались. Погост в этот момент совсем себя не контролировал и распускал руки.

В один из таких милых вечеров Пупель выскочила из дома и рванула к Магде в Новые Черемушки. Она ворвалась в метро прямо перед самым его закрытием. Народу было мало, поезд долго не приходил. Пупель стояла на платформе и смотрела вниз, на рельсы. Внезапная мысль: «А не броситься ли под поезд?» пришла ей в голову.

Но страшно было не погибнуть, а покалечиться и остаться до конца дней

беспомощным инвалидом. Если бы моментальная смерть! Тут тоже возникли сомнения. Постоянно слушая чтения по теософии и ненавидя это все всей душой, кое-что она все-таки для себя почерпнула. Некоторые вопросы волновали ее. Будет ли смерть моментальной? Внешняя сторона смерти, предположим, произойдет мгновенно, но что в этот момент происходит с душой? Как продолжителен переход?

Вечность может пройти именно в точке ее смерти, и то, что она сейчас считает страданием, на самом деле окажется радостью бытия. И может быть, именно в этот момент начнутся самые настоящие страдания и муки.

Магда не спала. Она сидела на кухне и что-то конспектировала. У Кирюши в комнате тоже горел свет.

Увидев Пупель в состоянии, не поддающемся описанию, Магда усадила ее за стол, налила чаю и сразу же с чаем дала несколько таблеток валерианы. Пупель прерывающимся голосом начала рассказывать о последних драматических событиях, показывая синяки на руках.

– Все, с этим надо немедленно кончать, – сказала Магда. – Так дальше продолжаться не может, он тебя доведет до черт-те чего. У тебя уже совершенно безумный вид.

– Я его боюсь, – призналась Пупель. – Ты не знаешь всех деталей, это такой человек, от него можно всего ожидать.

– Тем более, – продолжала Магда, – нельзя все время сидеть на бочке с порохом.

– Но я не знаю, как избавиться от него, у меня не хватит сил на борьбу. Он очень коварный и, наверняка, придумает такое, чтобы меня доконать, и еще я боюсь за своих родителей.

– При чем тут твои родители?

– Может отразиться на родственниках.

– Да, ты совсем уже дошла до ручки. Давай подходить к делу конструктивно, – предложила Магда.

– Как это? – Пупель смотрела на Магду непонимающими глазами.

– Надо лечить подобное подобным.

– Я в этом ничего не понимаю.

– В чем?

– В черной магии.

– Тьфу, ты, глупости не говори, – возмущенно проговорила Магда, – я вообще не об этом, это все чушь, есть что-либо, чем мы могли бы его напугать?

– Он боится психиатрической больницы, но не ночью, ночью он вообще ничего не боится, ночью он входит в силу.

– Просто триллер какой-то, ночью он всесилен и могуч, как настоящий вампир, а днем спит в обувной коробке, засыпанной землей для фикусов.

– Вот ты смеешься, а мне иногда кажется, что так и есть. Днем он всегда спит.

– Пока поживешь у нас, – сказала Магда. – Можешь уже считать себя свободной, я придумала замечательный план.

От этих слов у Пупель на душе потеплело. Валериана, видимо, тоже уже начала действовать. Пупель стало клонить в сон. Магда постелила ей в большой комнате на диване. Пупель кинулась на этот спасительный Магдин диван и заснула мертвым сном.

Она проснулась утром от ярких лучей солнца и запаха только что сваренного кофе. Первая мысль Пупель была – теперь все у меня будет хорошо. Она приняла душ, выпила вкуснейшего Магдиного кофе и отправилась в Высшее художественное заведение в прекрасном настроении, которого не испытывала уже очень долгое время.

В прохладное, но очень солнечное утро Пупель подходила к дверям Высшего художественного заведения, напевая какой-то мотивчик и вдыхая аромат прелой опавшей листвы, так называемый аромат осени.

На крыльце стоял Максик. Пупель охватил душевный трепет. Что-то внутри затюкало. Мысли запрыгали в голове. «Вот, – думала Пупель, – судьба, вчера все было ужасно, а сегодня мое счастье уже на пороге».

Пупель направилась прямо к Максику.

Он курил и смотрел на нее. Коротко стрижен, без бороды, какой – то другой, какой-то отстраненный.

– Ты вернулся? – Голос Пупель звенел.

– Да, – коротко ответил Максик, кинул окурок на землю и открыл дверь высшего художественного заведения.

– Ты куда?! – вскрикнула Пупель.

– Мне нужно документы забрать.

– Как это?

– Так.

– Ты что, уходишь?

– Да.

– Почему?

– Не хочу учиться.

Максик второй раз взялся за ручку двери.

– Подожди, Максик, нам надо поговорить, – Пупель ухватилась за его рукав.

– О чем?

– О нас.

– Нас больше нет. Есть ты, есть я. О себе я все знаю, а о тебе.... пусти, Пупель, дай мне пройти.

– Давай отойдем отсюда, я должна все тебе объяснить, пожалуйста.

– Пупель, я столько раз это все там проговаривал, мне не хочется.

– Прости меня. Я уже сама себя наказала, ты можешь просто меня выслушать?

– Да, могу, но это ничего не изменит. Меня, честно говоря, не интересуют детали, подробности и всякое прочее.

– Ты хочешь сказать, что если человек ошибся и горько раскаивается, ему все равно уже нет прощения?

– Нет, я ничего не хочу сказать, и мерехлюндию разводить тоже не хочу.

– Ты можешь меня простить?

– Вот голубки опять вместе воркуют, – внезапно, как из-под земли, вырос Платон Платонович Севашко. – Вернулся, Максим, добре. Пупка тут все время ходила, нос повесив, вид такой, просто на ней написано, не подходите, я вся такая, вся страдающая. Чуть из института по первой не вылетела, так это уже в прошлом году вроде было, время-то как летит. Ну, молодцы, добре, добре. Рисовать-то, Максим, не разучился?

– Наверное, уж разучился, Платон Платонович, – проговорил Максик.

– Это ты брось, ты мне эти нюни не допускай, я во время войны практически не рисовал, только в Потсдаме, в самом конце немного, так тогда война была, и не смей мне даже, разучился, тоже мне боец, рука все помнит. Руку не проведешь.

Пупель грустно улыбнулась.

– А ты-то что теперь киснешь? Вот что, ребятки, мне сейчас некогда, у меня уже урок начинается, а вы давайте в воскресенье приезжайте ко мне в мастерскую, чайку попьем.

Севашко сильно дернул ручку двери, и перед тем как бодро шагнуть внутрь, повернулся к ним и строгим тоном провозгласил: «В воскресенье в пять, жду, это приказ».

«Дни поздней осени... и лучезарны вечера». На ветках тишь и гладь. Уныло завывают ветры-кучера, они «гусей крикливых стаи», дыханьем холода нещадно подгоняют и дуют с ночи до утра, сметая все останки лета и яркой осени «прощальную красу», в кристаллы твердые, упрятавши росу, на пруд, накинув сетку ряби, оставив на дороге лужу хляби, торопят, давят, жмут, «пора, пора».

Глава 12

Годичный цикл Меркурия состоит из трех его оборотов вокруг Солнца. Соответственно этот цикл содержит три директных стояния Меркурия и три попятных стояния

Красповиц предложил Марку сесть в кресло, и сам плюхнулся за свой рабочий стол, под его весом несчастный стул заскрипел и заныл.

– Я вас слушаю, Марк, – проговорил он просто, без гонора, широко улыбнувшись и одарив своего гостя ласковым взглядом.

Марк пододвинул свое кресло ближе к столу, а сам вытянулся к Красповицу и с заговорщицким видом прошептал:

– Сим Савович, извините меня, пожалуйста, за такой неделикатный вопрос, – при этом он закачал головой и закатил глаза, – но поверьте мне, это абсолютно не праздное любопытство.

– Прошу вас, задавайте свой неделикатный вопрос, – Красповиц опять улыбнулся.

– Что делала у вас Магда?

– Вы ее знаете?

Марк сделал расстроенное лицо.

– К своему великому сожалению.

Красповиц начал раскачиваться на стуле, от этих движений стул извергал стоны и заунывные хрипы. Он смотрел на Марка с интересом в ожидании продолжения. На вопрос Марка он не ответил, и сам вопросов не задавал.

В голове у Марка заворошились мысли, он уже начал жалеть о необдуманно-заданном вопросе. Возникла пауза. Под стенание стула они оба смотрели друг на друга в ожидании развития. Марк по лицу Красповица пытался предугадать последующую реакцию и возможные пути отступления и даже бегства.

Красповиц с интересом рассматривал нос Марка, продолжая миролюбиво улыбаться. Еще раз взглянув на него, Марк все-таки решился, злоба внутри него кипела.

– Это настоящее чудовище, – зашептал он и кинул быстрый взгляд на Красповица.

– Кто бы мог подумать? – проговорил Красповиц без всякой заинтересованности.

– В том-то и дело, под якобы респектабельной внешностью скрывается черт в юбке, целый сатана. Я сталкивался с ней, это что-то страшное. У этой женщины существует куча аферистических проектов, которые она осуществляет в корыстных интересах, наступая на голову всем, кто попадается под руку. Она гипнотизирует людей и приводит в состояние кролика перед удавом, коим она и является. Потом она бросает этих людей.