Мерлин
Шрифт:
Я проводил его взглядом, гадая, почему последний вопрос так выбил меня из колеи. И мне пришло в голову, что надо скорее повидаться с Блезом.
События, как сказал Пендаран, неслись во весь опор. Покуда я дремал в своем полом холме, мир продолжал вращаться, и дела людские не стояли на месте: совершались набеги, провозгласили нового императора, забрали войска, оставили без защитников крепости, заселили земли новыми племенами... Теперь я вновь оказался в самой гуще, и что-то от меня требовалось, хоть я и не знал, что.
Не исключено, что Блез
Увы, у меня не оставалось иного выбора, кроме как дожидаться, пока сойдет снег.
Прошел месяц, за ним еще один. Вместе с Гвендолау и другими я охотился или скакал по холмам в окрестностях Маридуна. Дни были короткими, зато оставались долгие вечера для бесед или игры в шахматы у очага. А когда вернулось мастерство, я снова начал петь. Нет нужды говорить, что в покоях, где некогда пел отец, были рады моим песням и сказкам. Мы отдыхали, набираясь сил на будущий год. Я старался умерить свой пыл и не сетовать на бездействие, а наслаждаться тишиной и покоем.
В этом я преуспел лишь отчасти. Внутри все бурлило, и казалось, что я прикован к дому Мелвиса, в то время как мир стремительно проносится мимо.
Так или иначе, но пришел наконец день, когда мы простились с Давидом и Пендараном и двинулись к Инис Аваллаху и Летним землям. Для меня это было путешествие в прошлое: все осталось в точности таким, каким сохранилось в памяти. Ничто не изменилось и, похоже, не собиралось меняться.
С нами ехали Мелвис, Гвендолау, Барам и часть людей Мелвиса. Да, мы представляли собой внушительный отряд, когда ехали попарно лесной дорогой или вставали лагерем на весенней поляне. Дни летели стрелой, и однажды в полдень я увидел его: Тор, встающий в мглистых озерных водах. А на Торе — дворец Аваллаха, Короля-Рыбака.
Даже с такого расстояния меня потрясла его необычность — а ведь я там вырос! То, что дом моего детства показался вдруг чем-то нездешним, ошеломило, как внезапная оплеуха. Неужели я столько прожил среди смертных, что забыл утонченную красоту Дивного Народа?
Немыслимо, чтобы такое изящество и соразмерность изгладились из моей памяти. Мне казалось, что я впервые вижу дворец: высокие наклонные стены с узкими башенками, высокие своды и купола, массивные воротные столбы с развевающимися знаменами.
И впрямь, дворец принадлежал иному миру. Сейчас я видел свой дом, каким он выступил бы из тумана перед случайным путником, и понимал, как легко поверить в рассказы об эльфах и колдовстве. Разве самый этот дворец — не чародейство? Полускрытый в тумане, одиноко стоящий на самой вершине Тора, окруженный водами озера — то слепяще-голубыми, то свинцово-серыми, неспокойными, — Инис Аваллах представлялся наваждением Иного Мира.
Впрочем, хотя дворец показался мне чужим, никак нельзя было сказать того же об Аваллахе. Ворота перед нами распахнулись, и сам царь встретил нас на дороге. Он с криком бросился ко мне, я спрыгнул с лошади и кинулся в его объятия.
Что за встреча!
С тем же пылом Аваллах приветствовал и моих спутников, но при виде Гвендолау и Барама застыл на месте и взглянул на Хариту. Та шагнула к нему.
— Да, отец, — тихо произнесла она, — они тоже из Дивного Народа — это родичи Мейрхиона.
Король-Рыбак поднес ладонь ко лбу.
— Мейрхион, мой старый соратник! Как же долго я не слышал этого имени... — Он поглядел на незнакомцев и тут же расплылся в улыбке. — Сюда, друзья мои, сюда! Как я вам рад! Идемте в дом, я хочу скорее выслушать ваш рассказ!
В тот вечер Аваллах принимал Гвендолау, Барама, Мелвиса и меня в опочивальне. Рана снова терзала его, поэтому он пригласил нас к себе, где мог возлежать на алой шелковой лежанке. Лицо его над черной курчавой бородой было белее снега.
Он слушал рассказ Гвендолау и медленно качал головой. В глазах его стояло видение невозвратных времен.
— Мне говорили, что кораблей было два, — сказал Гвендолау. — В море их разметало, до острова добрался один. Мы так и не узнали, что сталось с другим, хотя по-прежнему не теряем надежды. Вот почему, когда отец увидел Мирддина, он решил, что отыскались спутники нашего деда. — Гвендолау замолк, затем просветлел. — Однако то, что мы нашли вас, ничуть не хуже. Жаль, Мейрхион не дожил до этого дня.
— Мне тоже жаль, что Мейрхион мертв; нам бы столько надо было сказать друг другу, — печально произнес Аваллах. — Он когда-нибудь говорил о войне?
— Он умер еще до моего рождения, — молвил Гвендолау. — Барам его знал.
— Отвечай, — потребовал Аваллах. — Я хочу знать.
Барам ответил не сразу.
— Он редко о ней говорил. Жалел, что принимал в ней участие. — Он сделал красноречивую паузу. — Но он признавал, что без кораблей нам было бы не спастись.
— Насколько мы поняли, твой брат, Белин, тоже спасся, — сказал Гвендолау.
— Да, с горсткой своих людей. Они поселились на юге, в Ллионессе. Вместе с ним правит мой сын Майлдун. — Аваллах нахмурился и добавил. — У нас вышла размолвка, и мы уже много лет не общались.
— Госпожа Харита об этом нам рассказала, — заверил Гвендолау.
— По-моему, она говорила еще об одном корабле.
Аваллах медленно кивнул.
— Был еще корабль — на нем плыли мой старший сын Киан и Элейна, жена Белина... — Он вздохнул. — Но корабль это сгинул, как и все остальное.
Давно же я не вспоминал о пропавшем корабле! Киан и Белин похитили корабли у врага и спасли уцелевших атлантов. Киан отправился забрать жену Белина Элейну, и никто их с тех пор не видел.
В детстве я, конечно, слышал этот рассказ, но для меня корабль всегда был частью исчезнувшего и невозвратного мира. Однако сейчас, сидя в царской опочивальне с Аваллахом и Гвендолау, я усомнился: а впрямь ли корабль погиб? Не может ли быть, что он, как корабль Мейрхиона, сумел подойти к берегу? И где-нибудь есть еще поселение уцелевших, вроде лесного убежища Кустеннина?