Мерсье и Камье
Шрифт:
Он и на самом деле преобразился.
— Пускай это станет для нас уроком, — сказал Камье.
— В смысле? — сказал Мерсье.
— Никогда не отчаиваться, — сказал Камье, — и не терять нашей веры в жизнь.
— А, — сказал Мерсье с облегчением. — Я боялся, ты имеешь в виду что-нибудь еще.
Когда они уходили, мимо проехала санитарная карета, спешившая к месту происшествия.
— Что, прости? — сказал Камье.
— Стыд вопиющий, — сказал Мерсье.
— Не понял, — сказал Камье.
— Шесть цилиндров, — сказал Мерсье.
— И что? — сказал Камье.
— А еще говорят о нехватке бензина, — сказал Мерсье.
— Жертв, возможно, больше чем одна, — сказал Камье.
— Это может быть и ребенок, — сказал Мерсье, — им в высшей степени безразлично [14] .
Дождь лил мягко, как из хорошей лейки. Мерсье шел, подняв кверху лицо. Порой он вытирал его свободной рукой. Он уже довольно давно не умывался.
14
Другое общее место Беккетианы: в свое время Беккету понадобился французский язык именно как чужой язык — чтобы выговорить на нем вещи, в некотором роде настолько простые и настолько просто, как это невозможно на языке родном, по причине определенной перегруженности оного смысловыми обертонами и коннотациями.
«Преодоление
«Мистер Руни:……Знаешь, Мэдди, иной раз кажется, что ты бьешься над мертвым языком.
Миссис Руни: Да, Дэн, именно, я тебя понимаю, у меня у самой часто такое же чувство, и это ужасно тягостно.
Мистер Руни: Признаться, то же случается и со мной, когда я вдруг услышу, что я сам говорю.» (Беккет. «Про всех падающих». Перевод Е. Суриц.)
Соответственно, в тех авторских переводах, которые Беккет осуществлял с французского на английский — это уже отнюдь не «родной» английский, но язык второй степени отчуждения. Язык, который разглядывается словно диковинный предмет. Английский Беккета начисто выведен из автоматизма. Беккет на свой парадоксальный лад как бы размышляет постоянно над грамматической структурой английского языка, над его устоявшимися идиомами — и ставит с ними какие-то опыты. Так ребенок играет в кубики: одним, потом другим образом их расположит, с интересом поглядит, что получилось, перевернет, поглядит снова. Разумеется, подобрать для этих игр русскоязычные параллели удается далеко не всегда, а откровенно говоря, не удается почти никогда — и грамматика и идиоматический корпус у нас и в английском, конечно, совсем разные.
В данном случае «двусмыслие» построено на том, что идиома for all they care означает «им нет никакого дела», а буквально переводится — «они обо всех позаботятся». Мерсье, конечно, имеет в виду, что не дать человеку спокойно умереть, но возвращать его к жизни — ужасное хамство.
III
— Единственный, полагаю, ребенок, я родился в P. Родители мои были из Q. Это от них мне достался, заодно с трепонемой паллидум [15] , огромный нос, останки коего перед вами. Они были суровы со мной, но справедливы. За малейший грешок отец бил меня до крови тяжелым ремнем, на котором правил бритвы. Но он никогда не забывал объявить моей матери, что хорошо бы ей обработать мои раны настойкой йода или перманганатом калия. Этим, без сомнения, объясняются мой подозрительный характер и обыкновенная моя угрюмость. Я не был способен стремиться к знаниям, так что меня забрали из школы в тринадцать лет и поселили неподалеку у фермеров. Поскольку небо, как они это излагали, в собственном отпрыске им отказало, они со всем естественным ожесточением прибегли к моей персоне. А когда мои родители погибли в ниспосланном провидением железнодорожном крушении, усыновили меня со всеми формальностями и ритуалами, какие требуются по закону. Однако, телом немощный не менее, чем умом, я был для них источником постоянных разочарований. Трудиться на пашне, косить, копаться в турнепсе и тому подобное, все это было работой настолько превосходящей мои возможности, что я буквально с ног валился, когда меня заставляли за нее браться. Даже присматривая за овцами, коровами, козами, свиньями, я напрасно напрягал все свои силы — у меня никогда не получалось пасти их как следует. Ибо животные, оставленные без внимания, забредали в соседские владения, и там наедались до отвала овощей, фруктов и цветов. Обхожу молчанием поединки возбужденных самцов, когда я в ужасе бежал прятаться в ближайший сарай. Добавьте к этому, что стадо или отара, по причине моего неумения считать далее десяти, редко когда возвращалось домой в полном составе, и этим я тоже был заслуженно попрекаем. Единственный род деятельности, где я мог похвастаться если и не выдающимися, но все же успехами — убой маленьких овечек, телят, козочек и свинок и холощение меленьких бычков, барашков, козлят и поросят, при условии, конечно, что они к тому моменту оставались еще неиспорчены, сама невинность и доверчивость. Посему этими специальностями я и ограничивался с той поры, как мне исполнилось пятнадцать лет. У меня дома еще хранятся несколько очаровательных маленьких — ну, сравнительно маленьких — бараньих тестикул из той счастливой эпохи. Я также являлся ужасом птичьего двора, ужасом аккуратным и элегантным. У меня был собственный способ душить гусей, вызывавший всеобщие восхищение и зависть. О, я вижу, что слушаете вы меня вполуха, да и то неохотно, но мне все равно. Потому что жизнь моя позади, и последнее оставшееся мне удовольствие — вслух созывать добрые старые денечки, миновавшие, к счастью, навсегда. В двадцать или, может быть, в девятнадцать, будучи достаточно неуклюжим, чтобы обрюхатить доярку, я бежал, под покровом ночи, поскольку меня бдительно стерегли. Я воспользовался оказией и подпалил хлева, амбары и конюшни. Но пламя едва занялось, как его тут же потушил ливень, которого никто не мог предвидеть, небо в момент поджога было таким звездным. Это случилось пятьдесят лет тому назад. А кажется, будто пять сотен. — Он грозно взмахнул своей палкой и обрушил ее на сиденье, немедленно испустившее облако высокопробной эфемерной пыли. — Пять сотен! — проревел он.
15
Treponema pallidum (лат.) — бледная трепонема, она же бледная спирохета, возбудитель сифилиса.
Поезд замедлил ход. Мерсье и Камье обменялись взглядами. Поезд остановился.
— Горе нам, — сказал Мерсье, — он стоит у каждого столба.
Поезд тронулся.
— Мы могли бы сойти, — сказал Мерсье. — Теперь уже поздно.
— Сойдете со мной, — сказал старик, — на следующей станции.
— Теперь все представляется в новом свете, — сказал Мерсье.
— Подручный у мясника, — сказал старик, — подручный у торговца птицей, подручный у живодера, помощник похоронщика, труп на труп, вот вам моя жизнь. Трепать языком было моим спасением, каждый день чуть больше, чуть лучше. По правде сказать, это у меня тоже в моей чертовой крови, ибо всем известно, что отец мой был зачат, и вы можете себе представить, с каким пылом, от чресел приходского священника [16] . Я нападал на отдаленные кабаки и бордели. Друзья, — провозглашал я, так и не выучившийся писать, — друзья, Гомер говорит нам, Илиада, песнь 3 строка 85 и далее, в чем состоит счастье здесь, на земле, то есть счастье. О, я им выдавал! Potopompos scroton evohe! [17] Так вот, горячо и сильно. Почерпнуто на
16
Беккет использует здесь буквальный смысл книжно-иронической идиомы to spring from smb's loins — быть чьим-либо отпрыском.
17
Как, в общем-то, и можно было ожидать от м-ра Мэддена, ничего подобного мы не находим у Гомера ни в указанном месте, ни где-либо в окрестностях. Более того — есть все основания сомневаться, что это осмысленная греческая фраза. И еще раз более того — что фраза это именно греческая или хотя бы на каком-то определенном языке. Potopompos вроде бы отсылает к двум корням: potos — «пирушка», и pompeia — «торжественное шествие», второе значение — «насмешка» (во время процессий в честь Вакха). Может также означать что-нибудь типа «виночерпий» или «предводитель пира». Scroton — возможно, а-ля греческое «изображение» латинского scrotum — «мошонка». В греческом подобного слова нет. Evohe — это определенно известное «эвое», восклицание в праздник Вакха, однако опять-таки и по-гречески (даже в передаче латинскими буквами) и по-латыни оно бы писалось иначе, чем здесь. Если Беккет и предполагал здесь некие смыслы, они уже, видимо, совсем герметичны — во всяком случае филологам-классикам, к которым я обращался за консультацией, не по зубам.
18
Следуя модным тенденциям демократизации культуры приведем это оригинальное ругательство в его первозданном виде: the soft cock and buckets of the hard, дабы знающие английский читатели могли поупражняться в составлении собственных вариантов. М-р Мэдден, как доказывает и его дальнейший монолог, в бранном деле своего рода поэт.
19
Вновь каламбур, внятный, пожалуй, только для м-ра Мэддена. Дело в том, что имеется английская идиома to have one's heart in one's boots, буквально «у него сердце в ботинках», что близко к нашему «душа от страха в пятки ушла».
Поезд замедлил ход. Мерсье и Камье подобрали ноги, чтобы дать ему пройти. Поезд остановился.
Не сходите? — сказал старик. — Правильно делаете. Надо быть совсем проклятым, чтобы тут сходить.
На нем были гетры, желтая шляпа и порыжевший сюртук, доходивший до колен. Он тяжело спустился на платформу, повернулся, хлопнул дверью и поднял к ним свое отвратительное лицо.
Поезд тронулся.
— Адью, адью, — закричал м-р Мэдден [20] , — они до конца любили меня, они любили.
20
Мэдден — широко распространенная английская фамилия. Хотя значения слова не такие уж безобидные: Madden — глагол: «сводить с ума, доводить до бешенства, приводить в исступление, беситься, раздражаться». Однако для англичанина все это вряд ли более заметно, чем для нас, скажем, «дурной» корень фамилии Дурново.
Мерсье, сидевший спиной к локомотиву, смотрел, как он стоит там, не замечая спешащих к выходу пассажиров, как опускает голову, покуда она не ложится ему на руки, покоящиеся на набалдашнике его палки.
С каким облегчением глаза от этой сумятицы к пустому небу, с каким облегчением обратно.
— В новом свете, — сказал Мерсье, — в совершенно новом свете.
Камье вытер оконное стекло обшлагом рукава, зажав его между ладонью и четырьмя скрюченными пальцами.
— И с целью, — сказал Мерсье, — меня почти что… Он сделал паузу, чтобы подумать. Почти что меня прикончить, — сказал он.
— Видимость ноль, — сказал Камье.
— Ты остаешься странно спокоен, — сказал Мерсье. — Прав ли я, полагая, что ты воспользовался моим состоянием, чтобы подменить экспресс, на который мы договаривались, этим вот катафалком?
Камье что-то пробормотал о сожженных мостах и непристойной спешке.
— Я знал, — сказал Мерсье. — Мною постыдно злоупотребили. Я бы из окна выбросился, если б не боялся растянуть лодыжку.
— Я все объясню, — сказал Камье.
— Ничего ты не объяснишь, — сказал Мерсье. — Ты воспользовался моей слабостью. чтобы одурачить меня, как будто я сажусь в экспресс, когда на самом деле… Лицо его расползлось. С большей готовностью, чем у Мерсье, расползались немногие лица. У меня нет слов, — сказал он, — чтобы скрыть то, что я чувствую.
— Но как раз твоя слабость, — сказал Камье, — и вынудила меня прибегнуть к этой небольшой хитрости.
— Объяснись, — сказал Мерсье.
— Учитывая, в каком состоянии ты находился, — сказал Камье, — требовалось ехать, но в то же время и не ехать.
— Ты низок, — сказал Мерсье.
— Мы выйдем на следующей станции, — сказал Камье, — а там решим, как нам поступить. Если мы сочтем, что стоит ехать дальше, мы поедем дальше. Мы потеряем два часа. Что такое два часа?
— Мне не хотелось бы говорить, — сказал Мерсье.
— Если же, с другой стороны, — сказал Камье, — мы сочтем, что предпочтительнее вернуться в город.
— В город! — закричал Мерсье.
— В город, — сказал Камье, — то мы и вернемся в город.
— Но мы только что из города, — сказал Мерсье, — а ты уже говоришь о возвращении туда.
— Когда мы уезжали из города, — сказал Камье, — было необходимо уехать из города. Так что мы уехали совершенно правильно. Но мы не дети, а у необходимости свои причуды. Если, решив прежде вести нас вперед, теперь она решает вести нас обратно, должны мы артачиться? Я полагаю, нет.
— Я знаю только одну необходимость, — сказал Мерсье, — бежать из этого адища как можно быстрее и как можно дальше.
— Это как посмотреть еще, — сказал Камье. — Не стоит доверять ветру, который дует сейчас в твои паруса, он уже устарел.
Мерсье сохранял самообладание.
— Третья и последняя возможность, — сказал Камье, — поскольку ничем не должно пренебрегать, такова, что мы принимаем героическое решение остаться там, где мы есть. На сей случай все, что нужно, у меня имеется.