Мертвая река

Кетчам Джек

Было у этого человека и имя – Фредерик. Остальное стерлось.

В неволю его загнала эта Женщина. Именно она посадила его в пещере на цепь.

Там он и превратился из Фредерика в Быка.

Долгие годы сидения на цепи сильно ослабили его, но все же не настолько, чтобы обеими руками не обхватить рукоятку ножа и не вонзить лезвие ей в спину. Он лишь смутно распознавал очертания тела ребенка в нескольких дюймах от его рук, ищущего свободы от своей колыбели-самоделки. Всей массой он налег на нож, одновременно чувствуя, как в сладостном предвкушении неги набрякший член заскользил по ее гладкому бедру.

Слабо

постанывая, он, казалось, даже улыбался, когда Женщина душила его.

Душила и трясла, словно тряпичную куклу, так что скоро изо рта Быка вывалился кончик языка – и все же он не умирал. Его глаза будто и вправду переполняло невыразимое блаженство, неспособное вот так просто взять и улетучиться. Она же недоумевала: неужели злобная сила духа, оставшегося внутри тела убитого ими младенца, оказалась настолько мощной, что сейчас мешает справиться даже с Быком? Неужто сила эта до того могуча, что сперва сокрушила весь окружавший ее уклад, а теперь и саму лишила привычных навыков? Все это настолько ошеломило Женщину, что она даже и не удивилась, когда раздался залп выстрелов. После них ее тело словно взорвалось в нескольких местах и дождем из каких-то обтрепанных разрозненных кусков пролилось с обрыва.

Последнее, что она успела заметить и осознать, были очертания младенца Второй Добытой. Когда в нее выстрелили, он вылетел у нее из рук. Глаза холодно уставились на нее в полете – взглядом охотницы, – а потом они оба низвергнулись в ночь, в темноту и пустоту.

0:55

Заяц карабкался по стволу дерева в направлении деревянного настила.

Он дождался того момента, когда наполнявшие лес звуки наконец затихли, когда бродившие по чаще люди миновали его, вскоре зашуршав ногами по камням где-то внизу. Потом подождал еще немного – просто чтобы убедиться. Или из страха.

Он как раз пробирался сквозь заросли кустарника, когда услышал звуки выстрелов. Как же много их было! И – снова ничего, снова тишина.

Заяц уже не сомневался в том, что все его люди погибли.

Главное для него сейчас заключалось в том, как бы понадежнее спрятаться.

Он был Зайцем, и остался совсем один. Значит, надо было научиться стать Волком.

Он продолжал взбираться на дерево, зажав в зубах нож и ощущая доносившиеся сверху незнакомые запахи – не его самого, и не Землеедки, и не Мальчика.

В стылой атмосфере леса они спускались на него вместе с медленно струящимися, обволакивающими потоками воздуха. Иногда ему казалось, что он даже видит их.

Знакомый запах страха защекотал ему ноздри. Пока очень слабый, далекий – скорее даже не сам страх, а всего лишь его отголосок. Но каким же приятным был этот запах. Он вдыхал аромат невинности, бездумный покой слепого птичьего выводка, спящего в гнезде.

Сделав еще один шаг наверх, Заяц окинул взглядом деревянный настил.

И тут же сжимавшие лезвие ножа губы растянулись в широкой улыбке.

Именно это они все это время упорно искали, блуждая в ночи, теряя одного своего соплеменника за другим. И вот он, Заяц, предмет всеобщих насмешек и шпилек – именно он, чей тупой оскал всякий раз напоминал,

что он родился ущербным, – именно он нашел, что нужно. Дитя в одеяле – на том самом месте, куда он водил Землеедку, чтоб она поиграла с ним. Он уже почти скучал по ней и остальным павшим – некому теперь его хвалить.

Легко, словно дуновение слабого ветерка, закатившись всем телом на платформу, он замер в полной неподвижности. Находившийся рядом с ним ребенок продолжал спать, безмятежно раскрыв рот и закрыв глаза. Он приблизился к нему – от младенца пахло чем-то сладким. Распахнул одеяло, обматывавшее ноги ребенка. Девочка.

Женщина говорила, что они должны использовать кровь младенца, дабы утолить жажду духа, томившегося в мертвом ребенке – и тогда это обернется благом для всех них.

Но теперь уже не было всех их.

Остался один лишь Заяц.

Он задумался.

Мысленно наслаждаясь вкусом теплой, сладкой крови младенца. И при этом почти – правда, не вполне – представляя себе реакцию остальных. Что ж, время покажет, что это за реакция будет. Зайцу казалось, что Женщина наверняка одобрила бы его решимость. Ей бы он более не казался таким уж беспросветно тупым.

Итак, младенец оказался девочкой. С девочкой всегда можно начать заново.

Стоило лишь ждать, охотиться и скрываться. Пусть даже десяток-другой лет.

Женщина его обязательно похвалила бы.

Он лежал, едва освещаемый лучами полной, но затянутой облаками луны, слышал шорох моря и мысленно звал ее. Протянув руки к спящему младенцу, он обнял его – дитя открыло глаза, – еще раз осознал, кому теперь оно принадлежит, но внезапно услышал, что кто-то бежит, быстро и в сторону дерева. Голос издалека призывал бегуна остановиться. Пристально вслушавшись в топот шагов, подумал: «Постарше будет, но все равно такой же невинный, тоже ребенок».

Но голос вдалеке явно принадлежал взрослому.

Оценив все эти новые звуки, Заяц присел на корточки и стиснул нож.

* * *

Люк вовсе не считал себя героем, но, достигнув нужного ему дерева, вдруг ощутил небывалый душевный подъем. Во всем недавно приключившемся ужасе оставалось одно светлое пятно – надежда на то, что уцелела Мелисса, что с ней было все в порядке.

И только он один знал, где она находится, поскольку сам же и спрятал ее там, и ему было очень приятно сознавать это. А потому, когда один из полицейских кивнул ему – мол, ну ладно, давай веди, показывай, хотя другой вроде бы заметил, что надо подождать, ведь эти люди могут еще бродить где-то поблизости, вот когда соберутся остальные, тогда и можно будет пойти всем сразу – о, как же он тогда обрадовался! Да и мама сказала, что ее надо найти прямо сейчас, пока с ней ничего не случилось. Он в самом деле обрадовался, услышав эти слова, хотя ему и было трудно оставить мать одну, и он даже подумал: «Да что с ней может случиться-то? Ведь все эти гады погибли, разве не так? А сама Мелисса еще такая кроха, даже ползать толком не умеет. Никуда она не денется, не поранится. Ее мама сама сказала, что для этого она слишком маленькая».