Мертвая женщина играет на скрипке
Шрифт:
— Она не хочет со мной разговаривать, — сказала полисвумен раздраженно. — Может, с тобой поговорит? Должна же хоть что-то помнить? Любая мелочь может дать зацепку.
— Привет, Катя, — сказал я, зайдя в палату.
Девочка выглядела получше, чем вчера — порозовела, синяки под глазами пропали, черты лица сгладились и не торчат острыми углами.
— Здравствуйте, — поприветствовала она меня, равнодушно глядя в потолок.
— Как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, мне лучше.
— Это прекрасно. Не вспомнила ничего интересного?
— Нет, — отказалась она сразу
— Кать, это важно.
— Я ничего не помню. Совсем. Заснула в своей кровати, пришла в себя здесь. Извините.
Она врет, это очевидно. Но почему?
— Кать, но вчера…
— Не помню. Простите. Наболтала ерунды, со мной бывает. Фантазия богатая.
Это не ее слова. Ей кто-то объяснил, что говорить, и крепко замотивировал.
— Кать, с тобой случилась беда, ты напугана, я понимаю. Но если ты ничего не расскажешь, то она может случиться с другими детьми.
— Она с ними уже случилась, — равнодушно сказала девочка. — Они же здесь. Это уже никак не исправить. А я больше не вынесу. Я так не могу…
— Чего не вынесешь?
— Ничего. Ничего не помню. Уходите, пожалуйста.
— Уверена?
— Да. Я не хочу снова там оказаться. Это слишком больно и страшно. И так холодно…
На лице девочки отразилось такое страдание, что я только покачал головой и ушел, ничего не говоря больше. Хватит с нее. Может, и правда, лучше забыть.
— Нет, ничего, — сказал я Лайсе в коридоре. — Мне кажется, к ней кто-то приходил и сильно ее напугал. Она явно боится рассказывать. Можно выяснить, кто ее посещал до нас?
— Брат. Мать. Отчим. Мизгирь. Разнообразные врачи. Инспектор опеки.
— Мизгирь? Этому-то чего надо?
— Ну, чэпэ же. Он как городской руководитель проявил внимание и заботу о детях.
— Знаю я его заботу о детях… — я рассказал Лайсе то, чем со мной поделилась Клюся.
— Уверен, что она не выдумывает, чтобы привлечь твое внимание?
— На кой черт ей мое внимание?
— Подростки часто действуют нерационально. Она меня осаждает уже почти год, хочет участвовать в расследовании пропажи матери.
— Пропажи, не гибели?
— Тела нет, как и в других случаях. Никто не сомневается, что она мертва, но пока не нашли, где он прячет тела.
— А вдруг Клюся могла бы помочь? Она такая… деятельная девушка.
— И как ты себе это представляешь? С процедурной точки зрения? Ей тогда и восемнадцати не было. В качестве кого я ее могла привлечь?
— Сейчас есть.
— Да, но это мало что меняет. Это, в конце концов, небезопасно.
— К слову о безопасности. А где полиция, которая должна охранять девочку?
— А правда, — спохватилась Лайса, — здесь же должен дежурить полицейский. Вот и стул его стоит.
— Отошел?
— Отошел? Как он может отойти, он же на посту? Он должен сменщика дождаться. Постой тут, я сбегаю вниз, проверю.
Застучали по лестнице каблуки, и я отметил, что на кроссовки она так и не перешла. Вот и все благие намерения.
Я постоял в коридоре, потом заглянул в палату — Катя то ли спала, то ли делала вид. Бедный ребенок. Ей бы не помешал
Удар пришелся вскользь, да и башка у меня крепкая, но я поплыл. Держали жестко, сжимая шею с большой силой, пальцами твердыми, как стальная арматура. Я не самый беззащитный человек, но вырваться и оглянуться не получалось. Ударил назад локтем, попал во что-то твердое и ушиб — то ли в дверь пришлось, то ли нападающий в какой-то защите. Пнул каблуком по голени, попал, но никакого эффекта, он даже не дернулся. Ухватился за его руку, попытался вывернуться из захвата — без толку, сильный как промышленный манипулятор, сжимает шею так, что пережал кровоток, в глазах темнеет. Он еще раз ударил меня головой о стену, но я подставил руку. И, прежде чем пережатая артерия лишила мозг последнего кислорода, я успел увидеть, как Катя смотрит на напавшего — с ужасом и узнаванием. Потом свет в моих глазах погас.
— Родителям сообщили, что ее забирают на психологическую экспертизу. В полиции получили приказ снять охрану, потому что ее выписали и передают родителям. Причем, якобы, по моей просьбе. Мол, я убедилась, что девочке ничего не угрожает. Но кто именно это сообщил и кому — никто не знает, распоряжение просто появилось во внутренней служебной сети. Лечащему врачу сказали, что ее забрала полиция, потому что в больнице недостаточно безопасно. Если бы мы там не оказались, ее бы хватились в лучшем случае завтра.
— И кто же провернул всю эту комбинацию? — спросил я, осторожно трогая повязку на горле.
На удивление, я почти не пострадал — ссадина на голове и впечатляющие лиловые синяки на шее не в счет. Со мной удивительно мягко обошлись. Даже ногами не попинали, пока я валялся в отключке. А я не упущу возможности при случае.
— Никаких предположений, — развела руками Лайса. — Мы знаем только, что он в курсе полицейских протоколов.
— А еще у него здоровенные руки. Обхватить шею сзади так, чтобы пальцы сошлись спереди… У меня большая кисть, но я бы так не смог. Кулак, наверное, с твою голову. Это вполне себе примета. А еще он сильный, как электротельфер. Меня не так-то просто заломать.
— В общем, — констатировала Лайса, — мы опять ничего не знаем, и девочка снова пропала. И теперь у нас нет электронного следа, чтобы ее искать. Полиция прочесывает болота, но пока ничего. Все следы смыл дождь. Эх, а у меня были такие планы на вечер.
— По развитию межведомственных контактов?
— А хоть бы и так! — с вызовом сказала она. — Тебе-то что?
— Ничего. Совет да любовь, — ответил я, непроизвольно оглянувшись.
Мы сидели на кухне в Лайсиной квартире, и я подсознательно боялся увидеть за спиной осуждающую мою романтическую пассивность бабулю. Не собираюсь я отбивать Лайсу у Ивана. Во-первых, он моложе и красивее, и у меня просто ничего не выйдет, во-вторых, если бы и отбил — что дальше? Это наложило бы на меня ответственность, которой я отнюдь не хочу.