Мертвая зона(Повести)
Шрифт:
— Значит, Джегурда уже подполковник? — спросил Сергеев. — Надо бы поздравить его…
«Уж кто-кто, — подумал он, — а офицеры — защитники Сталинграда достойны и досрочного присвоения очередных званий, и правительственных наград».
— А о нашей, милицейской «роте» что говорят? — спросил он.
— А вашей, как положено, разгребать всякую шушеру, оставшиеся очаги в городе… По агентурным данным, — продолжал Скорин, — и вас и нас выписывают в один день, так что форсировать Волгу по льду будем одной командой… Форма одежды зимняя: дают полушубок, валенки — фронтовой комплект по первому классу.
— Значит, на передовую или в караул на посты — охранять наружные объекты, — предположил Николай.
— Насчет передовой не ручаюсь, уловил, что пока службу будем нести где-то в Сталинграде или
— Сдох фриц! И надеяться ему не на что! — горячо сказал Николай. Видно было, что слова Скорина порадовали его: одно дело — идти после госпиталя в резервный полк и совсем другое — в родную роту вместе со знакомым командиром.
Сергеев мысленно прикинул, какое может быть задание Скорину в Сталинграде или в области, и ничего другого не придумал, как проверку территории, очистку ее от еще оставшихся кое-где групп немцев, потерявших связь со своим командованием или отказавшихся подчиниться приказу капитулировать. Очевидно, как раз понадобится знание языка, чтобы кроме силы действовать и убеждением. Что ж, наконец-то пришла пора полной победы над таким несокрушимым, как еще недавно казалось, врагом. Одно это сознание прибавляло сил, отличного настроения. Что касается его собственной судьбы, тут все было ясно: возвращался он в свое управление на прежнюю должность, прежнее место в жизни, в родной город, хоть и остались от него лишь руины. Там его ждала выехавшая из Ленинска накануне Вера.
Глава 22
БОЛЕВОЙ ПОРОГ ПРЕСТИЖА
Скованную льдом, в застругах и торосах Волгу переходил он ранним февральским утром вместе с небольшим армейским подразделением старшего лейтенанта Скорина. Рядом с Сергеевым шагал Николай.
Встречный холодный ветер заставлял прятать лица в воротники. Полушубки и валенки не спасали от пронизывающей стужи. Белые маскхалаты делали фигуры бесформенными, валенки заметала поземка, струившаяся поперек накатанной ледяной дороги.
Из города изредка доносились короткие автоматные очереди да нет-нет — одинокий орудийный выстрел, и снова — морозная предрассветная тишина. На востоке едва занималась заря, в западной части неба еще горели утренние звезды, белой пеленой уходила в мглистую даль заснеженная, торосистая Волга.
На правом берегу реки от горизонта до горизонта угадывалось то, что когда-то было Сталинградом: занесенные снегом руины, остовы разрушенных зданий, изрытые воронками берега.
Сергеев, не очень уверенно держась на ногах после госпиталя, присматривался и прислушивался, опьяненный свежим морозным воздухом, с трудом преодолевая головокружение, остановился у ноздреватых, хрустящих под ногами закраин, рассматривая заснеженные развалины на том берегу. Выглядел теперь этот правый берег совсем иначе, чем еще недавно. Не было клубящейся дымной мглы, страшного зарева, которое столько месяцев висело над Сталинградом, освещая багровыми сполохами свинцовые тучи. Но и города тоже не было. Остались лишь груды занесенных белой заметью кирпичей и бетона вдоль бывших улиц, остатки обгорелых стен с пустыми проемами окон. Зимой особенно четко выделялись на белом фоне черные зияющие дыры, закопченные скелеты зданий.
Донеслись разрывы гранат, несколько орудийных выстрелов. Но это были лишь отголоски той чудовищной битвы, какая бушевала здесь всего полтора месяца назад.
— И чего стреляют, на что надеются? — прислушавшись, спросил Николай. — Разве не ясно сказано в нашем ультиматуме: не сдадутся — всех уничтожим!
Сергеев промолчал. Он хорошо знал и помнил текст ультиматума советского командования от восьмого января сорок третьего года, особенно в основных его пунктах: «…6-я германская армия, соединения 4-й танковой армии и приданные им части усиления находятся в полном окружении с двадцать третьего ноября 1942 года. Все надежды на спасение ваших войск путем наступления германских соединений с юга и юго-запада не оправдались. Спешившие вам на помощь германские воинские части разбиты Красной Армией, а остатки их отступают на Ростов. Германская транспортная авиация, перевозящая вам голодную норму продовольствия, боеприпасов
— В нашем ультиматуме сказано все очень ясно, — ответил Кольке Сергеев. — Однако Паулюс приказал своим войскам не верить советской пропаганде, советским листовкам, «стойко отражать все атаки и ждать подхода танковых дивизий». Не пустить к Сталинграду танковую армаду Манштейна нам было, пожалуй, не легче, чем отстоять сам Сталинград. Морозы в степи стояли под сорок градусов, земля стала как бетон: ни окоп под орудие не отрыть, ни солдату окопаться. Мы с тобой валялись в госпитале, а в это время были страшные бои к югу и юго-западу от Сталинграда с танковой армией Манштейна. Война, Коля, еще не кончилась, мы только добрались до перевала, ключи от которого наконец-то взяло в руки наше командование, однако до полной победы еще далеко…
Хорошо было так беседовать, рассуждая о тактике-стратегии, ступая на хрусткие закраины волжского льда, занесенного торосами снега, возвращаясь в непобежденный, выстоявший в страшных боях город.
Послышалась негромкая команда: «Вперед, марш!» Группами по нескольку человек стали переходить Волгу. При вспышках редких ракет прижимались ко льду, ждали, когда погаснет очередной «фонарь», снова шли, шагали молча, сосредоточенно, как будто именно сейчас, когда «битва века» закончилась сокрушительным разгромом врага, обязательно должно было что-то случиться. Но, к удивлению Сергеева, так и дошли до правого берега, а в воздухе за все это время не показался ни один немецкий самолет. Это было так непривычно, что Сергеев не вдруг и подумал: «Раз капитуляция немцев свершилась, так оно и должно быть».
Невольное волнение охватило его, когда он ступил на сталинградскую землю, удивляясь непривычной, как ему казалось, тревожной и обманчивой тишине.
Старший лейтенант Скорин построил отделение Рындина, скомандовал «Вольно!» и не торопился «следовать дальше», чего-то выжидая, присматриваясь к окружающим развалинам и прислушиваясь. Невысокий и кряжистый, в ловко подогнанном полушубке, лихо сдвинутой на брови шапке-ушанке, он отлично вписывался в фронтовой ландшафт. Сергееву пришло в голову, что он как-то и не представлял Скорина в другой обстановке. Подкупала его природная деликатность, понимание, что могут думать и чувствовать другие, окружающие его люди, в том числе и подчиненные. И сейчас он молчаливо выжидал, видимо понимая, что Николаю надо попрощаться со своим старшим товарищем и наставником, с которым они столько вместе прошли.
Сергеев не мог знать, какое секретное задание предстояло выполнить роте Скорина и чем в этом деле может быть полезен Николай Рындин. Единственное, что его отличало от остальных, — знание немецкого языка. А зачем это знание, когда на всей огромной территории еще недавней Сталинградской битвы немцев осталось, да и то случайно, всего ничего… Видимо, все-таки ради этих немногих немцев…
— Ну что ж, друзья, — заметил Сергеев, — пришло время пожелать друг другу, как в песне поется: «Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой…» Хотелось бы дожить до победы, но никто не знает, кому какая судьба… А славно было бы встретиться на Волге под мирным небом, чтоб оно не стреляло, не бомбило аж до самых наших границ и чтоб Волга была чистой… Так что пишите. Адрес прежний. Узнаю номер вашей полевой почты, тоже напишу…