Мертвая зона
Шрифт:
— У меня был трудный день, — севшим голосом прохрипел Леха, прислушиваясь к ощущениям.
Без мозгов стало лучше. Как минимум, проще.
Меньше заботила всякая ерунда.
Например, ему было уже решительно наплевать на странное поведение наемников в Абудже два года назад. И на странное поведение варзоны. И на странное поведение коллег. И даже на свое поведение — на-пле-вать.
А всего-то секунд двадцать прошло. Это какое же облегчение наступит через целую минуту!
— Я прямо вижу, как тебе становится лучше. Предлагаю развить и закрепить успех! — Лоренцо не глядя
— Не так резко. Надо дать лекарству впитаться, — попросил Леха, принимая стакан. Тот был наполовину полон. Это радовало.
— Значок покажи, — вдруг сказал Лоренцо.
Леха уставился на своего визави, старательно имитируя хирургический взгляд доктора Лузье-Корсварена, но мешала глупая ухмылка, наползающая на лицо сама собой.
— Говорю же, есть идея. Но я должен быть уверен.
Леха не спешил. Ему предлагали сейчас перейти некий рубикон в отношениях. Над этим стоило поразмыслить. Назад уже не отыграешь.
Люди, знающие хотя бы в принципе об Институте, относились к нему очень по-разному, и поди угадай, почему. Одни звали его, как Дебанги, «шарашкиной конторой». А еще прачечной, кипрским офшором, и даже «черной дырой, куда ради плохой экспертизы проваливаются хорошие деньги». Другие, напротив, считали Институт едва ли не всемогущим, приписывая ему свойства идеальной масонской ложи пополам с орденом иллюминатов. Так или иначе, каждый сотрудник проинструктирован: если ты предъявил значок, будь готов ответить за него лично, своей шкурой, и помни — в тот же момент к ответу вынужденно подключаются все структуры Института, даже якобы несуществующие силовые. Институт тебя не бросит. Но ты должен понимать, что втягиваешь его — и во что втягиваешь.
За предъявлением значка может последовать какая угодно просьба (помочь завоевать небольшую страну, это запросто, бывало уже) — или какой угодно вызов (на дуэль, тоже запросто, и не отвертишься). Или предложение сделки, опять-таки, какое угодно.
— Да черт с тобой, — сказал Леха.
Сунул руку под репортерский жилет, отстегнул значок и выложил его на стол перед Лоренцо. Тот схватил планшет, навел, и принялся рассматривать с увеличением, что это такое ему показали.
Платиновый жетон сотрудника выглядел как невзрачный кругляш из нержавейки, имитирующий официальную печать Института с ошибкой в фамилии «Шрёдингер»; в рисунок печати было зашито еще много интересного, адресованного по большей части пропускной системе офисов. На реверсе набиты общедоступные коды с персональной информацией; несекретную ее часть мог расшифровать любой полицейский сканер планеты, так что в самом крайнем случае жетон служил удостоверением личности.
— Всегда хотел спросить... — пробормотал Лоренцо, то ли изучая значок, то ли любуясь им. — У вас в фамилии буква «си» пропущена, это же совсем для дураков. Криптотехнология позапрошлого века. Неужели работает?
— А я сейчас надуюсь от гордости за фирму и скажу: прикинь, работает! И что дальше?
— Вот за это... — Лоренцо подвинул ему значок, — вас и не любят.
— Да ладно, у нас нормальные ребята. На меня хоть погляди.
— Ты — исключение. А остальные — индюки
— Я от гордости точно не умру. А ошибка в фамилии — чтобы обойти закон об авторском праве. Шрёдингеров много, и некоторые могут захотеть денег за то, что фирма пользуется их именем. Доволен? Теперь ты знаешь главную тайну Института и должен умереть. Но убийство — не мое амплуа, я пришлю к тебе Пасечника.
— Мои ребята прикончат его раньше, — пообещал Лоренцо, делая каменное лицо. — Я заметил, что он тебе не нравится. За Смита не переживай, этот будет продан в рабство техником-смотрителем на мыловаренный завод. А тебя накормим порошками джу-джу и вывезем в багажнике... Не скажу, куда, но скучать точно не будешь. Секс, наркотики, рок-н-ролл. До самого что ни на есть конца.
И подмигнул.
— И на том спасибо, утешил. Ты чего хотел-то, американский шпион? — спросил Леха, пристегивая значок на место.
— Выпить с русским шпионом за победу над фашизмом, но ты меня опередил, — ответил Лоренцо самым невинным тоном.
— Ну давай теперь наоборот, ты за фашизм, а я за дружбу. Поехали.
— Смерть фашизму! — воскликнул Лоренцо, поднимая стакан.
— Смерть всему! — поддержал Леха.
— Нехреновая дружба у тебя! — сказал Лоренцо и выпил.
Дизельное топливо со вкусом джина уже не пугало, и Леха проглотил его, уверяя себя, что это еще одна порция лекарства от Африки.
Дальше они с фиксером сражались за бутылку с тоником. Победила дружба, а может, и фашизм: Лоренцо бутылку уронил, и Леха, хохоча, пошел за следующей.
— А ведь фашизм-то вы придумали, — сообщил он, вернувшись.
И поглядел на Лоренцо с той мечтательной задумчивостью, что отличает русского человека, когда тот еще не готов искоренять глобальное зло, но уже способен приложить силу к локальному.
Лоренцо долго полоскал рот тоником прежде чем ответил.
— Ну извини, погорячились.
— Хотели как лучше, — подсказал Леха, сладко улыбаясь.
— Знаешь, не думаю. Бабушка говорила, что ее бабушка говорила — тогда все были какие-то бесноватые. Весело и радостно творили полную хрень и делали вид, будто все отлично, а ведь понятно было, что это истерика. Массовый психоз. Не от хорошей жизни, Первая Мировая очень сильно дала людям по мозгам...
— Прямо как сейчас, а? Тоже хрень, и тоже все притворяются.
— Согласен. В очень странные времена мы живем. Добром это не кончится.
— Ну вот, — сказал Леха разочарованно, — только я собрался тебе сталинград устроить... А ты такой нормальный парень.
— Сталинград здесь уже был. А ты лучше мне рекомендацию напиши.
— В Институт? — удивился Леха. — Это так не работает.
— Да в жопу твой Институт. В Лимпопо!
— Лимпопо — лучше Института! — горячо поддержал Леха. — Мне говорили — переезжай на Кипр, там офигенно... Ага, пару месяецев весной! Одобряю твой выбор целиком и полностью! И чего надо?
— Нужно два письма. Официальное — в Управление информации: мол, я, Филимонов, большой друг Народной Республики... кстати, там живо интересуются, почему ты у них два года не был? Они соскучились.