Мёртвая зыбь
Шрифт:
— Наконец-то мы под защитой крыши.
— От кого мы должны защищаться. Вы что-то не договариваете, Валентин Фролович.
— Я и так сказал много лишнего, — буркнул Терешин, и лицо его опять окаменело.
Званцев пропустил его вперед, и он прошагал мимо дежурной к лифту.
— Мальчик! Мальчик! Куда? Вернись! — погналась за ним толстая тетя.
Терешин обернулся, и она на мгновение онемела, заговорив потом крикливо:
— Нельзя же так, гражданин хороший, без спросу. Здесь подъезд не какой-нибудь, а с охраной. Сказать надо к кому пожаловать хотите и по какому-такому поводу.
Терешин
Подошел Званцев и все объяснил.
— Вас-то я еще намедни приметила, с бородкой. А мальчишки здесь постоянно шастают. Гляди в оба. А энтот-то, что с вами, какой народности будет?
— Марсианин, — неожиданно выпалил Терешин.
— Скажи пожалуйста! И откуда только ни понаедут, — говорил строгий страж подъезда, открывая своим ключом дверцу лифта.
Профессорская квартира была на четвертом этаже рядом с лифтом. Протодьяконов сам открыл дверь, пропуская гостей в переднюю.
Никакого удивления внешний вид Терешина у него не вызвал.
Они сели втроем за стол, как когда-то с Герловиным, и разложили тетради рисовальной бумаги, исписанные четким мелким почерком.
— Вы меня извините, Валентин Фролович. Александр Петрович знает, какой я дотошный придира. Восхищаясь вашими выводами, я проверил все ваши математические приемы. Я сам увлекался “Арифметикой” Диофанта, решая его замысловатые задачи непременно давними арифметическим способом, хотя значительно проще было бы воспользоваться тригонометрическими функциями или алгебраическими приемами. То же самое у вас. Вы остроумно решаете свои проблемы, не прибегая, ни к тригонометрии, ни к высшей алгебре. Вот, например, здесь. Насколько проще прийти к вашему выводу через тригонометрические функции, а не блестящим, но допотопным методом.
Терешин слушал с безжизненно равнодушным лицом, казалось бы, безучастный к замечаниям профессора.
Михаил Михайлович закончил свои “придирки” словами:
— Вы представляетесь мне человеком не от мира сего. Но расскажите мне о себе. Ведь то, что рассказал мне по телефону о вас Александр Петрович выходит из ряда вон. Такой блестящий исследователь и сидит в сторожке подвалов Нового Арбата. Я не Бог весть какая птица, но заведую лабораторией в Институте физики Земли, и предлагаю вам место инженера в моей лаборатории. Мы включим в наш план вашу тему и вы, получая куда больше, чем за охрану складов, будете заниматься только своей теорией, чему отдавали до сих пор свой досуг.
Терешин задумался, по его невыразительному лицу пробегали тени:
— Я очень благодарен вам, Михаил Михайлович. Но я вынужден отказаться. Мне не разрешают принять ваше предложение.
— Кто не разрешает? — в один голос спросили и Протодьяконов, и Званцев.
— Мои убеждения. Я не могу принять подаяния.
— Помилуйте, какое же это подаяние! — запротестовал Протодьяконов. — Эдак я от профессорского жалованья должен отказаться.
— Мне, с недостатком моих знаний, занимать инженерную должность не пристало, — сказал маленький человечек, гордо вскинув голову.
Профессор не стал настаивать.
Кира Андреевна пригласила утренних гостей на кухню:
— Позвольте предложить вам второй завтрак. Ленч, говоря по-английски.
Терешин, не
Яичницу с ветчиной он уплетал за обе щеки с видом явно голодного человека.
— Подкиньте меня до Белорусского вокзала, — попросил он Званцева, садясь в его машину.
— Скажите, Валентин Фролович. Почему вы отклонили предложение Михаила Михайловича? — спрашивал Званцев в пути. — Вы ведь нуждаетесь в средствах. И почему, как мне показалось, удивились, когда он пользовался тригонометрическими функциями?
— Потому что не имел о них представления.
— Вы меня удивляете, Валентин Фролович. Разве в танковом училище вас не знакомили с тригонометрией?
— Может быть, — уклончиво ответил Терешин и замолчал.
Званцев ломал себе голову. Кто же сидит с ним рядом? Бывший офицер, которого не могли взять в армию из-за малого роста? Выпускник танкового училища, где не знакомили с тригонометрией? Почему его квартира в военном городке при танковом полигоне, куда без пропуска не войти? Как понять его визит к писателю, после прочтения фантастического рассказа о якобы побывавшем у него марсианине?
Не побуждаемый никакими вопросами Терешин вдруг заговорил:
— Вы думаете я все это сам написал?
— Почерк явно ваш. И чертежи тоже.
— Я только записывал. Это все мне “они” подсказали. Вот почему я не мог пойти в лабораторию профессора.
“Бедняга! — подумал Званцев. — Он, конечно, болен, и приписывает собственные озарения внешним неведомым силам, влияющим на него.”
— Я принесу вам удивительное решение задачи древнеегипетских жрецов бога Ра, которую должен был решить каждый, кто становился жрецом, запертый в каземат с колодцем Лотоса. Не найдя решения, он там умирал. Вы напишите об этом рассказ, а то я не сумею.
— Охотно, — согласился Званцев, подумав, что так сможет помочь маленькому гордецу. — Разумеется, это будет наш общий рассказ, и вы получите гонорар.
— При условии, что там будет значится мой псевдоним.
— Пожалуйста. Это ваше право. Какой же?
— Мариан Сиянин. Пишется Мар-точка-Сиянин.
— Однако! — воскликнул Званцев, но сдержался и больше ничего не сказал. Но подумал:
“Недаром, знакомство сразу же началось с отрицания, что он ни Александр Македонский, ни Наполеон, (а Марсианин, в чем не признался, предоставляя Званцеву самому убедиться в этом). И он будто подвержен чьему-то влиянию из Космоса, выполняя свою миссию на Земле. И не так уж все невероятно!” И Званцев снова вспомнил о техника по телевизорам из Львова, уверявшего, что он Иисус Христос ”.
В следующий раз Терешин явился без предупреждения, умоляя спрятать его от погони… от самого вокзала. Званцев уверил его, что у него он в безопасности.
Званцев понимал ограниченные возможности Терешина, которому не пробиться на страницы серьезных научных журналов, и открытие его останется втуне. И он задумал помочь любителю от науки.
— Вот мы с вами создаем рассказ на предложенную вами тему, — обратился он к успокоившемуся Терешину. — Отчего бы вам не взять в соавторы молодого энергичного ученого? Он научно оформил бы вашу работу, пробил ее публикацию, сделал общим достоянием.