Мертвецы не танцуют
Шрифт:
Я поглядел. Дом как дом. Как все остальные, можно и там. Я теперь не закапываюсь. Смысла нет – всегда несложно найти надежное место, главное, чтобы замок цел был и дверь не поломана.
– Окна на восток смотрят. Удобно очень, проснемся пораньше…
– Ты говорил, что бомберов нет. А я их видел.
Курок растерялся.
– Я их собственными глазами видел.
– Ты бандитов видел. Рейдеров. Как сегодняшних, таких же.
– Они с Запада пришли.
– Да, с Запада… Давай потом поболтаем? Темнеет уже, а мне тут… не очень нравится.
Я направился к дому,
Побрызгал скунсом. Погуще, чтобы не лезлось.
– Лучше повыше, – предложил Курок. – Чем выше, тем спокойнее, чем ближе к земле, тем хуже, сам знаешь.
Повыше так повыше, я сам не прочь быть повыше. Поднимались, заглядывали, где двери открыты в квартиры.
На третьем уровне нашелся аквариум, большой, высохший, а в нем сушеная кикимора, или крокодил мелкий, сейчас уже непонятно.
На пятом уровне пианино. Или рояль, не знаю. Курок нажимал на клавиши, и оно звучало, длинные печальные ноты стукались о потолок и падали обратно, Курок врал, что мама у него играла, а он, еще горшечник, слушал.
На одиннадцатом попугай в клетке, как все другие попугаи в клетках, он был мертв. Дохл. Курок стал выдергивать из него каким-то чудом сохранившиеся перья.
– Они еще есть, – Курок воткнул перо в космы. – Я видел, летают.
На двадцать третьем, кажется, это был двадцать третий, мы нашли велосипеды. Вся квартира заполнена велосипедами, битком. Долго стояли и смотрели. Курок сказал, что иногда в городе встречаются места, которые нельзя объяснить. Вот как эти квартиры, забитые велосипедами. Зачем они здесь, кто их собирал, непонятно, вот он телескоп нашел в такой же телескопной квартире, там от пола до потолка одни телескопы хранились.
– А ты слышал про дирижабщиков? – спросил вдруг Курок.
– Жаб которые обдирают? Я про них не только слышал, я их вживую видел. И очень часто.
– Да нет, про других дирижабщиков. Они на дирижаблях живут. Во время Воды они решили, что это все, сели на дирижабли и полетели. С тех пор и летают. Высоко, не достать. И знать не хотят, что здесь происходит. Раз в год только опускаются, на острове каком-то. Чтобы дирижабли свои починить. А потом опять в небо…
Мы поднимались, Курок пыхтел, помогал по перилам руками, но при этом вовсю рассказывал про дирижабщиков, не выдерживал долго без трепа. Про то, какая у этих воздухоплавателей хорошая жизнь в небе.
– Потому что в небе все по-другому, не так, как на земле. В небо погань не распространилась…
– А строка? – спросил я.
– Строка невысоко летает, потому что она тяжелая. И потом, ты хоть раз строку видел? Я нет. Вымерла вся строка, заржавела. И вообще, не перебивай, я тебя не перебиваю.
На самом деле. Летучей погани нет. Совсем. Ну, строка, но ее можно не считать, она действительно высоко не поднимается. Да и медленная, если только во сне на тебя не налезет, убежать успеешь. В этом есть подтверждение правды, воздух выдерживает только чистых, в отличие от земли, земля что, по
– Питаются дирижабщики рыбой, ловят ее в горных озерах. И в морях…
– Это еще неизвестно, есть ли моря, – сказал я. – Может, высохли.
– Моря есть.
– С чего это ты так уверен?
– С того, что дожди соленые идут – это раз, с того, что медузы с неба падают – это два. А медузы только в море обитают, соль их стихия. А на какой этаж мы идем?
– На тридцатый, – ответил я.
– Может, на тридцать первый лучше?
Некоторые, ну, тот же Петр, никогда на тридцатом этаже не остановятся. Считают, что нельзя на четных этажах жить, только на нечетных. И по улицам, только по нечетной стороне ходят. И патронов в магазин только нечетное количество заряжают, одним словом, оберегаются, как могут. Я во все это не очень верю. Мне что тридцатый, что тридцать первый.
– Тридцать первый.
– Пришли тогда, – сказал Курок.
Видимо, это был не простой дом, для избранных – на площадке располагалась всего лишь одна квартира с большой красной дверью, все. Приблизились.
– Ого… – кивнул Курок.
– Кто-то ломился, – я потрогал пальцем дверь. – Давние следы… Такую дверь домкратом не выдавить. И замки…
Я постучал, звук получился глухой, железо толстое, царапины глубокие. Кто-то зря старался.
– Замки антивзломные, – указал Курок. – Открывашка возьмет? Она не утонула?
Открывашка хранилась в рюкзаке, в особом непромокаемом футляре. К футляру подсоединен баллончик со сжатым газом, создававшим внутри избыточное давление, препятствовавшее проникновению влаги, кроме того, футляр был снабжен гироскопом. Открывашка являлась сложным прибором, с тонкой механической частью, с мелкими деталями, опасавшимися излишней влаги и сотрясения, обращаться с ним стоило осторожно, поскольку открывашка – вещь полезная. В некоторых ситуациях жизненно важная.
Хотя антивзлом могла и не взять.
Я осторожно сбросил давление в футляре, снял замок и достал открывашку.
Открывашек только три всего, и каждую Петр делал почти год, сидел по вечерам с пинцетом и лупой, подгонял, настраивал, вымерял. Толстый металлический цилиндр, с одной стороны универсальный ключ, с другой – поворотное кольцо. Вставляешь ключ в замок, поворачиваешь кольцо.
Кольцо нужно поворачивать осторожно, на полделения, До тех пор, пока внутри не звякнет колокольчик
Замок на самом деле оказался взломостойким, пришлось ворочать ключом почти три минуты, после чего дверь поддалась …
Не знаю, я сразу карабин с плеча сдернул. Потому что кто-то вздохнул. Тяжко и безнадежно. Из квартиры выхлебнулась пыль, Курок отпрыгнул в сторону, вскинул винтовку. Вздох, не было никакого вздоха, просто дверь слишком хорошая, как ее один раз замкнули, так она воздух и держала. Значит, сейчас мы вдохнули воздух древности, настоящего старого мира.
– Там темно… – Курок прижался к стене. – Почему там темно?
На самом деле. Почему? Солнце еще не село, окна в доме широкие, стекла выбиты, а внутри темно. И воздух…